Получалось нелепо, но обаятельно. При этом она ничуть не стеснялась меня, нарочно распахивая полы короткого халатика и лукаво стреляя глазками. Вот же лиса, знает, как поддеть.
— Всё, иди уже, дай хоть глаза продрать, — хмыкнул я и несильно, но звонко шлёпнул её по попе. Ей, кажется, это даже понравилось.
Машка ойкнула, игриво прикусила губу и упорхнула на кухню. Я закрыл за ней дверь, взял телефон с тумбочки и сел обратно на кровать. На экране мигал пропущенный вызов от Кобры, и следом прилетело сообщение: «Срочно позвони».
Перезванивать я не стал, быстро набрал текстом в ответ: «Скоро буду, в сквере за отделом через полчаса. Тоже разговор есть». Всё-таки жить в этом информационном веке очень удобно.
Сходил в ванную, плеснул холодной водой в лицо, почистил зубы, наскоро закинул в себя бутерброд, сварганенный Машкой, и принялся одеваться.
— Ты куда это? — разочарованно протянула она из кухни. — Даже кофе не выпьешь?
— Некогда, Машуль, правда, — пожал я плечами, затягивая шнурки.
Она вышла из кухни, встала в дверях, явно расстроенная:
— Ты же на больничном, Макс… — надула губы она. — Люди на больничном вообще-то дома сидят. Я думала, Веласкес мне скоро ответит, хотела тебе его сообщение показать.
— Больничный — не отпуск, — хмыкнул я. — Это ты у нас в отпуске. С Веласкесом переписываешься…
— Стоп, а ты чего так тепло вырядился? — вдруг прищурилась Машка подозрительно. — Рубаха, футболка под ней ещё… Что за адепт многослойности…
А раньше бы сказали, что я, как дед, сто шуб напялил. Я махнул рукой и двинулся к двери.
— Погода нынче непонятная, вдруг продует. Всё нормально, не переживай.
Она, вроде, поверила, задумчиво кивнула и вернулась на кухню. Я вышел быстро, плотно прикрыл за собой дверь и незаметно ощупал пояс. Пистолет под рубашкой почти не выделялся. Если она ничего не заметила — значит, всё идёт как надо.
— Привет! — Кобра легко опустилась на лавочку рядом, чуть покосилась на меня с едва заметной улыбкой.
Рада была меня видеть, особенно после вчерашнего, когда я обстрелял ее бывшего и пригрел «Ниву».
— Привет, — ответил я, тоже слегка улыбнувшись ей в ответ и глядя ей прямо в глаза.
Оксана смотрела внимательно, словно читала мои мысли, и, чуть наклонив голову набок, вдруг спросила:
— Ты чего это такой загадочный с утра? Взгляд странный, будто что-то случилось?
Я аккуратно усмехнулся. От нее ничего не скроешь. Но я и не собирался. Сегодня расскажу ей кое-что. Она мой союзник, и пора вводить ее в курс дела.
— А ты? Тоже чего-то сообщить хочешь? — спокойно перебил я, не желая сразу открывать карты.
Она с удовлетворением кивнула и сразу перешла к делу, словно только и ждала, когда я задам встречный вопрос:
— А у нас сегодня с утра Морда шум поднял, представляешь? Кадровика Зуева прямо на планёрке отчихвостил. При всех приказал срочно тебя в розыск ко мне оформлять. И чтоб полиграф немедленно проходил, без очереди, а там запись на месяцы вперед. И на медкомиссию направление тебе дал, ну и на эти дурацкие психологические тесты. Все срочно. Я сама не пойму, чего это его вдруг ужалило.
— Ну, это же хорошо, — цокнул я.
— Конечно… Ты же с ним вчера вечером на берегу о чём-то перетёр, не? Он с утра носится, суетится, как будто у него пожар под задницей, не иначе.
Я пожал плечами и спокойно ответил:
— Был разговор, попросил его ускорить вопрос с моим переводом.
— Ускорить, говоришь? — она усмехнулась и качнула головой. — Да он Зуева с утра прямо при всех так отрихтовал, у кадровика уши аж багровые стали. Зуев начал сопротивляться, мол, нельзя тебя оформлять без твоего письменного согласия и рапорта, а ты же сейчас на больничном, и рапорта не можешь такие писать. Вот эту всё завёл, пластинку свою. А Семен Алексеевич сказал, чтобы задним числом рапорт накатали. Тот опять возражать, мол, задним нельзя, тогда вакансии не было еще. Морда — р-раз! — кулаком по столу грохнул и прямо так, дословно, говорит: «Хернёй не страдай, Зуев! Бери рапорт задним числом от Ярового, и немедленно оформляй! Шульгина в замы отдела, а его сразу старшим опером, и чтоб без всяких отмазок!» — Кобра сделала большие глаза: — Прикинь, как зашевелился!
— Старшим опером? Сразу? — усмехнулся я, искренне удивлённый таким раскладом. — Вот это поворот, конечно…
— Ага, — она улыбнулась хитро, подмигнув мне. — У тебя ведь ведомственное образование, формально всё законно. Зуев пытался бурчать что-то про какие-то твои тетрадки, которые ты ему не предоставил вовремя. Но Морда его быстро прижал, чтоб тот вообще не отсвечивал и помалкивал в тряпочку. Так что давай, Макс, заканчивай уже этот свой липовый больничный, и погнали работать. Дела сами себя не раскроют, а у нас их вагон и маленькая тележка. А ты тут прохлаждаешься.
Она замолчала и лукаво глянула снизу вверх, будто заранее знала, что возражений у меня никаких не будет.
— Оксан, я вышел на след убийцы блогера Харитонова, — сказал я тихо, глядя перед собой.
Она повела плечом:
— Чего? Какого убийцы? Ты о чём, Макс? Мы же его взяли. Это был Рябинин. Только сидит вместо него пока что бедолага-алкаш, безвинный, в СИЗО парится. Надо, кстати, доказательства собрать на Рябинина и…
Я покачал головой:
— Рябинин — исполнитель. Заказчик другой. И заказчик этот — Герман Вальков. Как мы с тобой и предполагали.
— Герман Сильвестрович Вальков? Да, помню, предполагали, но… это, капец, серьёзное обвинение. На него ничего нет, он меценат и кандидат в мэры с заоблачным рейтингом, чуть ли не святой сейчас. На кривой козе хер подъедешь.
Она скрестила руки и напряжённо повела плечами.
— Святые тоже не бессмертны, — хмыкнул я. — Блогер хотел слить на него компромат. Не свежий, но вполне актуальный. Старый, из девяностых. И знаешь, что ещё?
Я помолчал, пытаясь подобрать слова. Но Оксана почувствовала что-то не то и резко вскинула на меня глаза:
— Макс, давай уже, не тяни кота…
Я выдержал небольшую паузу и проговорил тихо, но отчетливо:
— Этот компромат связан с убийством Лютого.
Оксана замерла. Лицо стало напряженным, неподвижным, глаза вдруг сузились, на скулах выступили желваки. Она уставилась на меня немигающим взглядом, словно пыталась понять, шучу я или говорю всерьёз.
Наконец, губы дрогнули от едва сдерживаемой боли:
— Макс… — процедила она сквозь зубы, — не лезь туда. Лютого не трогай. Это другая история. Совсем другая…
— Нет, Окс. История та же самая, — сказал я уверенно. — Всё связано. Я тебе всё расскажу, ты поймёшь. Я вышел на след и кое-что раскопал.
Я рассказал ей всё: и про Егорова, и про Мотю, и про кассету. Умолчал лишь о вчерашних троих закопанных. Это пусть на моей совести останется. Если меня возьмут за эти трупы, начальник УГРО не должна быть в курсе. Лучше, чтобы её не зацепило, если стрелки начнут переводить.
Она замолчала, перевела дыхание.
— Значит, компромат на Валькова ещё с тех времён? — тихо спросила она.
— Именно. И это всё касается убийства Лютого. И твоего отца.
Оксана дёрнулась, будто от невидимой пощечины. Но не отвела взгляда, голос её дрогнул:
— Мой отец? Нет, Макс, он был бандитом… Потому и подох. Я не хочу о нем ничего слышать.
— Послушай, Оксана, я давно тебе хотел сказать. Твой отец был хорошим человеком. Он любил тебя.
— Откуда ты знаешь? — резко оборвала она, голос её был тихий, но при этом звенел как струна. — Ты не знаешь его. Я сама его не знала. Не успела узнать. Он связался с бандитами, и из-за этого я осталась сиротой. Никогда не прощу ему этого, слышишь? Никогда!
— Он был не тем, кем ты думаешь, Окс. Я же… кое-что нашёл во время расследования. Твой отец, Геныч, так его называл Лютый, был информатором. Понимаешь, он работал на ментов, на Лютого. Не на бандитов. Скрытно, негласно. Сама представь такой расклад — он погиб героем, за правду. Вместе с Лютым.
Она замерла, глядя на меня, глаза её стали влажными, зрачки расширились.
— Это… точно? — прошептала она сдавленно.
— Да, это правда. Мне сказал надёжный человек — Грач. Он тоже был осведомителем Лютого. Можешь сама у него спросить, если не веришь.
Ненадолго между нами повисло молчание. Просто у разных слов своя скорость, и мои теперь должны были приземлиться, осесть.
— Верю, Макс… верю, — её голос дрогнул, сорвался. Она говорила сквозь стиснутые зубы. По щеке медленно скатилась слеза. — Теперь всё сходится… Я вспомнила… Тот, кто убил отца, назвал его «крысой»… Точно! Как будто заново увидела всё. Пелена перед глазами исчезла, какой-то блок ушёл…
Она резко замолчала, будто захлебнулась словами. Взгляд её остекленел, словно снова смотрела куда-то в прошлое, в ту самую страшную ночь.
— Кто это был? — спросил я тихо, почти шёпотом.
Она повернула ко мне побелевшее, напряжённое лицо, и хрипло выдавила:
— Вальков… Это был Вальков! Я теперь помню его мерзкую рожу. Это он убил моего отца! Понимаешь, Макс⁈ Всю жизнь я ненавидела отца, винила его в том, что он связался с бандитами. Оказывается, ненавидеть надо было его убийцу… Будто только сейчас прозрела!
— Такое бывает, — спокойно кивнул я. — Память защищает нас от самых тяжёлых воспоминаний. Так проще выжить. Но теперь ты знаешь правду.
Она не ответила. Сидела на лавке молча, закусив губу, и смотрела куда-то внутрь себя. Плечи дрогнули. Вся её несокрушимая уверенность растаяла в одно мгновение, будто её сорвало стремительной волной, оставив незащищённой и беспомощной.
— Папа, как же… — прошептала Оксана, и голос её оборвался. — Прости…
Плечи её снова содрогнулись, она отвернулась, быстро и нервно смахнув слёзы ладонью. Мне стало не по себе — я привык видеть Кобру сильной, боевой, уверенной. А тут она была совсем близко — растерянная и сломленная, и казалась мне той самой маленькой девочкой, напуганной и потерянной.
Я придвинулся к ней, аккуратно прижал к себе, чувствуя, как мелко и напряжённо дрожат её плечи.