На кухне мы уселись за мягкий уголок с потрескавшимся дермантином. Михалыч выставил гранёные стаканы, разлил принесённую текилу, откупорил банку с солёными огурцами.
— Я за рулём, — поднял ладони Грач. — Да и не пью уже… лет двадцать.
Михалыч покосился, брови съехались.
— Дело серьёзное у вас, да?
— По пустякам не беспокою. Сам знаешь, — кивнул Грач.
— А серьёзные дела насухую не решаются, — хмыкнул оружейник и поднял стакан. — Ну… Будем. За нас с вами и хер с ними…
Мы подняли стаканы и чокнулись.
— Ну, что за дело? — хлопнул пустым стаканом о стол Михалыч. Лицо у него разгладилось, в глазах, наконец, блеснул интерес.
— Переделать надо травмат, — сказал Грач. — Чтобы боевыми стрелял.
— Подсудное дело, — недовольно хмыкнул оружейник.
Но нисколько не удивился.
— А то я не в курсе, — усмехнулся Грач. — Заплачу, сколько скажешь. Ещё и за срочность добавлю. Смогёшь?
— Хе… — фыркнул Михалыч. — Я сам револьверы с нуля точил. Из болванки. Сомневаешься?
— Сомневался бы — не пришёл, — спокойно ответил Грач.
Мы выждали драматическую паузу, необходимую владельцу этого странного жилища.
— Есть у меня готовый аппарат, — довольно крякнул Михалыч и плеснул себе ещё текилы.
Грач накрыл стакан ладонью. Я тоже отказался — в этом теле выпил впервые, и уже чувствовал, как всё слегка поплыло. Организм, видать, непривычный — Максимка явно не злоупотреблял.
— Отлично, — кивнул я. — А патроны?
— Имеются, — подтвердил Михалыч. — Витька, покойничек, заказывал переделку. Да не успел — царство ему небесное…
Он перекрестился, глядя в потолок:
— Не чокаясь. За Витьку.
Опрокинул в себя полстакана текилы, шумно занюхал рукавом тельняшки, поморщился и захрустел огурцом.
Мы молча подождали, пока ритуал завершится. Михалыч, крякнув, встал, пошатнулся и пробурчал:
— Сейчас принесу…
И вышел из дома. Я подошёл к окну, прищурился, глядя ему вслед.
— Он нас не сольёт? — спросил тихо, не оборачиваясь.
— Свой человек, — ответил Грач. — Мы с ним на соседних шконках чалились. Проверенный. Правда, вот бухает, как сапожник.
Я видел, как Михалыч вышел во двор и направился прямиком к будке алабая. Не тормозя, встал на четвереньки и залез внутрь. Поместился почти целиком. Пошарил, подвигал там что-то и вытащил свёрток.
Когда вернулся в дом, я уже сидел на своём месте, похрустывая огурчиком.
— Вот, — положил он на стол свёрток из промасленной мешковины.
Воняло от него псиной и солидолом так, что захотелось отодвинуться подальше. Я, понятное дело, сдержался.
Развернул, и на свет показался пистолет. Чёрный, не особо громоздкий — самое то. Я взял в руки, привычно проверил магазин — полный, девятимиллиметровые, боевые. Щелкнул затвором, сделал холостой спуск.
— Сколько с нас? — спросил Грач.
— Денег не надо, — неожиданно сказал Михалыч и почесал шею. — Кое-что другое попрошу.
— Вот как? И что же? — приподнял брови Грач.
Я тоже насторожился. Любопытно стало.
— К тебе в богадельню эту, в храм твой, Ленка моя захаживает. Ну, Ленка Сычёва, знаешь её. Сеструха двоюродная.
Грач нахмурился, вспоминая всех своих последователей:
— Ну… есть, вроде. Светленькая такая, с косой…
— Вот-вот, она самая. Так ты ей мозги вправь, а? — вздохнул Михалыч. — Целыми днями теперь трындит, что проснулась, родилась заново, скоро бросит бухать, мясо есть нельзя, матом нельзя, мужчин она теперь чувствует на энергетическом уровне, и вообще — от меня, говорит, разит «ментальной грязью».
Отфыркавшись от этих слов, будто от проклятий, он покосился на нас с надеждой:
— Ты ж ей там гуру или кто? Ну поговори. А то она мне тут сорок минут объясняла, что швабра — это её «тренажёр принятия».
Грач глухо хохотнул:
— Ладно, при встрече пробужу обратно. Но если она после этого сопьётся и к мужу-дурагону вернется — сам виноват.
Михалыч замахал пятерней:
— Уж лучше пускай как раньше. Пьют и дерутся с муженьком. Не могу на нее, такую, смотреть. Как с другой планеты.
— Переформатирую аккуратно, — кивнул Грач. — Лайтово, так сказать… Надеюсь, всё-таки бухать не будет, просто без перегибов жить начнет.
— Спасибо, — выдохнул Михалыч.
— И тебе за ствол спасибо. О том, что мы были — никому.
— Обижаешь… Только, это… — протянул Михалыч, глядя на пистолет. — Четыре выстрела — и всё. Больше не советую.
— Почему? — нахмурился я.
Что-то не слышал я раньше о таких правилах.
— Сталь говно, — честно сказал оружейник. — Я ствол сменил, но УСМ и затвор не выдержат. Сейчас специально такие делают — чтобы боевыми не стреляли. На заводе закладывают слабые места. Чтобы самодельщиков отвадить.
Он оглядел нас, будто представляя себя инженером с оружейного завода.
— А нормального у тебя нет? — спросил Грач.
— Все такие, — отмахнулся Михалыч. — Хрупкие. Я их испытывал. Четыре выстрела ещё держат. Пятый — может порваться. Ну, или стреляй на свой страх и риск пятый. Я предупредил.
— Нормально, — кивнул я. — Больше и не надо.
А про себя подумал: в голову Валету мне и одной пули хватит. Ну, может, две — в сердце еще для надёжности. Жаль только, не серебряные… Ха.
— Ну что, пробил? — спросил я мажора, когда мы остались вдвоём в курилке во дворике ОВД.
— Вот, — кивнул Коля, затягиваясь «Парламентом», и протянул мне распечатку.
Я взял лист, пробежал глазами, кивнул и проговорил:
— Получается, этот Савченко официально числится руководителем службы безопасности у нашего кандидата в мэры — Германа Валькова…
— Получается, — подтвердил он. — И что теперь? Как к нему подобраться? Вальков в городе — фигура весомая. Если полезем не с той стороны, нас самих уволят раньше, чем мы рот откроем. И с этим убийством в изоляторе… Раскрыть его, похоже, не выгорит.
— Отставить панику, Коля. Верь в себя. И в меня, заодно.
Я снова глянул в распечатку, ткнул пальцем:
— Вот и адрес офиса. Угу… Тут он заседает?
— Ага. Вальков этот дом ещё лет десять назад отжал. Бывшее здание областного проектного института, прямо возле мэрии. Тогда оно гнило без отопления, с выбитыми окнами —так, говорят, он купил по бросовой цене, отремонтировал, теперь там у него штаб и офисы подконтрольных фирм.
— Отлично, Коля. Хорошая работа, — сказал я похлопал его по плечу.
— А дальше что? — спросил он, глядя искоса.
— Не беги впереди паровоза. Никому о наших делишках не болтай. Жди указаний.
— Что-то много от тебя указаний, — пробурчал Шульгин, затушив сигарету.
— Ничего. Вот прижмём гада — и сможешь уволиться с чистой совестью. Наконец-то.
Коля задумался. Молча кивнул, но в глазах — никакого облегчения. Будто не радовался скорому дембелю. Привык к службе, втянулся? Да не, скорее всего, просто не верит мне до конца.
Ладно. Дальше видно будет.
г. Новознаменск. Поликлиника МВД.
— Спина болит, — сказал я, заходя в кабинет невропатолога и стараясь двигаться, как деревянный солдат Урфина Джюса.
Врачиха — полноватая, лет сорока пяти, с пучком на затылке, как раз доедала овсяную печеньку, запивая остывшим чаем из кружки с облупленным гербом.
— Такой молодой, а уже хондроз, — лениво прокомментировала она, глядя на карточку.
— Хондроз молодеет, — кивнул я с умным видом. Фраза вычитана в интернете, специально готовился.
Она хмыкнула, глянула на меня повнимательнее и махнула рукой:
— Рентген нужен. Кабинет в конце коридора, налево. Снимки принесёшь — разберёмся, что с твоей спиной.
Через полчаса я снова сидел напротив. Она вщёлкнула плёнку на негатоскоп, прищурилась.
— Грудной отдел, да… Вот здесь сужение, и тут… От этого, возможно, спазмирован мышечный корсет, отсюда и боль. Ну, что ж, — пожала плечами. — Пропишу тебе курс. Пока на больничный пойдешь.
— Что колоть будем? — спросил я без особого энтузиазма.
— Диклофенак в ампулах, один раз в день, внутримышечно, — кивнула врач. — Обязательно добавь миорелаксант — «Мидокалм», тоже уколы или таблетки, как удобнее. Плюс хондропротекторы внутрь, но это уже на длительный курс. На ночь — согревающую мазь, любую с капсаицином.
Она оторвалась от бумаг и добавила:
— Физиотерапию бы хорошо, но аппарат сейчас в ремонте. Пока дома грелку приложи — хуже не будет. Я всё тебе распишу.
— Понял. Спасибо.
Я кивнул, взял листок с назначением и вышел. Всё шло по плану.
Итак, теперь я был на официальном больничном. Позвонил на работу, доложился Власенко. Тот поднял трубку, как будто уже знал, кто звонит, и сразу начал гундеть:
— Ну ты даёшь, Яровой. Обнаглел в край. От Родины, значит, прикрылся больничным листком, а мне теперь и за тебя твои бумажки разгребать, и отчёты сводить. А у меня, между прочим, график забит под завязку — к вечеру надо материалы по итогам мая на совещание подготовить, ещё и проверка по планированию нависла. И всё это — я, да?
— Простите, Виктор Артемьевич, прихватило так, что сидеть не могу… здоровье, сами понимаете… — нарочито охнул я.
— Здоровье… — буркнул он. — Только учти — вернёшься, будешь разгребать вдвойне. Всё, лечись. Но если позвоню — трубку берёшь.
— Так точно, — сказал я и отключился.
г. Новознаменск. Дворовая территория офиса бизнесмена Валькова
Грач, облачённый в синюю робу электромонтажника, незаметно скользнул к задней стене здания. Здесь, среди пластиковых труб и серых коробов, висел главный распределительный щит. Замок на дверце был простой — китайская навеска. Щёлк — и он сдался с первого раза.
Грач открыл дверцу щита и быстро оглядел внутренности. Десяток автоматов, счётчики, пара трансформаторов, мощные кабельные вводы. Действовал чётко: нашёл главный вводной автомат и вырубил его. Свет в здании мигнул, но не погас — на случай аварии имелась резервная линия.