Ландер аккуратно вставил первый ключ, провернул его, затем достал второй, вставил — и только тогда открыл дверь. Толстый слой звукоизоляционного материала плотно прилегал к косяку. Внутри была самая обычная кладовка — лампочка, покрытая засохшими пятнами краски, старые швабры, ведра и моющие средства, потертые железные стеллажи, заставленные всякой хозяйственной ерундой. Ничего подозрительного на первый взгляд.
Но доктор уверенно прошёл дальше и уверенным движением отодвинул один из стеллажей в сторону, тот отъехал легко и без дребезга, на скрытом шарнире, открывая ещё одну дверь. Эта дверь уже была современной и открывалась с помощью отпечатка пальца. Карл Рудольфович приложил палец к сканеру, дверь с тихим щелчком открылась, пропуская его в проход вниз по полутёмной лестнице. Он захлопнул дверь за собой и оказался в полумраке небольшой подземной лаборатории.
Помещение выглядело странно, словно затерянное во времени. Тусклый свет падал на стальные столы и стулья. Окон не было, воздух был прохладным и слегка влажным, вдоль стен стояли стеллажи с колбами, мензурками и пробирками. Несколько клеток с белыми крысами тихо поскрипывали, их обитатели копошились, шуршали подстилкой и нервно дёргали хвостами.
На одном из столов стоял старый громоздкий компьютер с выпуклым экраном, светящийся зелёноватым отсветом. Повсюду лежали стопки научных журналов, исписанные блокноты и толстые амбарные книги с многочисленными пометками. На верхней книге лежал старый пленочный диктофон «Sony» для мини-кассет.
Профессор присел на железный стул, взял в руку диктофон, нажал кнопку записи и негромко произнёс:
— День седьмой, объект номер двенадцать дробь шесть. По-прежнему проявляет выраженные признаки агрессии и сопротивления базовым инструкциям. Ежедневно внутривенно вводится экспериментальный препарат в дозировке 50 миллиграммов, разовая инъекция. Медикаментозное воздействие сопровождается гипнотическими сеансами, направленными на подавление волевой активности и корректировку когнитивных реакций. Состояние объекта в настоящее время демонстрирует умеренную податливость, однако наблюдаются стойкие рецидивы агрессивного поведения после окончания действия препарата. Рекомендую увеличить продолжительность гипнотических сеансов с целью закрепления положительной динамики в когнитивной сфере и повышения порога эмоционального раздражения…
Ландер щёлкнул кнопкой «стоп», задумчиво посмотрел на старый диктофон и положил его обратно на стол. Потом поднялся, подошёл к клеткам с крысами, внимательно наблюдая за поведением животных.
Профессор будто выполнял рутинную лабораторную работу, но в глубине его глаз сверкало странное удовлетворение человека, уверенного в важности своих исследований и способного оправдать любые средства ради достижения цели.
Профессор шагнул к лабораторному холодильнику, прозрачные дверцы которого отливали мягким голубоватым свечением. Он привычным движением открыл дверцу, достал оттуда аккуратно упакованную ампулу с препаратом, вскрыл ее и ловко набрал жидкость в шприц, потом направил его вверх и выпустил воздух с тонкой струйкой верхней фракции вещества.
Из лаборатории дальше вела еще одна дверь. Массивная, тоже с цифровым сканером. Профессор приложил палец. Замок с негромким щелчком отозвался, и дверь распахнулась. За ней было небольшое помещение с тусклым освещением, разделённое внутри на две части прочной металлической решёткой, через которую с трудом проникал полумрак.
— Ну что, пациент номер двенадцать дробь шесть, — негромко и почти ласково произнёс доктор, — пришло время делать процедуры.
За решёткой, на железной койке с облезлым матрасом, сидел здоровый, но явно изможденный бугай с затравленными глазами. Кабан, увидев доктора, стиснул зубы и процедил с яростной ненавистью:
— Сука… Что ты задумал? Лучше убей сразу! Я больше не дам тебе колоть эту дрянь.
— Ну-ну, — спокойно ответил доктор, подходя ближе к решётке и разглядывая подопытного с любопытством энтомолога. — Протяни-ка мне свою руку и поработай пальчиками. Давай, не капризничай.
— Пошёл ты! — рыкнул Кабан, и в глазах его на миг блеснула дикая, неподдельная ярость.
Это был тот самый человек, который когда-то нападал на Ярового, от которого тогда пришлось спасать молодого поэта в пивной. Впрочем, об этом Ландер не знал. Сейчас от прежнего бесстрашного бугая почти ничего не осталось — он походил на затравленного раба, озлобленного и одновременно напуганного до смерти.
— Как хочешь, — спокойно сказал профессор и вытащил из кармана халата небольшой пульт. Он непринужденно нажал кнопку, и мгновенно по решётке, кровати и железному полу помещения пробежал электрический разряд. Кабан инстинктивно поджал ноги, пытаясь спрятаться на кровати, но ток настиг его, пронзая всё тело резкой, болезненной судорогой. Он заскрипел зубами, мучительно и жалобно застонав:
— Хватит… хватит! Прошу, не надо… я всё сделаю…
— Вот это другое дело, — улыбнулся доктор, отпуская кнопку на пульте. — Протяни мне руку через решётку. Вот так, хороший мальчик.
Кабан, тяжело дыша и едва переставляя ноги, покорно подошёл к решётке, протянул массивную, покрытую шрамами руку. Профессор уверенно и быстро сделал инъекцию. Инъекцию того самого вещества, что он когда-то вводил Дирижёру по просьбе Валькова.
Дирижер! Ах, какой же это был перспективный экземпляр, с сожалением подумал он. Не то что это примитивное быдло. Но выбирать не приходится — работаем с тем, что есть. Жалко только, что Вальков не сумел уберечь такой ценный кадр.
Закончив, доктор убрал шприц и внимательно посмотрел на своего пациента:
— Теперь отдыхай, дружок. Впереди ещё много работы.
Кабан безвольно сел обратно на койку, тяжело оперся о стену и закрыл глаза, уже погружаясь в мучительный полусон, навеянный введённым препаратом. Доктор удовлетворённо кивнул сам себе и вышел из помещения, плотно заперев дверь и приглушив за собой свет. Он насвистывал мелодию Вагнера.
Глава 4
Вечером после работы я вернулся домой. Ну, как домой — в свою комнату в общежитии. А если уж совсем точно, то в комнату Шульгина. Переезжать обратно в съёмную квартиру я пока не торопился. Нужно убедиться, что вся оставшаяся от Валета гвардия сметена подчистую. Если что — мне как-то спокойнее наносить удары по криминалитету, зная, что живу в окружении ментов, а не в богом забытой хрущёвке среди гражданских.
Я принял душ, потом собирался сварить себе пельмешек. Готовкой я особенно никогда не увлекался, и пельмени были моим проверенным способом восстановить силы быстро и без лишних хлопот. Современные все эти доставки я пока не очень жаловал.
Едва я собрался идти на общую кухню, как в дверь осторожно постучали. Я напрягся по старой привычке. Мгновенно отставив кастрюлю, я быстро и бесшумно достал из тумбочки пистолет и привычно сунул его в широкий карман махрового халата, что был на мне. Халат этот принадлежал Шульгину, и он сам разрешил пользоваться любыми вещами, что найду у него в шкафу. Я не любитель надевать чужое, но халат пришёлся мне по душе сразу — карман в нём был как будто специально сделан под оружие.
— Кто там? — спросил я, отходя чуть в сторону от двери. Привычка ожидать пулю, пробивающую хлипкие двери, ещё крепко сидела в голове. В такие моменты сознание работало как отточенный механизм — если даже пальнут на звук голоса, непременно промажут.
Но опасности не оказалось. Из-за двери громко, бодро и совершенно беззаботно прощебетал знакомый женский голос:
— Это соседка!
Я отворил дверь. На пороге стояла Ирка, соседка по этажу. Одетая явно не по-домашнему: новенькие джинсы, пестрая футболка с каким-то модным принтом, волосы аккуратно уложены, макияж — словом, выглядела она вполне «на выход».
— Привет, — улыбнулась девушка, весело поглядывая на меня.
Глаза её при этом слегка скользнули по моему-чужому халату и мокрым волосам, с которых на шею ещё стекали капли воды.
— Привет, Ир, — ответил я. — Что-то случилось?
— Да нет, ничего, — продолжала улыбаться она, не сводя с меня глаз. — Просто решила зайти узнать, как ты тут поживаешь. Давно не виделись, сосед.
— Проходи, конечно, — я посторонился и кивнул ей, пропуская.
Ирка прошмыгнула в комнату. От нее приятно пахло шампунем, лёгкими духами и чем-то таким неуловимым, трепетным, от чего на душе становилось как-то радостнее. Признаться, я давно уже отвык от такой простой, мирной жизни, где можно вот так вот запросто в гости. Но ничего, привыкну снова. Как говорится, к хорошему привыкаешь быстро.
— Садись. Пельмешки будешь? Сейчас сварю, — проговорил я с лёгкой шутливостью, давая понять, что у меня тут обычный мужской вечер, и никакого особого романтического меню для дам не предусмотрено. Ну или, в крайнем случае, соль могу одолжить.
Но Ирке соль была ни к чему. Она, будто не расслышав моих слов, с улыбкой уселась на табурет и оживлённо защебетала:
— Ой, слушай, Макс, я тут подумала… Мне на работе пациенты в благодарность постоянно то шампанское, то вино, то конфеты дарят. Уже не знаю, куда всё это девать. Почему-то все люди уверены, что врачи только и делают, что пьют шампанское и едят конфеты. Хоть бы раз колбасу принесли, честное слово! В общем, хочешь, я с тобой поделюсь?
Я пожал плечами, улыбнулся:
— Ну как-то мужчине не комильфо подарки от женщины принимать, тебе не кажется?
— Да какие там подарки, Максим! — отмахнулась она. — Я же говорю, девать их уже некуда. Ой, короче, чего я спрашиваю? Погоди секунду, не закрывайся!
Она быстро метнулась к себе в комнату и вернулась уже с бутылкой вина и коробкой конфет, тут же сгрузив их мне в руки:
— Вот, держи. Это вино, кстати, хорошее. Ты не пробовал?
Я с сомнением покачал головой:
— Нет, вроде.
— Да ты что? Это тебе не кислушка какая-нибудь из «Пятёрочки» по акции. Давай, бокалы тащи, сейчас попробуешь.
— Так мне же завтра на работу, Ир…
— Мне тоже завтра на работу, — махнула рукой она. — Мы же чуть-чуть, просто попробуем. Да?