Я не стал заканчивать фразу.
— Вы очень умный, — чуть сощурившись, заметил следак без особого энтузиазма.
— Ну что вы, Аркадий Львович, — усмехнулся я. — Я просто смотрю новости и анализирую. Мир очень быстро меняется, хочется поспевать за ним.
Он кивнул, продолжая печатать своими толстыми короткими пальцами на маленьком ноутбуке.
— Скажите… Из какого оружия вы прострелили Валькову плечо?
Про левый «Глок» я ему конечно не сказал.
— Из оружия Шульгина, — уверенно ответил я, зная, что ранение получилось навылет и пулю не нашли. — Когда Колю ранили, я взял его пистолет. Об этом уже говорил.
Калибр «Глока» — девять миллиметров, как у макарыча. И по мягким тканям, сквозь которые прошла пуля, не определишь, из какой модели ее выпустили. А гильзы я подчистил. Собрал.
Пауза. Только слышен шелест клавиш ноутбука.
— А вот тот человек, который внезапно погиб на стадионе, тот якобы зависимый, что вколол себе инъекцию с сильнодействующим ядом… — Бульдог поднял взгляд и внимательно посмотрел на меня. — Вы с Владимиром Ильичом Зуевым ведь стали невольными свидетелями его смерти?
— Ну да. Я сдавал физо, нормативы в связи с переводом на вышестоящую должность. Какой-то придурок вдруг начал корчиться прямо на беговой дорожке. Мы подошли ближе, думали, может, приступ какой, а он уже успел себе шприц вколоть. Яд какой-то. Я же не эксперт. Мало ли у нас суицидников? Вам ли этого не знать, Аркадий Львович.
— Знаю, знаю, — пожевал он губу. — Но есть одна странность. Погибший оказался в федеральном розыске. Виктор Синельников, киллер. Убийца. Работал в паре с ещё одним человеком по имени Тарас. Других данных по нему у нас пока нет. Всегда работали вдвоём.
Тарас давно на том свете, — хмыкнул я про себя, вспоминая ловушку-самострел из обреза. Так, значит, звали второго спеца. Не знал… а вслух, конечно, я сказал другое.
— Вот как… Киллер, значит. Тогда это вообще замечательно. На одного ублюдка, простите, стало меньше, — усмехнулся я.
— Только вот его партнёра, сообщника Тараса мы нигде не нашли. А Виктор погиб. Что же он делал в Новознаменске? Как вы считаете?
— Это знает, наверное, только сам Виктор, — пожал я плечами. — К сожалению, его теперь не спросишь. Мы с Зуевым вам точно ничем не помогли бы — мы и заговорить с ним не успели.
— А вы, случайно, сами не помогли Виктору Синельникову воткнуть в себя этот шприц? — вдруг задал прямой вопрос следователь.
— Да нет, что вы, откуда такие теории, — я постарался выглядеть максимально расслабленно и убедительно. — У вас же есть показания Зуева. Если мне не верите, почитайте их. Там чётко написано: мы приехали сдавать нормативы. Увидели наркомана… ну, тогда мы подумали, что наркоман. Он ширнулся, задергался. Оказание первой помощи было неуместным — умер почти мгновенно, признаки были очевидные. Мы сделали сообщение в «02». Сообщение зарегистрировано, запись звонка есть. Вы же прекрасно знаете, что все звонки в дежурную часть записываются.
— Да, я слушал эту запись, — задумчиво кивнул Бульдог. — Голос вашего начальника кадров был уж слишком взволнованным, когда он сообщал о смерти этого, так называемого, наркомана, которого он видел впервые в жизни.
— Ну, знаете ли, Аркадий Львович, — развёл я руками, — люди по-разному реагируют на смерть. Кадровик наш — да простит меня покойный, книжный червь. Что с него взять? Увидел, как человек корчится, пена изо рта, глаза навыкат, страшное дело. Вот и занервничал.
— А вы, значит, не занервничали? — с лёгким прищуром произнёс следователь. — Вы-то не книжный червь?
— Я ещё книжнее, — с сарказмом бросил я. — Так занервничал, что даже позвонить не сумел. Зуев мне приказал звонить, но я пальцами по циферкам попасть не мог.
— Ясненько, ясненько, — пробормотал Бульдог, качая головой. — Странный у вас городок, Максим Сергеевич. Интересно мне тут будет поработать.
Он ещё раз глянул на экран ноутбука, быстро пробежался глазами по тексту, щелкнул мышкой. Принтер на тумбочке загудел и выплюнул напечатанные листы.
— Ладно. Ознакомьтесь с протоколом допроса, напишите: «С моих слов записано верно, мной прочитано». И распишитесь, что права и обязанности вам разъяснены. Вот здесь ещё подпись поставьте.
— Да знаю я, — отмахнулся я от его объяснений и взял ручку. — Не первый раз.
Карл Рудольфович Ландер, знаменитый на всю область и далеко за её пределами психотерапевт, подъехал к небольшому офисному зданию в тихом районе Новознаменска. Его спортивная двухдверка слегка не вписывалась в местный пейзаж, выделяясь своим нарочитым блеском и подчёркнутой молодёжностью. Сам профессор не стеснялся запоздалого кризиса среднего возраста, напротив, будто бравировал им.
Небольшой офис раньше был обычным магазином, но сейчас его полностью переоборудовали под кабинет психотерапевтической помощи. На входной двери висела аккуратная табличка с именем врача, его специализацией и графиком приёма. Карл Рудольфович вошёл внутрь, придерживая тяжёлую стеклянную дверь рукой.
В небольшом, светлом холле за стойкой ресепшена сидела секретарша Верочка — женщина неопределённого возраста, неизменно вежливая и аккуратная до кончиков пальцев. Её рабочее место было безупречно чистым: рядом с компьютером лежал журнал, стояли карандашница и телефон. Возле стойки располагалась пара удобных кресел и низкий столик, на котором были разложены свежие номера психологических журналов и буклеты про стресс и тревогу. На стенах были развешаны неброские картины в мягких, пастельных тонах, а в углу располагались крупные фикусы в массивных горшках.
— Доброе утро, Карл Рудольфович, — Верочка вздохнула с лёгкой улыбкой. — Вам снова звонили. Опять приглашали в Москву, предлагают место в институте Сербского. Ещё из какой-то частной клиники звонок был, уже устала отказывать. Я, конечно, понимаю, что для вас Новознаменск — родной, но почему вы не рассмотрите такие предложения? Конечно, я рада, что вы остаётесь, иначе я бы работу потеряла, но… что вас здесь держит, не вполне всё же понимаю.
— Верочка, — хитро улыбнулся Ландер, аккуратно поправляя неизменную бабочку на шее, — родина не там, куда зовут, а там, где ты по-настоящему нужен.
Верочка улыбнулась, глядя на профессора снизу вверх с неприкрытым восхищением. Она давно знала всю его биографию почти наизусть: и про научные статьи, публиковавшиеся в серьёзных зарубежных журналах, и про регулярные приглашения на престижные международные конференции, и про инвесторов частных клиник, мечтавших заполучить такого высококлассного специалиста. В глубине души она немного гордилась, что работает рядом с человеком, имеющим имя мирового уровня. Однако почему Карл Рудольфович упорно оставался в этом городе, было ей не совсем ясно.
Сам же профессор всё молчал, загадочно улыбаясь своим мыслям, и в этой тишине прошёл в кабинет, отделённый от холла плотной непрозрачной дверью. Его рабочее пространство было просторным, выдержанным в спокойной, нейтральной цветовой гамме. Светло-бежевые стены, мягкий рассеянный свет ламп и плотные жалюзи, регулирующие дневной свет. Вдоль одной из стен стояли массивные книжные шкафы, заполненные аккуратно расставленными томами и папками с документами. В центре находился письменный стол из тёмного дерева, за которым профессор проводил консультации, а напротив расположилось удобное кожаное кресло для посетителей, специально предназначенное для долгих, доверительных бесед.
Рядом с креслом стоял маленький столик, на котором располагалась коробка с бумажными салфетками — неотъемлемая часть любого психотерапевтического сеанса. На полу лежал небольшой ковёр с коротким ворсом. Отсюда целенаправленно были убраны лишние предметы и яркие детали, ничто не отвлекало клиентов от беседы. В кабинете едва уловимо пахло травяным чаем и книгами.
Карл Рудольфович сел за стол и открыл ноутбук. В глубине души он хорошо понимал, что Верочка права. Но дело было не в патриотизме и даже не в привязанности к месту. Просто именно здесь, в небольшом по меркам мегаполисов и ничем не примечательном Новознаменске, решались гораздо более важные и сложные вопросы, чем можно было бы предположить. Именно здесь находились люди, которым он был по-настоящему необходим.
В последнее время Ландер вёл приём, в основном, в частном порядке. В государственной клинике он числился, скорее, номинально, но руководство держалось за него, уважительно и с явным попустительством, потому что он был единственным доктором медицинских наук не только в клинике, но и во всём городе.
Проводив очередного клиента, типичного городского невротика — вечно обеспокоенного менеджера среднего звена с бессонницей, тревожностью и паническим расстройством, — профессор аккуратно выписал ему рецепт и протянул его секретарше:
— Верочка, поставьте, пожалуйста, печати на рецепт. У меня сегодня больше никого нет?
— Нет, — ответила Верочка и тут же улыбнулась, явно надеясь закончить пораньше.
— Ну что ж, тогда можете быть свободны. Я ещё посижу, поработаю, изучу пару свежих статей по нейрокогнитивным методикам. В последнем номере «Neuropsychology Review» вышли очень интересные материалы, хочу внимательно ознакомиться.
Верочка обрадовалась и тут же чуть смущённо произнесла для вида:
— Ну как же так, рабочий день ещё не закончился. Я могу посидеть, звонки принимать…
— Какие звонки, Верочка? — улыбнулся Ландер. — Кто будет звонить в это время? Всё, идите домой, отдыхайте.
Верочка ловко сложила бумаги за стойку и быстро собрала сумочку.
Как только секретарша упорхнула, Карл Рудольфович запер за ней дверь на ключ изнутри, тщательно опустил все жалюзи на окнах и выключил основной свет в холле, чтобы с улицы никто не мог заметить, что в здании кто-то есть. Он негромко насвистывал одну из мелодий Вагнера — «Полет валькирий».
После этого профессор надел поверх своего строгого костюма белый медицинский халат, выглядевший так, словно подходит и для хирургической операции, достал из кармана ключи и прошёл вглубь здания. Там, за хозяйственным блоком, располагалась старая кладовая. Её дверь, облепленная облезшей от времени самоклеящейся плёнкой, резко контрастировала с ухоженным офисом, однако под этой обшарпанной плёнкой скрывалась толстая железная конструкция, похожая на бронированную дверь бункера.