Путь лежал в медсанчасть — надо было снова сыграть оловянного несгибаемого солдатика. Походил роботом для убедительности, покривился на спину — всё прошло гладко, больничный продлили без лишних вопросов.
А оттуда — сразу на работу. Нужно выцепить мажора. Что-то он подзаглох, а мне нужна инфа на Егорова. Я же пробить велел, а он что — забил? Если так — взбодрю. А если не забил, как там теперь говорят? Помогу «сформировать внутреннюю мотивацию». Ну-ну.
Чёрный седан премиум-класса мягко притормозил у одной из новостроек в спальном районе. Из него первыми вышли двое охранников в тёмных костюмах. Гарнитуры в ухе, морды кирпичом, недалекие, но серьезные. Один — сразу в подъезд, второй остался снаружи, осматривал двор, вращая бритой головой.
На площадке — пара ребятишек, мамашка с коляской да накачанный тип в обтягивающей футболке выгуливал таксу. Взгляд охранника задержался на нём. Подумал, поприглядывался. Слишком уж подчёркнута фигура, слишком нарциссично выставлены мышцы — под одеждой спрятать оружие проблематично. Значит, не угроза.
— Всё чисто, Герман Сильвестрович, — доложил вернувшийся из подъезда.
Только после этого из машины выбрался сам Вальков. Медленно, как человек, которому все и так обязаны. Недовольно поморщился на солнце, будто оно светит без его ведома, одёрнул дорогой легкий пиджак и направился к подъезду в окружении охраны.
Просторный лифт мягко принял всех троих и пополз вверх. Тишина, только еле слышное глухое гудение. Дзинь. Двери разошлись на нужном этаже. Вышли.
— Ждите здесь, — коротко бросил Вальков и кивнул на лестничную площадку.
— Квартиру проверить? На всякий случай? — уточнил один из охранников.
— Ты глухой⁈ — рявкнул Валет. — Ждать здесь!
Настроение у него было паршивое. Уже несколько дней его терзало гнетущее чувство — будто за ним кто-то идёт. Не конкуренты, которых он в девяностые гасил без колебаний. Не бывшие «пехотинцы», которых потом кинул, когда уходил в тень, зачищая хвосты. Это было другое. Он не мог толком объяснить — кто именно и зачем. Но нутром чуял: за ним пришли. Кто-то, кто помнил. Кто-то, кто не простил. И почему-то он был уверен — этот враг будет самым опасным. Самым упрямым. Самым лютым.
Валет позвонил в дверь, обитую толстой кожей с латунными гвоздиками — смотрелась она в новостройке, как старинный сундук в супермаркете. Через несколько секунд глазок затянула тень, а после щёлкнул замок.
— Привет, — слабо улыбнулся Вальков. — Как договаривались… я приехал.
— Проходите, Герман Сильвестрович, — отозвался бархатистый женский голос — слишком правильный, выверенный, словно актриса читала по роли. Ни жизни, ни будничности — а сцена из фильма.
Вальков шагнул внутрь. Хозяйка закрыла за ним дверь, плавно, без звука.
— Опять кошмары? — спросила она, уже в коридоре.
— Да… сам не пойму, — отмахнулся Валет, оглядываясь. — Раскинешь карты?
— Пойдёмте… Посмотрим, что за тень стоит за вашей спиной.
Квартира напоминала не городское жильё, а лавку чародейки. Пол устлан восточным ковром, в воздухе — аромат полыни и чего-то терпкого.
Вошли в комнату. Окна плотно зашторены тяжёлыми бархатными портьерами, свет идёт от десятка свечей в бронзовых подсвечниках. На стенах — гравюры с символами, которые можно принять за старинные или просто модные. По полкам — вычурные железные банки с зеленым налетом, что внутри — неизвестно. Стопка книг с потёртыми корешками: «Ключ Соломона», «Оракул теней», «Сумеречная астрология».
Посреди комнаты два одинаковых кресла напротив друг друга, с изогнутыми ножками. Они были словно выдернуты из старинной фотокарточки: потемневшее дерево, резные подлокотники в виде змеиных тел, сиденье и спинка — обиты тускло-вишнёвой парчой с вытертым узором. А между креслами стоял маленький круглый столик, покрытый чёрной скатертью с вышитой пентаграммой.
— Садитесь, Герман Сильвестрович, — гадалка плавно присела напротив, вытаскивая карты. — Сейчас всё станет яснее… Или, наоборот, туманнее. Как пойдёт.
— Уютненько у тебя тут, — хмыкнул Вальков, оглядываясь. — И одновременно жутковато. Сколько раз был — никак не привыкну.
Вальков откинулся со вздохом на спинку, поёрзал, поводил глазами, будто искал что-то.
— У тебя есть выпить? — облизнул он пересохшие губы. В последнее время он крепко налегал на алкоголь, нервы играли скрипкой без смычка.
— Нельзя, Герман Сильвестрович, — мягко, но твёрдо ответила гадалка. — Перед сеансом спиртное закрывает потоки. Алкоголь мутит восприятие, размывает границы между правдой и вымыслом. Душа становится глухой, лживой. Даже карты это чувствуют — путаются, уводят не туда. А мне нужны вы — настоящий. Незамутненный, настроенный. Иначе говорить мы будем не с судьбой, а с демонами.
— Ладно… Черт с этой выпивкой… давай уже, вещай, Ванга.
Гадалка ничего не ответила, только слегка улыбнулась уголками губ. Пока Вальков еще что-то бубнил, её тонкие пальцы извлекли из-под столика старую колоду.
Карты были затёртые, с местами «махровыми» краями и пожелтевшим рисованным кантом — видно, далеко не новьё. На рубашке тиснение: выцветший рисунок солнца. Колода выглядела «настоящей», хорошо поработавшей — не из тех, что блестят глянцем в лавках эзотерики. На лицевой стороне вместо привычных игральных мастей — рисунки с лёгкой сепией времени, выглядели — будто сделаны вручную. Волки, вороны, лилии, замки, звёзды… Всё это смотрелось тревожно и завораживающе.
Гадалка тасовала неспешно, будто шепча и переговариваясь с каждой картой. Закончив, провела ладонью над колодой, словно сдувая с неё невидимую пыль. Затем вытянула три карты, разложив веером перед собой. Они легли на черную скатерть столика, как будто сами выбрали свои места.
— Первая — прошлое… — проговорила она почти шёпотом, переворачивая карту. — На ней — «Башня». Старая, одинокая, треснувшая по основанию. Гром ударил в вершину, обрушив флаг. Символ разрушений, старых грехов, неотмоленных долгов.
Вальков фыркнул.
— Ну, с прошлым у меня всё ясно.
Гадалка перевернула вторую карту.
— Настоящее… Видишь Тень?
На рисунке была человеческая фигура, стоящая в темном проеме. Лица не видно, только тень под глубоким капюшоном.
— Что там?
— Кто-то уже близко, — тихо ответила она. — Совсем рядом. На пороге.
Вальков приподнялся, будто хотел встать, но передумал. Улыбка сошла с его лица, сменившись тревожным напряжением. Прокашлялся в кулак.
— Кто?
Она медленно положила третью карту. Будущее.
— «Суд», — проговорила гадалка. На картинке — весы. На одной чаше — окровавленный кинжал, на другой — черная роза.
— Ну⁈ — Вальков заламывал пальцы. — Что там? Говори… Какой еще, на хрен, суд? Ну сужусь я с партнерами, бывает.
— Он тебя найдёт, — вдруг проговорила гадалка. — У него в руках правда. И она сильнее, чем твои деньги.
— Ты что несёшь⁈ — воскликнул Вальков. — Ерунду не городи! Кто найдет? Кто меня может…
— Я этого не вижу.
— Твою мать… И я на это ведусь!
Он вскочил, но снова сел под её взглядом, даже голову как-то неловко повернул — склонить не мог, но всё же.
— Это говорят карты, — спокойно пожала плечами гадалка. — Я всего лишь проводник. Передаю то, что приходит.
Она указала пальцем вверх, а потом — вниз:
— Оттуда или оттуда.
Голос её стал ниже, почти шепчущим, но с такой тенью в интонации, будто под полом, куда она указала, скрывалась бездна.
— Что делать-то? — облизал пересохшие губы Вальков. — У меня выборы, у меня стройки на носу… Мне сейчас не до этих твоих загадок-шарад, мать их!
— На сегодня всё, — спокойно, почти отрешённо произнесла гадалка, убирая ладони со стола. — Карты молчат. Приходи в другой раз.
Вальков недовольно скривился, тяжело выдохнул и, не глядя, достал из бумажника несколько пятитысячных купюр. Щелчком пальцев отправил их на столик:
— Сдачи не надо. Может, к следующему разу твои карты поумнеют и научатся говорить больше по делу.
Она не обиделась. Даже не моргнула. Ровным, выученным движением собрала, будто смахнула деньги, словно это были не купюры, а магическая пыль. Бумажки исчезли где-то в складках её просторного одеяния, словно утонули в рукаве фокусника.
Вальков встал и уже направился к двери, но на полпути остановился. Что-то соображал. Потом полез во внутренний карман, достал помятую фотокарточку и вернулся.
— Слушай… — произнёс он, слегка склонив голову набок. — Если на меня твои карты не говорят — может, хоть на него заговорят?
Гадалка протянула руку, взяла карточку и взглянула. На фото — молодой парень в форме лейтенанта МВД.
— Кто он? — пробормотала гадалка, не отрывая взгляда от снимка.
Голос ее незаметно дрогнул.
— А вот это ты мне и расскажи, — сказал Вальков и снова сел в кресло, на этот раз резко и более нервно.
Глава 5
Через окошко дежурки Ляцкий громко спорил с какой-то дамой в странном многослойном одеянии. Та доказывала, что соседи её травят особыми волнами — пускают их через стену и по ночам «режут пространство». Майор, уставившись на неё, как на стоп-кран с отломанной ручкой, чуть ли уже не христом-богом отказывался принимать заявление.
— Обратитесь к экстрасенсу, гражданочка, — тряс он сборником сканвордов. — Вон, в газетке, на четвёртой странице, указана баба Зина из Орла — работает по фотографии. Может, поможет…
Я прокрался мимо. Ляцкий меня не заметил. Постовой в коридоре тоже глазом не повёл — у него правило: если человек пикает своим пропуском и на нем нет погон от подполковника и выше, мозг его по умолчанию игнорирует. Рефлекс.
Проскочил было к УГРО, но не тут-то было — из-за угла вынырнул начальник кадров Зуев. Как всегда, словно из воздуха материализовался.
— Яровой! — окликнул он, перегородив мне дорогу. — Ты когда мне тетради на проверку принесёшь?
— Принесу, Владимир Ильич, я ж на больничном, — кивнул я, изобразив лицо настоящего штабиста.