– Отправляйся в ту же гостиницу, где мы ночевали, когда ты приехала, – помнишь? Так мне будет легче тебя найти, – давал наставления Уильям. – Вот письмо к капитану Митчеллу из Главного штаба; если тебе что-нибудь понадобится, обратись к нему, он тебе поможет. Никуда не уезжай, пока не получишь письма от меня, и никому не верь. Я приеду за тобой сам или пришлю кого-нибудь с запиской. Ну, выше нос!
Он приподнял ее голову за подбородок. Целоваться при всех было бы неприлично; Магдалена поднялась в карету, где уже сидела Эмма. Когда лошади взяли с места, она стала смотреть в заднее окошечко: Уильям садился на коня. «Всё будет хорошо, с ним ничего не случится, – твердила про себя Магдалена. – Господь сохранит его. Ты ведь сохранишь его, Господи?»
Глава пятнадцатая. Катр-Бра
Солдаты расположились на биваках; ружья были сложены в козлы, кое-где дымили костры, над которыми что-то варилось в котелках. Это оказалась дивизия Пиктона; Веллингтон спросил, что это значит, де Ланси мог ему ответить только одно: приказ о ее выступлении из Мон-Сен-Жана к Катр-Бра он написал и отправил еще ночью. Подъехал сам генерал Пиктон – в атласных бриджах, шелковых чулках и бальных туфлях: он тоже был на балу у герцогини Ричмонд. Его покрасневшее обветренное лицо было хмурым и невыспавшимся; герцог объявил ему свой приказ устно, сэр Томас хриплыми окриками созвал адъютантов, чтобы отдать необходимые распоряжения. Уильям перехватил взгляд лорда Фицроя: тот поднял брови, закатив глаза, и слегка покачал головой – «всё как всегда». И всё же он испытывал неприятное чувство, будто это он в чём-то виноват, хотя он сделал всё от него зависящее. В семь утра, когда Веллингтон потребовал у него рапорт о местоположении всех армейских частей, полковник затруднился с ответом: с предыдущего вечера герцог трижды менял свои решения, командиры полков, уже находившихся на месте, могли поступить сообразно сложившейся обстановке, а некоторые – и вовсе не получить еще новых распоряжений. Веллингтон, однако, казался безмятежен – сохранял самообладание или не хотел выказывать своей тревоги в присутствии молодого принца Оранского?.. Командир голландцев, стоявших у Катр-Бра, доложил, что вчера вечером французская кавалерия предприняла разведку боем: небольшой отряд польских лансьеров отогнали картечью и ружейными залпами, до сих пор всё спокойно. Осмотрев позиции у перекрестка и поселка[23], главнокомандующий похвалил бельгийского генерала за его распорядительность (Уильям помнил, как писал ему приказ отступить к Нивелю), оставил командовать двадцатитрехлетнего принца и уехал в Линьи – совещаться с фельдмаршалом Блюхером о предстоящем сражении. Штаб поскакал за ним.
Блюхер находился на мельнице, стоявшей на холме, откуда хорошо было видно позиции французов. Деревянные ступени заскрипели под сапогами, большое колесо угрожающе качнулось. Уильяму показалось, что под лестницей кто-то есть, он заглянул в чуланчик. Печурка, полки с горшками, две пары деревянных башмаков у стены, занавеска… За ней оказалась кровать, на которой сидела совсем юная девушка, испуганно отпрянувшая при виде мужчины. Извинившись, де Ланси сказал ей по-французски: «Уходите отсюда, скоро начнется сражение, здесь будет опасно». Она помотала головой: отец велел ей присмотреть за мельницей, пока не вернется из Брюсселя, ей нельзя никуда уйти. Уильям вздохнул и задернул занавеску обратно. «Магдалена, наверное, уже добралась до Антверпена», – думал он, поднимаясь по лестнице без перил.
Командующие пришли к выводу, что Наполеон обрушит главные силы на пруссаков. Правый фланг у них слабоват; Веллингтону следует, закрепившись у Катр-Бра, сосредоточить свои войска и ударить французам в тыл и в левый фланг… С запада послышалась канонада и оживленная перестрелка, англичане затопотали вниз. «И всё-таки уходите!» – крикнул Уильям в сторону занавески, перед тем как выбежать самому.
Копенгаген несся стрелой параллельно земле, легко отталкиваясь ногами; поспеть за арабским скакуном главнокомандующего было нелегко. Де Ланси и Сомерсет догнали его на небольшом холме; герцог смотрел в подзорную трубу на французов.
– Похоже, это Ней проезжает вдоль линии, – сказал он, опустив трубу. – Я знаю, что́ это значит: через пять минут нас атакуют.
Шел третий час пополудни, солнце жарило вовсю. На небе не было ни облачка, но грохот пушек напоминал раскаты грома в жестокую грозу. Впереди французских колонн кучками перебегали застрельщики; плотные ряды солдат в синих мундирах, перехваченных белыми ремнями, шагали в ногу под барабаны, сбоку строилась к атаке кавалерийская бригада… Звук труб, флейт и кларнетов заставил замершее сердце биться чаще: по брюссельской дороге подходила дивизия Пиктона, сразу разворачиваясь в боевой порядок, со стороны Нивеля приближалась легкая кавалерия барона ван Мерлена.
Гостиница «Великий пахарь» в Антверпене оказалась переполнена, Магдалена с трудом добилась, чтобы их с Эммой поместили в мансарде. Они провели там около часа, пока мальчишка-посыльный не отыскал капитана Митчелла и не передал ему письмо. Капитан явился за ними сам и отвел на квартиру – вернее, это были две маленькие смежные комнатки, зато в дальней части дома, с окнами во двор, шум с улицы туда не долетал. В гостинице Магдалена оставила записку для Уильяма с указанием своего нового адреса, а в комнате упала на кровать и несколько часов проспала как убитая. Проснулась она от неясного гула, напоминавшего шум морского прибоя. Эмма, вышедшая из любопытства на улицу, прибежала обратно, трясясь от страха: там кареты, кареты – одна за другой, набиты женщинами и детьми, говорят, что французы захватили Брюссель! Из пушек палят и палят! Все дамы возвращаются в Англию морем, нам тоже надо поторопиться, а то ни на одном корабле мест не останется.
Магдалена села на постели, спустив ноги на пол и опершись обеими руками о край кровати.
– Ты знаешь, Эмма, что сэр Уильям запретил мне уезжать без его разрешения, – сказала она зазвеневшим голосом. – Даже если французы станут обстреливать этот дом, я не двинусь с места, но ты не обязана оставаться со мной, уезжай, если хочешь. Я напишу тебе рекомендательное письмо, любая семья тебя примет.
У девушки задрожал подбородок.
– Почему вы так плохо думаете обо мне? – спросила она, сдерживая слезы. – Да если б даже… Да пусть эти французы в тюрьму меня посадят на пять лет, я всё равно от вас… я…
Магдалена встала и обняла ее.
– Прости меня, Эмма, я не хотела тебя обидеть. Прошу тебя, не рассказывай мне больше ни о чём… что там на улице.
От нового далекого залпа содрогнулись стены. Две женщины стояли, прижавшись друг к другу, им было страшно.
– Hé, les Belges! À nous![24] – кричали французы.
Бельгийский драгунский полк на четверть состоял из солдат и офицеров, прежде служивших Наполеону; они даже не успели сменить свои зелено-желтые мундиры на голландские, по английскому образцу. Год назад и сам барон ван Мерлен был офицером Императорской гвардии, но сегодня это не в счет. Кони поскакали друг на друга, в воздухе замелькали сабли… Тем временем пехота, опустив штыки, шла на штурм фермы, где засели французы; впереди, размахивая шляпой, ехал принц Оранский. «Что он делает, что он делает!» – с му́кой думал про себя Уильям, стиснув кулаки. На неопытных ополченцев уже летела французская кавалерия; они смешались, побежали, преследуемые топочущей копытами смертью. Ван Мерлен бросил в бой голландских гусар, только что совершивших девятичасовой переход. Они поскакали вперед на уставших лошадях, не успев как следует построиться в линию; на них ударили лансьеры, выставившие вперед жала пик; голубые фигурки падали с лошадей одна за другой, а принц Оранский, привстав на стременах и нагнувшись к шее своей Векси, удирал от горстки французских драгун.
– Повезло ему: конь отличный, – произнес рядом герцог Веллингтон, тоже следивший за погоней.
Бельгийский линейный батальон успел построиться в каре; французов встретили залпом, принц остался невредим. В подзорную трубу было видно, как он сорвал со своей груди звезду ордена Вильгельма и отдал знаменосцу.
– Де Ланси, оставайтесь здесь. Когда подойдет герцог Брауншвейгский, пусть займет промежуток между фермой и лесом.
Забрав с собой адъютантов, Веллингтон ускакал по намюрской дороге.
Уильям вытер платком вспотевшее лицо. Голова раскалывалась, ужасно хотелось пить. Он еще раз осмотрел позицию, щурясь от безжалостного солнца. Собственно, это даже не позиция, а небольшой пятачок между довольно густым лесом Боссю, перекрестком дорог и раскиданными поблизости хуторами. Местность совершенно плоская – ни одной высоты, на которой можно было бы установить орудия! Из леса, пока еще занятого голландцами, вытекал небольшой ручей, с берега которого французы собирались штурмовать перекресток. Хутор Жемьонкур, ближайший к линиям французов, уже в третий раз переходил из рук в руки. Перед ним простиралось широкое ржаное поле с такими высокими колосьями, что солдаты скрывались в них целиком, поверх торчали только кивера и султаны; полчаса назад люди Пиктона подобрались к французским стрелкам на расстояние выстрела и часть перекололи штыками, однако огонь артиллерийской батареи заставил их отступить на исходные позиции. У герцога Брауншвейгского должна быть с собой конная артиллерия…
Вот и он! Герцог тоже был на злосчастном балу, однако успел переодеться. В Испании черная униформа его корпуса и мертвая голова на киверах наводили ужас на врага. Попыхивая трубкой из-под русых усов, Фридрих Вильгельм слушал пояснения Уильяма. Пушек с ним не оказалось, но его гусары и уланы выправят положение.
Де Ланси видел, как брауншвейгцы строились в боевой порядок, невзирая на артиллерийский обстрел, а затем французы начали яростную мощную атаку. Из леса, пятясь, выходили голландцы; вот они побежали, расстреляв все заряды; за ними выскакивали французские егери. Герцог Брауншвейгский в черном берете с голубой каймой проскакал вдоль рядов своих гусар и встал с краю, чтобы вести их за собой. Они ринулись вперед – прямо под выстрелы стрелков, подкравшихся через рожь. Герцог вылетел из седла; ряды гусаров смешались, на них наскочила французская кавалерия…