— «Мы»? — хитро прищурившись, переспросил я. — А я думал, это только для меня.
— А-ай, Макс, ну ты же не будешь один пить, ты же не алкоголик какой-нибудь. Давай, в общем, бокалы!
— Да у меня и бокалов-то нет.
Ирка выразительно вздохнула и закатила глаза:
— Ой, всё приходится делать самой. Не закрывайся, сейчас приду.
Она снова умчалась к себе и вернулась уже с двумя изящными бокалами на тонких ножках. Я про себя подумал, что сейчас она ещё спросит, нет ли у меня свечки или аромалампы. Что-то мне подсказывало, что вечер будет интересным и явно не таким, каким я его сам себе планировал. Впрочем, подумал я, почему бы и нет? Отдыхать и расслабляться ведь тоже иногда нужно.
Мы сели за стол, я разлил вино, с удивлением обнаружив, что у этого так называемого хорошего вина пробка не из пробкового дерева, а с резьбой, и штопор не нужен. Мы негромко чокнулись бокалами и отпили.
— Ну как? — с любопытством спросила она, глядя, как я пробую напиток.
Эх… Щас бы писят текилы, щепотку соли и дольку лимона, подумал я. Но вслух сказал другое.
— Великолепно, — с серьёзным видом кивнул я, хотя в вине не особо разбирался.
Потому как в наше время оно считалось скорее женским напитком. В моей прежней жизни менты пили водку, а когда зарплаты перестали платить и водка стала дорогой, мы не брезговали и спиртом. Нет, не тем «Роялем», что продавали в бутылках с красивыми этикетками, а настоящим конфискатом, который изымали на подпольных спиртовых точках. В девяностые такие точки были в каждом уважающем себя дворе, где местным алкашам и простым работягам наливали дозу спирта от ста грамм до нескольких литров. И разбавленный, и неразбавленный.
— Опиши, что чувствуешь? — не унималась Ирка.
— Замечательный букет, — продолжал я, изображая знатока и задумчиво глядя в бокал. — Тонкое послевкусие, чувствуются нотки… э-э-э… — Я незаметно глянул на этикетку и уверенно добавил: — Мускат?
Ирка восторженно хлопнула в ладоши:
— Точно, Макс! Ты просто настоящий сомелье!
— Да какой из меня сомелье, — усмехнулся я. — Просто сериалов насмотрелся и умные слова запомнил.
Ирка вдруг осмотрелась по сторонам и с лёгким укором сказала:
— Слушай, а чего мы в тишине сидим? Давай музыку хоть включим.
— Да у меня и магнитофона-то нет…
— Магнитофона? — засмеялась Ирка. — Ты хотел сказать, блютуз-колонки?
— Ну да, колонки.
— Так вон же у тебя виниловый проигрыватель стоит, — кивнула она на раритетный аппарат, который стоял под полками с пластинками, которые так трепетно коллекционировал Шульгин.
— Я его даже ни разу не включал, — попытался я оправдаться. — Не знаю как.
— Ой, да там всё просто! Сейчас загуглим, заютубим, и всё заработает.
Она уже тыкала пальцем в экран телефона, пытаясь найти инструкции, хотя я прекрасно знал, как включить подобный проигрыватель. Просто надеялся как-то от музыки отвертеться.
— Макс, а ты вообще что обычно по телеку смотришь? Какую музыку слушаешь? — поинтересовалась Ирка, не отрываясь от экрана.
— Я? Ну… — стал вспоминать передачи, которые живы и сейчас. — КВН люблю.
— О, КВН! Я тоже его люблю!
— С Масляковым?
— Пельш ведет.
— Да? Это который «я угадаю мелодию с трёх нот»?
Ирка удивлённо уставилась на меня:
— Чего?
— Не важно.
Эх, молодёжь, вздохнул я про себя.
Ирка вдруг стала серьёзной и негромко спросила:
— Макс, ты не против, что я вот так вот нагрянула, с вином и музыкой пристаю тут?
Я почесал бровь. Вот даёт соседка.
— Да нет, всё нормально, чего ты?
— Просто на работе начальница гавкает, пациенты нервничают, дети капризничают, голова уже кругом идёт. Детей на сегодня маме сплавила, вот и вечер свободный выдался. А одной как-то тоскливо. Чувствую, скоро стресс словлю, а там уже психосоматика попрёт…
— Так у вас же в поликлинике МВД, вроде, психолог есть, поправил бы тебе психическое здоровье прямо по месту твоей работы.
— Психолог, одно название, — махнула рукой Ирка и тяжело вздохнула. — У него в кабинете, знаешь, ещё аквариум стоит. Я захожу как-то, спрашиваю: «А вам аквариум-то зачем, вы же рыбок всё равно кормить забываете?» А он мне на полном серьёзе отвечает, мол, для пациентов это — наблюдать за рыбками, стресс снимать. Успокаивает, говорит.
Ирка выразительно закатила глаза, и я невольно улыбнулся, представив, как именно она это всё говорила психологу.
— Ну и что, помогает рыботерапия? — усмехнулся я.
— Ага, ещё как! Гляжу я в аквариум этот, а там одна рыбка уже кверху брюхом плавает, а остальные её обгладывают. Вот такой у нас психолог. Антистресс, блин.
Мы одновременно рассмеялись, и Ирка вдруг снова оживилась:
— Слушай, так что, музыку-то мы сегодня включим или нет? Ты обещал.
Я вздохнул и уже без отговорок направился к проигрывателю. Воткнул вилку в розетку, начал перебирать пластинки. И тут снова наткнулся на знакомую обложку. Поставлю свою пластинку. Ту самую, которая когда-то была моя. Как она оказалась у Шульгина, бог весть. Мало ли что могло случиться за столько лет.
Пока я задумчиво вертел в руках эту пластинку, Ирка с бокалом вина в руке уже стояла рядом и с любопытством разглядывала проигрыватель, поставив бокал на аппарат:
— А это что за кнопочка такая интересная? А вот этот переключатель за что отвечает?
— Осторожнее, Ир, бокал-то поставь куда-нибудь в другое место, — попытался я предупредить её, но было поздно.
Она неудачно повернулась, локтем задела бокал, и вино полилось прямо на раритетный аппарат. В ту же секунду что-то громко заискрило, зашипело, замигало, и в комнате явственно запахло палёной проводкой.
Ирка испуганно выпучила глаза и тут же прикрыла ладонью рот:
— Ой, Максим… Я не хотела, честно-честно…
— М-да-а, — протянул я задумчиво, оценивая ущерб и пытаясь не ругаться. — Теперь Шульгин точно будет не рад. Это ж его любимый, редкий проигрыватель.
Ирка тут же загорелась идеей исправить ситуацию:
— А давай мы ему новый купим? Ну, прямо сейчас на маркетплейсе закажем и всё!
— Ир, понимаешь, новая техника и раритет — это вещи абсолютно разные, их нельзя сравнивать.
— Ну да, конечно, новая круче, да? — с надеждой посмотрела на меня Ирка.
— Нет, наоборот, старинный и есть раритет, его ценность не в новизне, а как раз в возрасте и редкости, — вздохнул я. — Впрочем, что я тебе объясняю… Ладно, не парься, сам разберусь. Отремонтирую.
— Ты что, умеешь чинить такую технику? — удивилась она, широко раскрыв глаза.
— Конечно, нет. Что, я похож на мастера бытовой техники? — я усмехнулся и пожал плечами. — Отдам кому-нибудь, найду специалиста.
— Ой, у меня же знакомый есть один, часовщик! Золотые руки, между прочим, любую штуку починить может. Правда, сейчас бухает сильно.
На лице у нее снова нарисовались стресс и психосоматика.
— Часовщик? — я удивлённо приподнял бровь. — А часовщик тут при чём вообще?
— Ну, не знаю, там крутится и тут крутится, — с сомнением протянула Ирка. — Главное ведь, что он специалист хороший. Просто сейчас часы никто почти не носит, работы у него мало, вот он и пьёт от безделья. А так руки-то золотые.
Я задумался. Честно говоря, самому заморачиваться с поисками мастера и договариваться совершенно не хотелось. Если уж Ирка готова всё устроить сама, а я оплачу, то почему бы и нет.
— Ну ладно, позвони своему часовщику, спроси, может, и правда возьмётся.
— Отлично! Сейчас наберу, — тут же радостно защебетала Ирка и потянулась к телефону.
Мы сидели за столом, пили вино и тихо разговаривали. Ирка, расслабившись, качала ножкой, мягко выгибая спину. Её взгляд, скользил по комнате и время от времени останавливался на мне. В её больших глазах отражалась какая-то грусть, тонкая и женская, словно тоска по тому, чего очень хотелось, но никак не удавалось получить.
— Знаешь, Макс, — заговорила она вдруг чуть тише, голосом доверительным и слегка хмельным, — сразу видно, что ты хороший парень. Прямо чувствуется это.
Я промолчал, неопределённо улыбнувшись, не зная, что сказать в ответ. А Ирка, вздохнув, продолжила откровенничать:
— Мне всё как-то не везёт с мужиками, представляешь? Вот честно, без вранья. На работе, в поликлинике, конечно, подкатывают всякие… в основном, женатики, конечно. Ну сам знаешь, как оно бывает.
Я кивнул, осторожно отхлебнув из бокала. Сказать-то и правда было нечего. Ирка помолчала пару секунд, затем внимательно посмотрела на меня и уже прямее спросила:
— У тебя-то, наверное, много женщин, да?
— Ну-у… — протянул я задумчиво, не зная, как правильно ответить на столь щекотливый вопрос. — Всякое бывает.
— Вот видишь, — тихо вздохнула Ирка и снова посмотрела куда-то в сторону. — А я устала уже одна. Иногда так хочется, чтобы просто рядом кто-то нормальный был. Не какой-то там временный прохожий, а человек, понимаешь?
Я понимающе кивнул, не перебивая её и давая возможность высказаться.
Ирка подвинулась чуть ближе, словно ощутив во мне надёжного слушателя, и начала рассказывать свои проблемы. Какие-то простые, казалось бы, житейские истории о детях, которые постоянно требуют внимания, об усталости после смен в поликлинике, о вечной нехватке денег, времени и сил. Но я чувствовал, что за этой простой бытовой усталостью скрывается что-то большее — глубокая тревога, женское одиночество и боязнь. Боязнь не справиться с жизнью в одиночку.
Она говорила негромко, и я внимательно слушал её, иногда вставляя что-то поддерживающее. Ирка постепенно расслаблялась, её голос становился чуть увереннее. Казалось, эти проблемы она долго держала в себе, тщательно скрывая от всех, и только теперь смогла кому-то открыться.
— Ты знаешь, — продолжала она уже почти шёпотом, — я иногда ночью просыпаюсь и думаю: а что будет дальше? Как я одна с двумя детьми? Вот так и буду всегда сама? Ведь годы-то идут, Макс. Дети скоро подрастут, уйдут, а я останусь одна. Страшно это.