ий взгляд по сторонам, поправила темные очки на переносице, потом сняла их вовсе — и посмотрела прямо, в упор. Лицо у неё было серьёзное, сосредоточенное, как у врача перед тем, как он объявит неутешительный диагноз.
— Почему неожиданно? — спросила она негромко.
В голосе какая-то тревога, будто боялась, что я не приду.
— Ну… — пожал я плечами. — Не знал, что это ты мне писала. Как-то слишком загадочно. Хоть бы в сообщении подписалась. Зачем тайны?
— Как — не знал? — брови чуть поднялись. — Ты же мой номер сохранил тогда. Помнишь?
Я нахмурился, напрягая память. Было дело. Она тогда с улыбкой, вроде, невзначай, продиктовала номер, а я его вбил — но не в контакты, а в заметки, кажется. А может, и вовсе не туда ткнул. Шайтан-телефон-то только осваиваю, настроек море, чёрт ногу сломит.
— Да?.. — протянул я. — Блин… значит, криво сохранил. Извини.
— Бывает, — повела она плечом, но немного надула губы.
Номера такой девушки вообще-то парни добиваться должны, а тут такая оказия.
— Так что случилось? — спросил я, чувствуя, как где-то внутри начинает ворочаться неприятное предчувствие.
Неспроста ведь Алька назначила встречу, как Штирлиц. Не просто какой-то загадочностью заманивает.
А она в ответ молча расстегнула сумочку. У неё была модная, под потертую кожу, с латунными вставками по краям — что-то среднее между современной вещью и предметом вычурного театрального реквизита. Из недр этого предмета для девичьих тайн она извлекла небольшой бумажный прямоугольник — фотокарточку.
— Вот, —и протянула мне.
Я взял снимок. И понял, что разговор только начинается.
— Чёрт… Откуда она у тебя? — пробормотал я, рассматривая фотку. На глянцевой поверхности — знакомое лицо, но как будто чуть чужое. На фотокарточке был я, точнее, тот самый Максим Яровой, каким он был год назад, только после выпуска из Академии. Лейтенантские погоны, форма немного мешковата, не по плечам. Неуверенная, почти ребяческая осанка, и та самая улыбка — будто натянутая, как у человека, который старается выглядеть круче и серьёзнее, чем он есть на самом деле. Худющий, будто после больницы. Шея длинная, тонкая, как у курёнка, подбородок острый, щеки ещё не обветрены настоящей службой.
Я машинально дотронулся до своей шеи — плотной, крепкой, с уже выраженными мышцами. Провёл ладонью по плечам — нормально так раздались. Стало приятно. Расту…
Фотография будто показывала не просто прошлое — а слабость, из которой я выбрался. Стало даже как-то не по себе: то ли из-за самого снимка, то ли из-за того, что кто-то его хранил, держал в руках, может, рассматривал.
— Это фото дал мне один опасный человек, — пробормотала рыжая и невольно оглянулась по сторонам.
— Аля… — я смотрел на неё внимательно, спокойно, но твёрдо. — Мы сейчас в шарады играть будем или всё-таки по делу поговорим? Если тебе угрожает опасность — говори. Разберёмся.
Я взял её за руку, сжал пальцы — не крепко, но так, чтобы она переключилась, вынырнула из своих мыслей, почувствовала: рядом есть тот, кто может помочь. Не просто выслушать, а защитить, если надо. Угроза — понятие скользкое, но то, как дрогнул её голос, как тревожно забегали глаза, не оставляло сомнений — она чего-то опасается.
— Это дал мне Вальков. Герман Сильвестрович, — выдохнула она наконец.
В голове будто вспыхнул фитиль. Всё нутро дернулось. «Что⁈» — кричало где-то глубоко, но снаружи я остался камнем. Не моргнул. Только коротко кивнул:
— Знаю этого персонажа. Мудак тот еще… А ты с ним что?
— Приходит на сеансы ко мне, гадать. Разбирается, как он сам говорит, в своей «заблудшей душе».
— Гадать? Серьезно? — я вскинул бровь.
Современный мир продолжал удивлять.
— Да, а что?
— Прости, я думал ты… ну, шарлатанка. Театр одного хитрого актёра, свечки, заклинания, дымок для атмосферы.
— Не совсем, — спокойно ответила она. — Конечно, я могу и вайба поддать — полумрак, шелест карт. Но это же не просто так примочки — это нужно, чтобы человек открылся. Чтобы чуть-чуть поверил. А дальше… дальше дело не в картах. Люди приходят ко мне не потому, что безоговорочно верят в магию. А потому, что им не с кем поговорить в современном муравейнике. Они хотят чуда, и я им его даю.
Она вздохнула, будто что-то вспоминая. Что-то, что смогла, изменила, исправила она сама. И продолжила:
— Настоящее гадание — это не просто фокусы. Это умение слушать и увидеть то, что человек не может или боится сказать вслух — и даже сам того не замечает. Я считываю его, ну… вот как ты — подозреваемого. По тебе ведь понятно, ты в своём деле мастер. А карты, они помогают — не больше, чем твоя интуиция. Я чувствую и подсказываю. Иногда, знаешь — выдергиваю человека с самого края. Всякое было…
Она говорила спокойно, уверенно и совершенно искренне. И я верил. Не в гадание и звёзды, а в то, что передо мной человек, который умеет разглядеть чужую боль и не шарахается от неё. А это уже редкость.
— Помогаешь людям? Ворожбой? Интересно… — задумчиво пробормотал я, поправляя рубаху так, чтобы пистолет не выпирал.
— Не совсем ворожбой, — ответила она. — Я по образованию-то психолог. Практиковала, вела приёмы, консультировала. Но конкуренция сейчас жёсткая, толком не пробьёшься. Все хотят что-то новенькое, особенное. Быстро и действенное. Чудо-пилюлю. А я со временем нашла свою нишу. Люди идут ко мне, когда не могут сказать вслух, что болит. Я говорю за них. Мол, карты велели, интуиция подсказала, высшие силы направляют — и они слышат. Иногда человек не может принять решение, а если оно будто «сверху» пришло — оно как-то легче. Ну… Так и живём.
— Неожиданно… — кивнул я, — ну, а что с Валетом… с Вальковым, то есть? Что ему надо было и откуда у него моя фотка?
— С ним? — она посмотрела в сторону, словно собираясь с мыслями. — С ним все непросто… Он вообще-то в состоянии хронического тревожного расстройства. Если говорить языком психологии, то с элементами параноидальной фиксации. Поведение типичное — контроль всего, гипербдительность, попытки обезопасить себя внешне, при этом внутри он уже не чувствует себя в безопасности. Он боится. Кого-то из своего прошлого. Имя не называет, но я это поняла по оговоркам, микровыражениям, реакции на определённые слова.
Она сделала паузу, посмотрела на меня внимательно:
— Когда я спросила его о молодости, о старых друзьях — он отшатнулся. Глаза ушли в сторону, сработал так называемый рефлекс избегания. Потом голос стал чуть глухим, а речь, можно сказать, скомкалась. Это и есть так называемые невербальные маркеры вытесненного страха. Словами он может отрицать, но тело помнит.
Она смотрела на меня очень серьёзно, но было заметно — всё ещё не знала, чего ждать.
— Значит, догоняют его, — тихо сказал я.
— Кто?
— Грехи, значит, сами нашли к нему тропинку. А что насчет фотки-то? Не томи уже…
— Так вот… — сказала она, поджав губы, — на последнем сеансе он достал это фото. Твоё. Положил перед собой и велел рассказать всё, что вижу, чувствую. Ни имени, ни деталей, просто: «расскажи, что скажешь об этом человеке». Макс… Мне кажется, он хочет убить тебя. Я не понимаю, почему. Ты же ему никак не мог…. Но мне действительно страшно за тебя.
Я нахмурился, задумался.
— А ты-то откуда знаешь, что он способен на убийство? Он же, вроде как, бизнесмен. Меценат. Почётный даритель детских площадок.
— Знаю… — Алька сжала пальцы, будто ей стало зябко. — В словах оговаривается, потом отмахивается — мол, «не слушай, чепуха», «сам не знаю, что сказал». Но я слышу. Макс, он не просто предприниматель. Он опасный. Он бандит, самый настоящий… Что у тебя с ним? Почему он именно твое фото вытащил?
Я вздохнул, собираясь с мыслями. Как бы так выкрутиться-то, вот задачка.
— Ты сама сказала — бандит. А я, как ни крути, мент. Вот тебе и связка. Мы с ним по разные стороны. Только ты это между нами держи. Понимаешь ведь, кто он сейчас — фигура значимая. И в городе, и в области. Связи, деньги, влияние. А закон, что дышло… А правда… — я усмехнулся криво, — правда не всегда совпадает с тем, что написано в уголовном кодексе. Кодекс не гора, его подвинуть можно. Если есть бабки, как у Валькова.
Я не пугал её. Должна понять, девочка взрослая.
— Да, — кивнула она медленно. — Понимаю.
— А дальше что? Ну то есть, что ты ему нагадала про меня? — спросил я, глядя внимательно.
— Ничего, — пожала плечами Алька. — Сказала, что карты устали. Якобы, у них, как у людей, тоже есть предел. Я ему посоветовала прийти в другой раз. Ну а потом, уже после, решила тебе написать.
— А почему посчитала, что тебя могут прослушивать?
Я вспомнил, как она отказалась от звонка.
— Сам посуди… Едва я с тобой познакомилась, как буквально на следующий день именно о тебе начал спрашивать Вальков. Будто следил за мной… Не знаю, может ли он прослушивать, хватит ли рычагов. Я наверное, надумываю, но всё равно решила не рисковать и встретиться лично. Без созвона. На всякий.
Она вопросительно посмотрела на меня — мол, ты как думаешь?
— Правильно сделала, — кивнул я. — Осторожность ещё никому не вредила. Хотя уверен, тебе ничто не угрожает. Скорее всего — просто совпало. Правда, я в совпадения не особенно верю.
— Там не совсем совпало, — тихо сказала она и прикусила губу.
— В каком смысле?
— Я немного… подогрела его тревожность, — она бросила взгляд на меня, быстрый, почти извиняющийся. — Понимаешь, когда он говорил о некой тени из прошлого, при каждом упоминании у него менялся голос — я это просекла. Рука левая дергалась, пальцы сжимались, взгляд уплывал в сторону. Это несложно заметить, если знаешь, что искать. Значит, есть тревожность на определенный триггер. Я это увидела… и решила немного надавить. Чуть-чуть подтолкнуть. Усилить тревогу — не в плохом смысле. Просто, чтобы вытянуть из него больше. Иногда страх — лучший проводник к правде.
— Хитро… Но зачем? Не понял… — удивлённо посмотрел я на неё.