— Зелень ты ещё, деньгами распоряжаться. Кто не умеет их зарабатывать, тот и управлять ими не способен. Ты сначала хотя бы до капитана дослужись, а потом уже про бизнес будешь говорить.
— Ну и дослужусь! — почти выкрикнул Коля, лицо его покраснело от возмущения, и он внезапно с силой хлопнул кулаком по столу. — Вот, значит, как ты обо мне думаешь, отец! Нет чтобы порадоваться за сына, поддержать, что на повышение пошёл, так ты ещё считаешь, что я не способен управлять!
Генерал всё ещё метал глазами молнии, но тон уже сбавил.
— Много хорохоришься, я смотрю.
В воздухе будто что-то щёлкнуло. Будто последняя песчинка упала на вековой механизм и сдвинула деталь.
— Это всё потому, что я тебе не родной! — неожиданно выдал Шульгин, глаза его горели обидой и злостью.
— Ты что несёшь, паршивец⁈ — генерал тоже сорвался на крик, лицо его побагровело. — Я тебя воспитал как родного, и всю жизнь воспитываю! Ты для меня единственный сын!
— А не надо меня воспитывать! — Николай шагнул вперёд и сузил глаза. — Воспитал уже! Я, между прочим, старший лейтенант полиции, а не щенок, которого ты можешь поучать каждый день!
— Да какое там «воспитал»? — генерал в сердцах махнул рукой. — Чуть отвернёшься, и ты сразу по клубам да ресторанам с девками! Одни гулянки на уме, ни ответственности, ни мозгов. Какое тебе доверить дело, какой к черту бизнес⁈
— А кто меня таким сделал, а? — сын перешёл на хриплый полушёпот. — Кто всю жизнь мне говорил, что без его денег и связей я никто, пустое место? Ты! Ты, товарищ генерал, сам всё за меня решал, а теперь удивляешься, почему, якобы, я ничего не умею!
Оба давно не замечали ничего вокруг себя. Оба упрямые.
— Да как ты со мной разговариваешь, сопляк? — генерал аж затрясся от возмущения. — Всю жизнь для тебя стараюсь, а ты, неблагодарный, на родного отца голос повышаешь!
— Ага, стараешься! Только каждый раз мне в лицо тычешь, что я пустышка и без тебя ничего не стою!
— Потому что так оно и есть! — сорвался генерал и тут же осёкся, осознав сказанное.
Понял, что переборщил — но сказанное обратно не отмотаешь.
На мгновение повисла тяжёлая, болезненная тишина. Шульгин-младший молча смотрел на отца, в глазах — неприкрытая боль и горечь. Генерал нервно сглотнул, резко поправил форму, потом шумно выдохнул и процедил тихо:
— Ну, хватит с меня этого цирка, — он развернулся к двери, шагнул в коридор и, громко хлопнув дверью, исчез.
Шульгин замер, глядя в пустоту перед собой. Я молчал, понимая, что вмешиваться сейчас смысла нет. Каждый остался при своём, каждый получил свою порцию правды. Только стало от этой правды им обоим как-то паршиво и неуютно.
И нужна она?
Через пару минут Коля, с виду, отошел от разборок с отцом, шумно выдохнул и рухнул на диван.
— Фух, Макс, спасибо тебе огромное, — он вытер со лба воображаемый пот и нервно рассмеялся. — Вот это ты меня выручил, конечно. Чуть не спалился перед батей. С меня причитается, сто процентов.
— А ты где такой реквизит оперативно раздобыл? — усмехнулся я. — Халат, сланцы розовые? Полотенце ещё мокрое на шею?
— Да я отъехать ещё толком не успел, — он широко улыбнулся, довольный собой. — Как только твоё сообщение увидел, пулей обратно залетел в общагу, бегом постучался — ну куда, к Ирке. У неё и халатик подходящий нашёлся — от бывшего остался, представляешь? Полотенце там же прихватил, намочил на скорую руку, а сланцы у неё только такие были — розовые. Мужских она у себя не держит. Ну не в туфлях же своих идти. Вот такой вот маскарад получился.
Он хмыкнул, поправляя на себе чужой халат, и добавил уже серьёзнее:
— Если бы не ты, Макс, батя бы меня сразу вычислил. Обычно он заранее звонит, предупреждает, а тут что-то нагрянул неожиданно, без звонка. Чего вдруг, правда стукнул ему кто? Короче, если бы понял, что я тут не живу, сразу бы лишил довольствия. А на одну нищенскую зарплату хрен проживёшь…
Шульгин вдруг осёкся, покосился на меня виновато, осознав, что сказал лишнее:
— Извини, Макс, я не хотел… В смысле, я не считаю тебя нищебродом, просто я немного привык уже к другому уровню жизни. Понимаешь же, да?
— Ну-ну, — протянул я скептически, глядя на него с ухмылкой. — Только как же ты себе этот уровень жизни-то позволяешь, если отец у тебя, мягко говоря, на государство работает? Получается, отец твой не совсем чист на руку?
— Да это отчим мой, — чуть помедлив, нехотя признался Шульгин. — Хотя воспитывал он меня практически с малолетства, считай, отец родной.
Он замолчал, собираясь с мыслями, и после небольшой паузы продолжил уже чуть увереннее:
— На самом деле бизнес на мать оформлен, официально-то всё чисто. Батя, конечно, там рулит по факту. Да он такой, не будет же просто наблюдать. Ну, знаешь, как это бывает… Участки, плавбаза, форелевое хозяйство, пасека — всё, что за долгую службу ему по дешёвке урвать удалось. Но всё по-честному, не думай ничего такого.
Шульгин неловко пожал плечами, словно оправдываясь больше перед самим собой, чем передо мной:
— Честно говоря, я и сам не понимаю, зачем он в этот кабинет государственный таскается, — Шульгин пожал плечами, чуть нахмурился. — Денег там не заработаешь. А батя говорит, ему просто нравится туда ходить. В кабинете, говорит, ощущаешь себя кем-то важным, нужным, а не барыгой… Для души, типа, а не ради бабок — ну, такой он ретроград. Хэ-зэ… я такое не понимаю пока, чем бабки-то виноваты. Вот и меня он в полицию засунул, — вздохнул Шульгин с лёгким раздражением. — Говорит, только она из меня человека сделает.
— А ты сам как будто бы не сильно хочешь в полиции работать? — я испытывающе глянул на него.
Он задумался ненадолго, затем пожал плечами и ответил серьёзно:
— Знаешь, а я как-то привыкать уже начинаю. Тем более, теперь с тобой познакомился. Как-то теперь иначе всё выглядит, у самого какой-то азарт появился. Не поверишь, реально стало интересно.
Он вдруг оживился, глаза его блеснули, и он внезапно предложил:
— Слушай, Ярый, а давай сегодня забухаем нормально, а? Отметим твое новоселье, так сказать!
— А давай, — легко согласился я и потянулся к холодильнику за пивом.
Шульгин-младший с недовольной миной покосился на меня:
— Пить пиво? В общаге? У нас разве все так плохо? Не, Макс, так дело не пойдёт. Погнали лучше в одно классное место, знаю тут неподалёку. Там и поговорим как следует. Короче… есть один клубешник клёвый, хоть в свет тебя выведу, там зачётные коктейли мешают, — оживился Шульгин, начав загибать пальцы. — «Крестный отец», «Негрони», «Лонг-Айленд», «Рыжий пёс», «Мохито» с маракуйей…
— Коктейли? — поморщился я с некоторым отвращением. — Ещё и эти твои розовые тапочки в придачу?
— Ты хоть один коктейль в жизни пробовал?
— Из всех коктейлей, — важно проговорил я, — признаю только «Ленивую Мэри».
— Чего? — усмехнулся Шульгин. — Нет такого коктейля! Есть «Кровавая Мэри» — водка с томатным соком.
— А «ленивую» делаешь проще, — пожал я плечами. — Просто водку пьёшь и помидором закусываешь.
— Ну зашквар, ты просто дикарь…
— Ха!.. А ты… не буду говорить кто, — ткнул я пальцем на ноги Шульгина в розовых сланцах. — Нет уж, будем пить пиво, как нормальные мужики.
Коля задумчиво почесал затылок и с надеждой произнёс:
— Ну там и пиво крафтовое есть, кстати. Вполне себе приличное, модное — IPA, стауты шоколадные всякие, портеры, бельгийские эли и кисляки модные…
— Да это всё хрень собачья, — решительно отмахнулся я. — Пиво должно быть пивом, а не сладкой жижей в яркой бутылочке со вкусом бананов и прочей маракуйи. Лучше нормального «Жигулёвского» возьмём, как в Союзе.
— Ха, да ты прикалываешься? «Жигулевское»? Там такой бодяги отродясь не было!
— А мы и поедем совсем не туда, — я хитро подмигнул ему. — Давай, топай к Ирке, возвращай ей халат и сланцы, переодевайся — и погнали. Один тапок здесь, другой там.
Мы взяли такси и приехали в старую колоритную пивнушку, располагающуюся ещё с советских времен в цоколе старинного особняка на Юбилейке. Помню, пацаном я часто забегал сюда, чтобы купить солёных сухариков или мелких сахалинских креветок, которые продавались как закуска к пиву. Иногда попадались копчёный сыр и варёные раки, но их быстро разбирали взрослые мужики.
Позже, уже ментами, мы частенько хаживали в эту пивнушку. Получив зарплату, непременно заходили обмыть получку, да и просто частенько собирались в пятницу вечером, чтобы пропустить кружечку-другую.
Это уже потом, в девяностые, когда зарплату начали задерживать месяцами, мы собирались чаще прямо в кабинетах и пили уже не «Жигулёвское», а всякий конфискат — от палёной водки до изъятого этилового спирта. Чем бог послал, тем и веселились.
Мы шагнули внутрь старой пивной, и в лицо тут же шибануло знакомым, въевшимся на всю жизнь запахом: кисловатым хмелем, пролитым и засохшим пивом, пропитанными табачным дымом стенами, воблой, высушенной ещё в прошлом году, и пересоленными креветками, которых здесь никто особо не брал. Я невольно замер на пороге, будто не в кабак вошёл, а обратно в прошлое шагнул.
По телу сразу разлилось приятное тепло, а сердце ёкнуло: здесь совсем ничего не изменилось. Время словно застыло, затаилось за этими стенами, и только тихо, монотонно лилась тоненькая струйка разливного пива из старых латунных краников, обёрнутых влажными полотенцами, чтобы меньше пенилось.
Те же круглые столики с единственной толстой ножкой, намертво вмурованной в бетонный пол, те же железные крючки под ними, на которые удобно вешать авоськи или портфели. И те же высокие, неудобные табуреты, покрытые толстым слоем старого, местами облезшего лака, на которых сидело не одно поколение усталых мужиков после смены.
Под потолком вентиляторы — массивные, с широкими пластмассовыми лопастями, пожелтевшими от времени и табачного дыма. Вентиляторы эти давно не крутились и смотрели сверху, словно немые наблюдатели.