Однако все негативные отзывы о царе берут свое начало в более ранних произведениях, из которых, указанные выше авторы, несомненно, во многом черпали свои сведения — из труда Полибия[5], из мемуаров ахейского стратега Арата, из сочинений римских анналистов. К сожалению, столь же неприглядный образ Филиппа V существует и в современной исследовательской литературе. В данной работе нам хотелось бы внести некоторые коррективы в уже сложившиеся стереотипы восприятия македонского царя и попытаться показать на примере первых лет его царствования, насколько серьезные проблемы ему приходилось решать, как ему удалось вполне успешно справиться с ними и, в соответствии с этим, показать Филиппа V в ином свете — как человека, руководствовавшегося в своей политике принципами, существенно отличавшимися от тех, что приписывают ему греческие историки.
Конец III в. как внутри греческих государств, так и в их взаимоотношениях с соседями характеризуется новым витком противоречий, вызванных неравномерностью их экономического и политического развития. Как и в предшествующее столетие, не изжила себя борьба городов за власть и влияние в греческом мире — напротив, она поднялась на новый уровень, ибо теперь ее вели не отдельные полисы, а союзы государств. С другой стороны, этот факт, а также растущее осознание эллинами их этно-социального и культурного единства стимулировали развитие федеративных отношений в Элладе[6]. На закате эллинистической истории наибольший след в ней оставили Этолийский и Ахейский союзы. Их формирование и развитие отразило тенденцию могущественных федераций к расширению и укреплению своего господства не только в пределах «собственных» географических регионов, но и во всей Элладе.
Этолийский союз издавна располагался вокруг общего этолийского святилища в Ферме. Этолия известна как суровая страна, жители которой были прекрасными воинами, всегда носившими при себе оружие. Продемонстрировав свою храбрость во время нападения на Дельфы галлов (279–278 гг.), они захватили святилище, распространили свое влияние на Амфиктионию и тем самым подняли свой престиж среди эллинов[7]. В то же время они захватили некоторые территории: на западе — в Акарнании, на востоке — в Фокиде, Западной Локриде, в Фессалии, образовав самое обширное из всех греческих государств. В 245 г. этолийцы присоединили Беотию и таким образом, не вступая в открытый конфликт с Македонией, объединили под своей властью большую часть Средней Греции, кроме Аттики, охраняемой македонским гарнизоном. Сверх того, к 220 г. под их контролем находилась Малида, Дорида, энианы и долопы, Ахайя Фтиотидекад. Членами союза на правах исополитии стали Кефалления, Амбракия, Кеос, Хиос, Фигалея и Мессения[8].
Соперником Этолийского союза была Ахейская федерация, быстро вышедшая за пределы нищей Ахайи благодаря энергичным действиям Арата из Сикиона. Одной из побудительных причин объединения могло стать стремление ахейцев сообща противостоять экспансии этолийцев[9]. Важными вехами в истории Ахейского союза были сначала присоединение Сикиона, а затем захват Коринфа. Постепенно, добровольно или принудительно, почти весь Пелопоннес вошел в его состав. К 228 г. членами лиги были Ахайя, Сикион, Коринф, Мегара, Аргос, Арголида и города побережья, Эгина, Мегалополь и большая часть Аркадии[10]. Все эти территории прежде находились в сфере македонских интересов. Не присоединенной ни к одной федерации оставалась лишь свободная Спарта. Желание включить ее в Ахейскую лигу было закономерным явлением. Однако в отличие от остальных городов Пелопоннеса, которые видели в союзе возможность избавиться от македонского контроля, в Спарте, и в прежние времена не подчинявшейся Македонии, такого стремления не было, что неизбежно вело к конфликту с державными интересами союза. Кроме того, имперские устремления, свойственные лидерам и Этолийской и Ахейской федераций рано или поздно должны были столкнуть между собой оба союза[11].
Македония в эллинистический период была довольно сильным государством, распространявшим свое влияние даже на формально независимые полисы Греции. Ей противостояли лишь Этолийский и Ахейский союзы. Конечно, она была не самым блестящим из эллинистических царств, но ее военное могущество долгое время оставалось значительным благодаря ее знаменитой фаланге. Примечательно, что к концу III в. федеральные и монархические принципы воздействовали друг на друга. По мнению В. Тарна[12], глава Ахейской лиги Арат стал почти таким же «монархом», как любой Антигонид в Македонии. Следует учитывать и то обстоятельство, что кризис полиса неизбежно усиливал авторитарные тенденции, увеличивал влияние «сильной личности» в политике[13]. Именно взаимоотношения этих трех государств долгое время определяли всю политическую обстановку на Балканах. Но с конца 40-х гг. III в. на международные отношения начинает действовать еще один важный фактор — социальное движение, зародившееся в Спарте и нашедшее отклик во всех полисах Греции.
Вторая половина III в. принесла Балканской Греции лишь несколько мирных лет; одна коалиционная война практически сразу сменяла другую. В столкновения были вовлечены все государства, за исключением Афин, которым удалось сохранить нейтралитет в конфликтах того периода. При этом освободительное движение против македонского засилья переплеталось с получением финансовых субсидий от египетского правителя, борьба за социальные преобразования сопутствовала политическому соперничеству между государствами. Столь тесный клубок противоречий создавал благодатное поле для амбициозных политиков, подобных ахейскому стратегу Арату[14], опиравшихся для реализации намеченных планов то на одни силы, то на другие, использовавших слабости друзей и врагов в своих целях, считавших, что успех оправдывает все.
Показательно, что как и в предыдущем столетии, в III в. единство на Балканах так и не было достигнуто греками. Их единение в Деметриевой войне (239–229 гг.) было временным. Хотя цели союзников в существенных пунктах отличались, но достичь их можно было тогда лишь ценой заметного ослабления Македонии, и антимакедонский альянс был тем общим знаменателем, который сводил и сплачивал партнеров. Но как только угроза северного вмешательства была ликвидирована, на первый план вышли внутренние противоречия между имущими и неимущими слоями населения, усугубившиеся соперничеством государств за гегемонию и обращением за помощью к другим державам. «Представляя собой одно из высших достижений античной государственности, Ахейский и Этолийский союзы одновременно вписали и немало мрачных страниц в историю Эллады; …федеративные государства по самой своей природе были предназначены для борьбы за единство и независимость Греции, на практике же они внесли, каждое по-своему, немалый вклад в дело уничтожения и единства, и независимости греков»[15]. Хотя масштабы войн в Греции, по сравнению с борьбой диадохов, были не особенно велики, но их непрерывность приводила к взаимному ослаблению и неспособности самостоятельно решать общегреческие проблемы, что создавало почву для новой внешней интервенции.
Следует вспомнить тот факт, что каждый эллинистический правитель испытал влияние греческих идей и желал иметь какую-то идеологическую базу для своего правления, помимо прав завоевателя. В Азии и Египте эта основа была найдена в идее божественности царя. Македония в этом отношении отличалась: ни один Антигонид не решился на установление царского культа в собственном государстве, не говоря уже о Греции. Начиная с Филиппа II и Александра Великого наметились две тенденции в отношениях между македонской монархией и греческими полисами. Филипп II создал Коринфскую лигу[16]. Он, а затем его сын рассматривали эллинов как свободных союзников; лишь в самом конце правления Александр изменил этой позиции. Второе направление берет свое начало от Антипатра, который управлял Элладой с помощью македонских гарнизонов и поддержки промакедонских режимов.
Все последующие правители избирали второй путь, за исключением недолгого союза между Антигоном Одноглазым, его сыном Деметрием Полиоркетом и греками. Как отмечал Ф. Г. Мищенко[17], последующие правители Македонии готовы были пользоваться каждым случаем для того, чтобы обратить свободных эллинов в своих покорных подданных.
Следующую попытку обосновать свои претензии на контроль в Элладе на законном основании предприняли Антигон Досон, а затем Филипп V. Таким основанием должен был стать договор об Общем Мире, условия которого были оговорены при образовании Эллинской лиги в 224 г. Если в прежние времена идея всеобщего мира была несовместима с идеей суверенного полиса[18], то в конце III в. в лигу вошли не отдельные города, а федерации, которые были более привычны к некоторым ограничениям своих действий, с одной стороны, но и более готовы к равноправному партнерству, с другой[19]. Такой союз обеспечивал полную внутреннюю автономию государств-участников[20], хотя внешняя политика, как правило, определялась более могучим из союзников. Отношения дружбы великой державы с более слабым государством всегда оставались неоднозначными. В хороших руках подобная система не обязательно приводила к насилию