— Нет, — гордо ответил Дункан,— я сам хочу его схватить.
— Ну скажите, что сделаете вы, сидя на лошади, когда вашим противником окажется индеец, скользящий среди кустов?
— Я сойду с коня.
— А вы думаете, что, увидав, как вы освобождаете из стремян одну ногу, он будет стоять терпеливо и дожидаться, чтобы освободилась и вторая? Всякий, кто вступает в эти леса и собирается иметь дело с туземцами, должен перенять обычаи индейцев, если желает удачи... Итак, вперед. Поговорите с этим злодеем и сделайте вид, будто вы считаете его верным другом.
Предложение разведчика было не по душе Хейворду, но он решил подчиниться, так как с каждой минутой в нем усиливалось сознание опасности. Солнце исчезло, и сгустившиеся тени придавали лесу мрачный вид. Очертания деревьев расплывались, и тьма ясно напоминала Дункану, что приближались часы, в которые дикари совершали свои самые кровавые деяния — деяния мести или вражды. Эти опасения заставили Хейворда расстаться с Соколиным Глазом. Разведчик немедленно завязал очень оживленный и громкий разговор с певцом, который так бесцеремонно присоединился к маленькому обществу. Проезжая мимо молодых девушек, Дункан бросил им несколько ободряющих слов и с удовольствием заметил, что они бодры, несмотря на усталость, и что остановка не встревожила их. Сказав Коре и Алисе, что ему нужно переговорить с индейцем о дальнейшей дороге, Хейворд пришпорил своего коня и снова натянул поводья, когда благородное животное очутилось в нескольких ярдах от Магуа, все еще стоявшего подле дерева.
— Вот, Магуа, ты сам видишь, — начал Хейворд, стараясь говорить спокойным и дружеским тоном, — наступает ночь, а до форта Уильям-Генри не ближе, чем было, когда при восходе солнца мы выходили из лагеря генерала Вэбба. Ты сбился с дороги, да и я оплошал. К счастью, мы столкнулись с охотником — слышишь, он разговаривает с певцом, — с охотником, который хорошо знает все оленьи тропы, все дорожки глухого леса и обещает проводить нас в такое место, где мы в безопасности отдохнем до следующего утра.
Блестящие глаза индейца впились в лицо Хейворда, и он спросил на ломаном английском языке:
— Он один?
— Один? — с легким колебанием повторил Дункан, с трудом заставляя себя сказать неправду. — О, не совсем один, Магуа: ведь с ним мы, его спутники!
— В таком случае, Хитрая Лисица уходит, — произнес индеец и хладнокровно поднял с земли свою сумку. — С бледнолицыми останутся только люди их племени.
— Хитрая Лисица уходит? Но кого ты называешь Хитрой Лисицей, Магуа?
— Это имя дали Магуа его канадские отцы, — ответил скороход, и по его лицу было заметно, что он гордится данным ему прозвищем. — Для Хитрой Лисицы, когда Мунро ждет его, ночь равняется дню.
— А что скажет Лисица начальнику форта Уильям-Генри, когда старик спросит его о своих дочерях? Осмелится ли он объяснить начальнику, что его дочери остались без проводника, хотя Магуа обещал охранять их?
— Правда, у седовласого начальника громкий голос и длинные руки, но в глубине лесов Лисица не услышит его крика и не почувствует его ударов.
— А что скажут люди твоего племени? Они сошьют для Лисицы женское платье и велят ему сидеть с женщинами, так как ему нельзя больше доверять дела мужественных воинов.
— Хитрая Лисица знает путь к великим озерам, сумеет он отыскать и прах своих отцов, — прозвучал ответ индейца.
— Довольно, Магуа, довольно, — сказал Хейворд. — Разве мы с тобой не друзья? Зачем нам говорить друг другу жестокие и горькие слова? Мунро обещал наградить тебя, когда ты выполнишь свое обещание. Я тоже в долгу перед тобой. Итак, ляг, дай отдых усталому телу, открой свою сумку и подкрепись пищей. Мы недолго останемся здесь. Не будем же тратить коротких минут привала и спорить, точно вздорные женщины. Когда всадницы отдохнут, мы снова двинемся в путь.
— Бледнолицые превращают себя в покорных собак белых женщин, — пробормотал индеец. — Когда женщинам хочется есть, белые воины покорно бросают свои томагавки, чтобы исполнить желание ленивиц.
— Что говоришь ты, Лисица?
— Я говорю: «Хорошо».
Проницательный взгляд индейца был прикован к лицу майора, но когда Хейворд тоже взглянул на Магуа, скороход быстро отвел глаза в сторону, уселся на землю, осторожно и медленно оглянулся и наконец вынул из сумки остатки съестных припасов.
— Отлично, — продолжал Дункан. — Пища придаст Хитрой Лисице сил, увеличит его проницательность, и он утром найдет тропинку.
Дункан на мгновение замолчал, услыхав треск переломившейся сухой ветки и шелест листьев в соседних кустах, но, быстро овладев собой, продолжал:
— Нам нужно двинуться до восхода солнца, не то мы, пожалуй, встретим Монкальма, и он отрежет нам доступ в крепость.
Поднятая рука Магуа застыла, и хотя его глаза не отрывались от земли, он повернул голову; его ноздри расширились и даже уши насторожились.
Хейворд следил за каждым его движением и с притворной небрежностью вынул одну ногу из стремени, а руку положил на чехол из медвежьей шкуры, скрывавшей его пистолеты. Глаза Магуа ни на мгновение не останавливались на одном каком-либо отдельном предмете, хотя лицо было неподвижно.
Майор не знал, на что решиться. Между тем Лисица поднялся на ноги, но так медленно и осторожно, что при этом не было слышно ни малейшего шороха. Хейворд почувствовал, что ему следует начать действовать; он перекинул ногу через седло и соскочил с лошади, твердо решив схватить предателя, во всем остальном полагаясь на свою силу и смелость. Однако, не желая без нужды пугать своих спутниц, майор все же постарался сохранить наружное спокойствие и дружески заговорил с Магуа.
— Хитрая Лисица не ест, — сказал он, называя индейца тем именем, которое, по-видимому, казалось ему особенно лестным. — Его хлебные зерна недостаточно прожарены и жесткие? Дай-ка, я посмотрю, может быть в моих запасах найдется что-нибудь по его вкусу.
Магуа подал майору свою сумку, по-видимому желая воспользоваться предложением офицера. Их руки встретились; при этом индеец не выказал ни малейшего смущения, и его напряженное внимание не ослабело ни на миг. Но когда он почувствовал, что пальцы Хейворда тихо скользнули по его обнаженному локтю, он отбросил руку майора, пронзительно вскрикнул, увернулся и исчез в чаще. В следующую секунду из-за кустов появилась фигура Чингачгука, раскраска которого придавала индейцу вид скелета. Могикан кинулся за. скороходом. Послышались крики Ункаса. Лес озарился вспышкой; вслед за тем прогремел выстрел охотничьей винтовки.
Глава V
Внезапное бегство проводника-индейца, дикие крики его преследователей, шум и смятение — все это вместе ошеломило Хейворда; на мгновение он остолбенел, потом, вспомнив о необходимости захватить беглеца, кинулся в кусты, которые окаймляли маленькую поляну, и побежал в лес на помощь преследователям. Однако не прошел он и сотни ярдов, как столкнулся с охотником и его двумя друзьями, которые возвращались, не поймав беглеца.
— Почему вы так скоро отчаялись в успехе? — спросил их Дункан. — Конечно, этот мошенник спрятался где-нибудь в чаще, и его можно поймать. Пока он на свободе, мы не можем считать себя в безопасности.
— Разве облако может догнать ветер? — ответил Соколиный Глаз. — Я слышал, как этот бес шуршал в сухих листьях, пробираясь ползком, точно черная змея. Я видел его вон за той сосной и пустил в него пулю... Куда там! А между тем я хорошо целился и могу сказать, что в этих делах я мастер. Взгляните на то дерево. Его листья красны. Но всякий знает, что в июне оно цветет желтым цветом!
— Это кровь Лисицы, он ранен. Значит, упал.
— Нет, нет, — решительно ответил охотник. — Я только задел его, и он убежал. Ружейная пуля, которая только слегка царапнет, — это те же шпоры: она заставляет беглеца ускорить свой бег, оживляя его тело, вместо того чтобы отнять у него жизнь. Но после нескольких прыжков беглец остановится.
— Нас четверо здоровых, сильных людей, а наш противник один и ранен.
— Вам, верно, надоела жизнь? — спросил разведчик. — Эта Лисица подведет нас под удары томагавков своих товарищей, раньше чем погоня успеет разогреть вашу кровь. Неблагоразумно поступил я, когда выстрелил так близко от засады гуронов. Но как было тут удержаться?.. Ну, друзья, снимемся с лагеря и постараемся сделать это так, чтобы хитрый минг пошел по ложному следу; не то завтра в этот час наши скальпы уже будут сохнуть перед лагерем Монкальма.
Страшное предупреждение, которое Соколиный Глаз произнес с хладнокровием человека, не боящегося смотреть опасности прямо в глаза, напомнило Дункану о важности принятой на себя обязанности. Он огляделся кругом, стараясь пронизать взглядом тьму, которая сгущалась под сводами леса. Ему уже чудилось, что его беспомощные спутницы скоро очутятся в руках диких врагов, которые, точно хищные звери, ждали только тьмы, чтобы с уверенностью и без помехи напасть на них.
Его возбужденное воображение, обманутое неверным светом, превращало в человеческую фигуру каждый колеблющийся куст, каждую корягу. Ему казалось, будто страшные, свирепые лица выглядывают из-за ветвей и следят не отрываясь за каждым шагом его друзей.
— Что делать? — беспомощно спросил Дункан. — Не бросайте меня, друзья, останьтесь, чтобы защитить девушек, которых я охраняю. И не стесняйтесь: требуйте от меня какой вам угодно награды.
Но ни Соколиный Глаз, ни индейцы не обратили внимания на этот горячий призыв. Они разговаривали между собой.
Правда, их беседа велась тихо, почти шепотом, но Хейворд без труда отличал взволнованный голос младшего воина от спокойной речи его старших собеседников. Они, очевидно, обсуждали какую-то меру, касавшуюся безопасности путешественников. Дункана, конечно, интересовал предмет их разговора, и в то же время его беспокоило промедление; он подошел ближе к своим спутникам и еще раз предложил этим людям награду. Но белый охотник только махнул рукой, потом произнес по-английски, как бы говоря себе самому: