лась не одну сотню лет — приумножением капиталов, от Нью-Тауна остались бы давно одни воспоминания, а его обитатели одичали и скатились бы до пещерного состояния. Несмотря ни на что, частнокапиталистическая система жила. Она функционировала. Она цементировала разлагающийся общественный механизм.
Замойски соскользнул с летящего тротуара, оказался на ленте Мёбиуса, уходящей в глубину дикой СТ-проекции, и услышал звук выстрелов, Палили из огнестрельного оружия. Сработали отточенные навыки. Ещё только докатился щелчок первого выстрела, а Замойски уже определил, откуда идёт стрельба, и занял единственно возможную позицию — скрылся за торговым синтезатором наркотиков.
Стрельбой удивить кого-то было трудно. Двое молодчиков палили из длинноствольных револьверов в дворник-автомат. Они ещё не отошли от «Большого шторма» — массового наркопредставления, состоявшегося на соседней плоскости.
— На… На тебе, — вопил один, нажимая на спусковой крючок.
— Э, Майк, влепи ему справа.
— Да отвали ты, желторотый!
— Да сам жри своё дерьмо!
— Ах так, получи!
Молодчик выстрелил в своего приятеля. Промахнулся. Тот выстрелил в ответ. Естественно, промахнулся тоже. «Большой шторм» даёт жуткую трясучку рук. Появился наряд копробов. Пули забили по бронированным корпусам. Парни получили по дозе обездвиживающего состава и со всеми почестями, свойственными гуманному социуму, были отправлены по домам. Грех за такие «мелочи» иметь претензии к избирателям, тем более до выборов оставалось всего пять месяцев, а в этот период принимались самые гуманные законы.
Нью-Таун определённо не нравился Джону Замойски, как не нравилась ему вся эта планета — выхолощенная, стерильная. Иногда казалось, что она была создана искусственным путём. Но это, конечно, было не так. Когда-то планета отличалась восхитительной первозданностью, буйной растительностью, жутковатым и яростным животным миром. После того, как на неё набрели три звездолёта-разведчика класса «Америго Веспуччи», она разделила судьбу многих других планет в галактике — стала прибежищем для беглецов, которые расползались по звёздам после гибели собственной колыбели — Земли.
Впрочем, начальник службы «Секвойя ЛТД» родился не здесь. Он вырос в Санкт-Петербурге — столице Федерации Московия. Там и имя у него было другое, и сам он был другим. Здесь же, на Аризоне, он жил по документам Джона Замойски и делал всё возможное, чтобы хоть немного помочь родной Московии в вялотекущей борьбе. Давным-давно, ещё в земной истории, существовал термин «холодная война». Он верен был и до сего времени. Только с той поры он ещё сильнее прокалился космическим холодом.
Джон Замойски мог опоздать на встречу со своим агентом, а этого допустить было никак нельзя. Стоит опоздать на десять минут, и по правилам встреча переносится. А следующая встреча с агентом по кличке фита состоится только через три галактических дня, но уже сегодня ночью он должен будет передать ценную информацию домой.
Надо крутиться. Порхать с уровня на уровень. Возноситься на километры ввысь и обрушиваться в подземные уровни. Таким образом можно подтвердить наличие слежки и сбить её.
— Ну-ка, — прошептал Замойски, глядя на индикатор аппарата, вмонтированного в диагност-медицинскую пластину наручного браслета.
Индикатор слежки. Засекает антропо- и техноактивность на контролируемом уровне. Два нуля восемь. Что это означает? Вероятность слежки есть — незначительная. Однако пока коэффициент не дойдёт до трёх тысячных, на встречу идти нельзя. Надо сгонять. Проверять… Поехали…
Пассажирская турбоплатформа устремилась по спирали вверх… Теперь пересадка в пузырь… Гравиугольник… Дискретная карусель… Туннельник… Голова шла кругом, так что пришлось успокаиваться по гимнастике «Тучэй». Даже кто родился в Нью-Тауне, не может выдержать больше двух пересадок подряд на разные транспортные средства. Несущийся по прозрачному тоннелю «игольник» и падение «пузыря» на два километра за пятнадцать секунд — это выбьет из седла самого подготовленного человека… Ничего, теперь всё позади.
Замойски посмотрел на индикатор… Отработал ситуацию. Слежка если и была, то теперь её нет. А средств тотального визуального контроля, как на «Коричневых планетах» седьмого рейха, на Аризоне нет.
С Фитой они должны были встретиться в центре города — Около «Пикассо-куба» — самого головоломного места города. Рядом с «кубом» был «Нежный проспект» — перекрученная в виде нескольких лент Мёбиуса, сооружённая ненормальным архитектором-математиком городская структура развлечений с лучшими храмами телесного наслаждения
Общение с Фитой сперва шокировало Замойски Будучи здоровым человеком с устойчивой психикой и нормальными взглядами на определённые вопросы, он сперва не поверил своим глазам, когда взглянул на биографический информблок Фиты. Четыре перемены пола за двадцать пять лет жизни. Каково! Впрочем, для Московии это было бы безумием, но на Аризоне такие вопросы были часто просто во власти моды. Сегодня Фита был миловидной девушкой. В Замойски всё протестовало, поскольку рождён всё-таки Фита был мальчиком, но предубеждения, неприязни агенту демонстрировать ни в коем случае нельзя. Хорошие отношения оперативника и агента, доброжелательность друг к другу часто являются главным залогом плодотворной работы. Так что Замойски пришлось перебарывать себя, хоть это было не так и просто
До «Нежного проспекта?) надо было ещё добраться. А время уходило. Вскоре пройдут контрольные десять минут, и Фита исчезнет. Чтобы успеть на встречу вовремя, Замойски необходимо было каким-то образом укоротить путь Произошло то, что и должно было произойти — несмотря на уникальное ощущение направления и зрительную память, он заблудился. Неустанно корёжащаяся геометрия зданий, скользящий городской ландшафт, чудовищные СТ-проекции — в течение суток город порой менялся по нескольку раз в зависимости от настроения и капризов шефа группы дежурных архитекторов. Обычно Замойски пренебрегал «хрустальным глазом», поскольку он время от времени барахлили с его помощью достигался противоположный эффект. Но сейчас настала пора воспользоваться электронным путеводителем, куда по идее забита вся информация о состоянии города на сей момент и о наиболее благоприятных маршрутах.
Замойски навёл «хрустальный глаз», похожий на монокль, на нескончаемое здание, напоминающее китайскую стену, в которую врезался транспортный звездолёт и развалился на тысячу обломков. Синее (здесь синее) солнце пылало где-то под ногами, а наверху текла бурная река. Как и ожидалось, всё это было СТ-проекцией, перекрывающей вход в «Загон слонов» — так назывался парк третьего городского района.
«Опасно, — забормотал «хрустальный глаз». — Двенадцатый балл опасности. Парк является местом времяпрепровождения движения «Плоскунов»». То, что «глаз» стыдливо назвал движением, наделе было обычной бандой Точнее, целым скопищем банд, чьим лозунгом было. «Кайф через насилие». Постепенно они отвоёвывали городские парки и творили там что вздумается. Порой даже пренебрегая запретом на убийство.
Замойски никогда никого не боялся. Ему было совершенно наплевать на «Плоскунов». Будучи человеком по природе самонадеянным, он не привык обращать внимание на всякую шушеру. Но, будучи профессионалом, он привык просчитывать все варианты. Двенадцатый балл опасности — это серьёзно. Существует шанс влипнуть в большие неприятности. Но единственная возможность успеть на встречу вовремя — идти через парк.
Кстати, ещё на прошлой неделе балл в «Загоне слонов» зашкаливал за двадцать пять. Потом там прошла бойня с четырьмя трупами, и парк хорошо отутюжили при помощи нагнанных копробов. Говорят, балл свалился аж до четырёх — меньше чем на улицах города, но лишь на пару дней.
«Мы свободные люди в свободной стране и имеем право развлекаться где угодно» — таковы были слова адвоката «плоскунов» при подаче заявления в городской административный надзирательный пункт. Иск был удовлетворён. Так что в парке осталось опять всего лишь два копробота, которых через день развалили плазменной армейской гранатой.
Ну, мысленно перекрестился Замойски, пошли…
Он пробил СТ-проекцию и оказался на поросшей мягкой, пружинящей как диванные подушки травой с Антареса-тридцать. Он хотел прошмыгнуть по окраине парка. И тогда успевал вовремя.
Парк походил на райский сад, поросший растительностью со всех концов земли. Где-то вдали копошились странно одетые фигуры. Звучали звуки «Кретин-рока». Замойски решил уже было, что преодолел опасный участок. До «Нежного проспекта» оставалось несколько десятков метров.
— Ну, приплыли, — прошептал он.
К нему мчалась на всех парах компания из восьми человек. Их гравилыжи скользили в полуметре над землёй. «Плоскуны» хорошо накушались наркотиками.
— Мясо-о! — завизжал один из них, дёрнувшись на гравилыже.
— Мясо-о! — подхватили его приятели. У двоих в руках были старинные, вошедшие в моду пороховые револьверы…
Лысый, обрюзгший до уродства чернокожий мужчина, казалось, не сидел, а растёкся на троне, созданном из двенадцати человеческих скелетов. Рядом с ним в костяных фалангах кисти руки стояла чаша из человечьего черепа, в которой бурлила и плескалась кровь, будто подогреваемая на огне.
— Потерял, — возбуждённо шептал он. — Потерял его… Не может быть… Потерял, потерял, потерял!!!
С каждым новым словом шёпот становился всё громче. Постепенно он начал пыхтеть как чайник.
— Я потерял его! Кто заплатит мне за это?.. Где моё везенье? Где сила? Где? Почему я потерял его?!
Теперь он уже кричал в полный голос. И голос его был тонок, в нём проскальзывали капризно жалкие нотки, нарастающее отчаяние. Человек был на грани истерики.
— Сила. Я нуждаюсь в тебе!
Голос грубел. И становился угрожающим.
— Дайте мне впитать в себя её!
А «сила» его была здесь. Она вскипала в той самой чаше, что находилась рядом с троном. Чёрный шаман Буду, а это был именно он, схватил чашу, приник жадными губами к краю. Сделал несколько маленьких глотков. И ещё больше растёкся по трону.