Лин пучилась в темноту, изумляясь тому, что Рим все же решилась заговорить об экзамене. Сама решилась.
— А третий тест — хочешь узнать, о чем меня попросили? И плевать, если бы мне приказали таскать из оврага камни — я бы перетаскала.
«О чем?» — вопрошала тишина кельи — Белинде не требовалось раскрывать рта.
«О чем?»
— Он сказал, что я должна пройти через лес с духами. И тогда запротестовали Мастера. Но я туда… пошла… — пауза. Тусклый, безжизненный тон. — Я его прошла — тот лес. Только башкой чуть не двинулась — они потом поили меня каким-то отварами,… потому что бредила.
— Но зачем? — Белинда сама не понимала, что именно возмущает ее больше — несправедливость? Или дурное желание дурной бабы пробиться туда, где тебя не ждут? — Зачем ты прикладывала столько усилий, чтобы здесь оказаться?
«Ведь тренируют не только здесь…»
«Но так, как здесь, не тренируют больше нигде», — сама ведь знала ответ.
— Из-за чего ты здесь? — усмехнулись сверху. — Точнее, из-за кого?
— Из-за Миры?
— Да нет же… Ты здесь не из-за Миры. Ты здесь из-за мужика.
«Что… и ты?» — вопрос уже почти вырвался изо рта, как мыльный пузырь. Но не выплыл — лопнул на кольце губ.
Неужели? Неужели…
Белинда потрясенно молчала.
А Рим по обыкновению ничего не стала добавлять.
— Вот здесь.
Архив. Или местная библиотека. Свитков было много — сотни, если не тысячи. Они лежали, сортированные на деревянных полках, и Рим водила по табличке, где на манольском красовалась какая-то надпись.
— Здесь написано про Миру. Монахи собирали и записывали всю информацию, которую находили о ней.
— А где они ее брали?
— Не знаю. Во время молитв. Или медитаций. Я прочитала все, что здесь было. Все — это, и другое. Хотела кое-кого впечатлить… не важно.
Огромный зал, высокие окна. Здесь пахло сухой бумагой, но не пылью — видимо, кто-то тщательно поддерживал нужную влажность и чистоту, чтобы хрупкая бумага не портилась.
Рим вытащила один из свитков и развернула его. Вчиталась в непонятный для Лин текст, хмыкнула.
— Я тогда думала, что это какая-то сказка. Или миф. Но ты — прямое подтверждение, что монахи не ошиблись. Значит, Мира существует. Как она выглядит, кстати?
— Как женщина. Очень… хорошая женщина. Теплая.
— Молодая?
— Не старая.
Лин силилась припомнить гостью на мосту, но четкий образ ускользал.
— Темные волосы, белое платье. Я почему-то запомнила ее спутника лучше — отвратный такой мужик.
— Мор. Да, о нем тоже есть упоминания. Мол, он воплощенная в образ Смерть, тогда как она — Жизнь.
Белинда разглядывала тщательно собранный кем-то архив с толикой страха и благоговения. Сколько труда.
— И что еще там сказано? Про Миру, про звезду?
— Про звезду ничего — про символ, — собеседница с ирокезом отложила один свиток и развернула другой. Не читала — просто смотрела на него. — Вроде как эта Мира наперед видит будущее. Все решения, которые может принять человек, и путь, который разветвится после принятия решения. И, если она выбирает кому-то помочь, значит, Мор имеет право навредить другому человеку.
— Зачем?
— Ради равновесия. Я не совсем поняла. Надо же, кто бы мне сказал, что это не сказки…
Лин и сама не предполагала, что все происходящее действительно случилось с ней. Мира, которая не призрак. Тин-До…
— Если она пометила твою ладонь и привела сюда, значит, желает, чтобы ты что-то исполнила.
— Но она ничего мне не говорила.
— И не скажет, я думаю. Она просто знает, что ты однажды это совершишь. Ведь она не хотела, чтобы ты померла?
— Нет.
— А ты бы без нее померла.
Вероятно. Возможно.
«Скорее всего».
Они прогуливали послеобеденную медитацию. Рылись в свитках.
Рим ухмылялась чему-то своему, качала головой. Белая, не первой свежести майка, болталась на ней, как на стиральной доске. В такой по городу не походишь.
— Слушай, а зачем ты все это читала? И как? Ведь все на Манольском.
— Я изучила его.
— До монастыря?
— Частично.
— Но зачем? Знала, что придешь сюда?
— Долгая история. Очень.
— Но у нас ведь есть время?
— Время есть, но есть ли смысл об этом говорить?
Ее соседка тщательно хранила какой-то секрет. Оберегала его, как клад с сокровищами. Или же, как самую болезненную точку своей души, к которой лучше не прикасаться.
— Не рассказывай, если не хочешь.
Белинду из-за пропущенной медитации терзала совесть. Но о Мире хотелось узнать, и потому уходить из архива она не спешила.
— Ты сказала, что ты здесь из-за мужика, так? Тебя тоже избили? Как и меня? Ты пыталась от кого-то спрятаться?
«Иначе для чего трижды сдавать вступительный экзамен?»
Рим от вопросов сникла — опустилась голова, опустились худые плечи. Появилась в ее позе некая сраженность, какая присутствует в образе сдавшегося человека.
Через паузу она спросила:
— Твой Килли остался в городе, так?
— Да.
— А мой… все еще здесь.
Они курили наверху, между полуразвалившихся колонн. Свою тайну — свое секретное место — Белинда выдала в обмен на тайну чужую. Под ногами битый камень, песок, бетонная крошка; прятался в развалинах ветер.
— Мы встретились с ним в бойцовском клубе. Как сейчас помню — подвал, лестница вниз, вечно душный, что нечем дышать, зал. Я училась там драться, он тоже… чему-то учился.
Лум.
Белинда не поверила, когда услышала это имя. Рим оказалась в Тин-До из-за Лума — мужчины, к которому она, оказывается, испытывала тайную привязанность.
«Настолько сильную, чтобы сначала шагнуть в пропасть, а затем пройти через Лес Духов».
Этот факт поведал Белинде больше, чем все последующие слова.
— Он сразу был не таким, как все. Не знаю, как объяснить, — серьезным, собранным… загадочным. Другие ругались матом, хлестали после занятий пиво, изучали удары, чтобы выбить кому-нибудь челюсть. Но он не за тем. Он отрабатывал удары ради самих ударов, ради умения. Он подходил к каждому процессу спокойно, очень сдержанно. И первые два месяца я просто наблюдала за ним, за каждым его движением.
Рассказывая, она превратилась в уязвимую девчонку, которая сидела на корточках, хорохорилась и делала вид, что все это «просто-очередная-неинтересная-история», — слушай, если хочется.
— Я даже не решалась к нему подходить, знаешь. Только спустя какое-то время осмелела и попросила показать мне пару ударов. Все манолы изначально говорят на манольском, ты знаешь? И все они — сколько бы их ни было на Уровнях — раньше или позже приходят в этот монастырь. Как только они его находят?
Вопрос повис в воздухе.
— К тому времени, когда Лум решился уйти из клуба и искать Тин-До, я уже поняла… — слова давались ей так сложно, будто Рим выталкивала из горла не звуки, но зазубренные камни. — Я не хотела упускать его из вида.
— Ты его любила.
Собеседница сидела с каменным лицом. Презрительно сплюнула на плиту под ногами, отвернулась; равнодушно косился на Белинду извилистый тату-дракон.
— Я не знаю… зачем я за ним пошла. Не знаю. У меня… к черту.
«Нет шансов», — прозвучало в воздухе.
— Ты сдавала этот экзамен, чтобы впечатлить его? И учишься драться тоже для этого? И архив?
Белинде вдруг сделалось ясно, ради чего можно было перечитать все имеющиеся в библиотеке свитки. И даже выучить манольский.
— Но ты не сидишь с ними во время вечерней игры. Не общаешься. Почему?
Рим отвернулась полностью; теперь Лии созерцала бритый затылок.
Дурацкий вопрос — почему. Потому что ссыкотно. Потому что стыдно, когда не веришь в собственные силы, когда не можешь поднять глаза, когда боишься встретиться взглядом. Любовь — она такая. Не знаешь, что страшнее: если не посмотрел или если посмотрел.
— Чем мне его впечатлить? Чем еще, если не умением драться?
«Титьками, которых нет? Отсутствующей красотой? Неженственностью?»
Белинда впервые увидела в глазах соседки по комнате густую и тягучую боль. Черную, обиженную, злую. И такую печальную.
— Ничем, — вдруг сам собой вырвался ответ. — Не пытайся его впечатлить ничем. Будь собой, наслаждайся.
— Ты пиз№ишь, как Мастер Шицу, — тонкие губы растянулись в усмешке. — Что с тобой посидеть, что с ним.
— Ты не поняла, — вспыхнула Белинда, — я делала то же самое с Килли — пыталась ему понравиться и в итоге перестала быть собой. Изменилась, забыла, кто я — все Килли-Килли-Килли. Сварить пожрать, убраться, купить пива, чтобы не расстроился, когда придет с работы. Я была дурой. Любовь делает людей дураками, если это не любовь к самому себе. Шицу пытается нам объяснить именно это.
— Да знаю я…
— Не притворяйся никем. Впечатляй себя, понимаешь? Не бойся, что посмотрит на тебя, не бойся, что не посмотрит — у тебя же есть эти сраные медитации — отпускай страхи.
— А с любовью что делать?
— А ничего, — Белинда смотрела туда, где далеко за краем стены виднелись плавные волны холмов. — Оно придет, если ему прийти. Если ему на тебя не посмотреть, он не посмотрит ни на какую, дерись ты лучше самого Мастера Мастеров. Положишь жизнь на херню. А, если полюбит, то не за умение драться, не за женственность или ее отсутствие. Просто полюбит.
Она сама почему-то свято в это верила. Теперь, когда многое поняла.
— Если бы я знала все это раньше, я бы ушла от Килли гораздо раньше. В первый же день знакомства ушла бы, не стала ломать себя. Я много времени потеряла.
Ей до сих пор было от этого горько.
— Играй с ними в камушки, разговаривай о чем хочешь, не отказывай себе ни в чем. Хочется общаться? Общайся. Шагай в свои страхи, тони в них и не думай. Как говорит Шицу. Я же шагнула. Малявка…
Теперь Рим смотрела на ее с полуулыбкой, в которой таилась не только насмешка. Что-то еще — частичка уважения?
— Знаешь, а Мастер Мастеров ведь, может, будет тебя тренировать.