— Как… Как ты это сделаешь? — пусть скажет. Буду знать, чтобы не… как собака.
— У тебя есть контур отключения. Прости. Я знала, что так может случиться.
— Откуда? — откуда она могла знать? Знать, что я — такой?
— Ты не виноват, Маасима-сан. Это я. — уставился на неё, как на придурочную. Усмехнулся.
— Тем, что ты меня оживила? — удивленно поднимает брови.
— Ты же не верил!
— Поверишь тут… Ладно, ерунда. Не обращай внимания. Я урод. Чудовище. Меня за это и в первый раз убили.
Отвернулся к стене, чтобы не видеть её лица. Упрямо сжал губы… Вот, сейчас.
Но она только села ближе, и приподняв мою голову, положила к себе на колени. Ладошкой накрыла лоб. Не знаю, что сыграло роль: то ли её сочувствие, искреннее, не напоказ, то ли этот жест — так могла бы поступить мать, или любящая женщина… Глазам стало нестерпимо горячо, по щекам потекли слезы. Она гладила меня по волосам и говорила. Я слушал, глотая слёзы.
«…Работала на Пасифик Дайнэмикс. Программа „универсальный солдат“. Когда кого-то убивают, его сознание и разум можно перенести в искусственное тело. Такое вот воскрешение… Но они долго не жили. Что-то с головой у них делалось, плохое совсем. Я старалась об этом не думать. Ну, знаешь… Во имя науки и всё такое… У воскрешенных синтетов была тяга к самоуничтожению. Очень много людей умерло. Я виновата.
Решила уйти. Сбежать. Всё подстроила так, будто покончила с собой, и подалась в Анонимы»…
— А зачем на остров-то приплыла? Тоже из чувства вины?
— В какой-то степени. Много причин… И чувство вины, и ответственность и…
— Ответственность за что?
— Не за что, а перед кем. Перед человечеством, если хочешь знать. — помолчали. Я мало что понимал, но очень старался. — Я действительно многое могу… Такой уж талант. Могу изменить мир… к лучшему, я надеюсь. А раз могу — обязана делать…
— Над переносом сознания в новое тело я работала почти всю жизнь… Брата хотела спасти. Боковой амиотрофический склероз. Паралич.
— Ну, так теперь спасешь.
— Умер Хироси. Давно умер.
Шевелиться не хотелось. На счет смерти — стало всё равно. Какая разница? По большому счету — я уже был мертв.
— Послушай… Давай заканчивать. Как ты там говорила? Просто выключить…
Она замерла. Рассказывала, как переживала, что людей погубила, а теперь еще и я…
— Или давай — я сам? Ну сколько можно со мной, чудовищем, мучаться…
— Дурак ты, Маасима-сан! Я сто раз могла тебя отключить!
И правда… Как-то я об этом не подумал.
Вскочила. Наклонилась, провела рукой вдоль пут, и они свалились. Я боялся пошевелиться. Отчасти, чтобы её не напугать, отчасти потому, что боялся, как бы не развалиться на кусочки…
Постояла еще минутку, глядя сверху вниз. Ботинки у неё белые, как у Гагарина, от его космического скафандра…
Я Молчал. Ждал, может еще чего скажет, но — нет. Ушла. Фонарик оставила.
…Подключившись к Сети я узнал, что у синтетов вместо мозга — то есть, серого и белого вещества — квантовая матрица. Тело — биооболочка, печатается на клеточном принтере, том самом, что выдает эрзац-кофе с эрзац-булочками.
Удивительно, но раньше я не замечал, что помолодел. Потратил несколько часов, разглядывая себя и так, и эдак, щипая, дергая за волосы. Порезал ладонь — ранка затянулась минут за двадцать. Когда Панда меня ударила, слышал отчетливый хруст сломанной челюсти. Но когда пришел в себя — даже не вспомнил…
Выглядел лет на двадцать, но такие, где не пришлось голодать в детстве. И два ранения: в плечо и бедро, еще с войны… Не осталось и следа.
Не было и шрама на ладони — лет в семь напоролся рукой на гвоздь. Ожога на сгибе локтя — тоже в детстве, сестра Верка, малышка совсем, опрокинула на меня утюг…
А так — вроде бы я. Панда сказала — точная копия. Ничем неотличимая от оригинала. Даже пообвыкнувшись в Сети и кое-что почитав, я не представляю, как такое возможно — оживить мертвеца. Точнее не оживить, а сделать копию…
Она — ДНК-хакер. Тасуя, как карты в колоде, гены, она вырастила мне тело, наделила его сознанием и разумом.
Я — гомункулус, искусственное существо, человек «из пробирки»…
Самое смешное, я ни капельки не ощущал в себе этой «искусственности». Я испытывал голод, отправлял естественные надобности, чувствовал влечение к женщине…
Пролежав восемьдесят пять лет замороженным тюленем, и проблуждав месяц по темным, затхлым коридорам базы и собственного разума, я наконец начал осознавать окружающее.
В тесной, едва обогреваемой комнатке, мы с Пандой создавали общую историю. Хоровод люминофоров на куртке, небрежно брошенной на ящик, служивший стулом, отражается в её линзах, закрывающих глаза. Прикасаясь к её лицу, я научился не трогать их, чтобы не оставлять пятен… Её тонкие, но сильные пальцы с короткими ноготками впиваются мне в спину… Её волосы щекочут мою кожу…
Своей открытой непосредственностью она была так непохожа на тех женщин, что я помнил из прошлой жизни. Почти богиня — ведь это она меня воскресила, и в то же время очень настоящая, Панда пробудила во мне желание узнать, каков он — этот новый мир, в котором она живет…
По нескольку часов кряду я проводил, «залипая» в Сети. Изучал всё подряд: новую историю, новую геополитику, достижения науки…
Расспрашивал Панду о её «революционной» деятельности. Кто такие эти самые Анонимы, чего хотят…
Иногда задумывался и о себе — обломок прошлого, что у меня есть? Подозревал, что наше тихое существование скоро закончится. Деятельность Анонимов не располагала к спокойной жизни. На них охотились — в основном корпорации, за голову каждого бунтовщика назначена немалая награда. За голову Панды в том числе.
Многих уже убили — так или иначе… Как-то наткнулся на показательный суд, прошедший в вирт-пространстве. Убедился, что ничего на нашем шарике не изменилось. Старые добрые ложь, покрываемая лицемерием, и показная забота о «народе».
Всех Анонимов ждала одна судьба: смертный приговор.
Вода медленно, но верно заполняет базу. Глядя на спутниковые фотографии, чуть не расплакался. Как же так? Куда смотрели, идиоты? С детства мне запомнились карты, раскрашенные зеленым. Теперь почти всё — желтое…
Изменились очертания материков. Нет больше таких стран, как Нидерланды, таких островов, как Мальдивы, таких городов, как Венеция… От полярных шапок остались крошечные нашлепки…
Северные побережья — те, что похолодней — сплошной мегаполис. Муравейник…
Стены из нано-бетона. Черные, ноздреватые, поднимаются из воды на огромную высоту — защитные укрепления от тайфунов и цунами… После того, как десять лет назад смыло Калифорнию, они появились вдоль основных береговых линий…
Посреди Евразии — Исламский халифат. Гигантская пустыня с обширным оазисом в центре. Пресные озера, пальмы, еще какие-то растения… В целом, Халифат устроился неплохо: запускают зонды в атмосферу, и конденсируют воду из облаков.
И все воюют со всеми. «Над территорией Мавританского Союза распылены споры модифицированной синегнойной палочки, штамм В45. Заражение происходит воздушно-капельным, контактно-бытовым и пищевым путями. Местность не будет пригодна для обитания в течении двадцати лет… Ответственность на себя взяло боевое крыло Исламского Халифата „Гом Джаббар“». — всё в таком духе. Я не стал дальше читать. Слишком тошно.
Я — человек непривычный, советский. Что в мое время по новостям показывали? Мы всех победили, или вот-вот победим. Мы вышли в космос, мы — лучше всех живем…
Удивительно, что сейчас Русский Союз — один из сильнейших. После всего, что со страной творилось…
Самый большой, между прочим. Северный Ледовитый Океан, прилежащие территории, Скандинавия, Исландия, часть Европы…
Военная база на Северном полюсе: импульсное оружие, подводные лодки, авианосцы… Охраняют нефтяные платформы и китовые фермы. Посмотрел видео: народ ходит в ушанках, флаги с красными звездами… Просто праздник какой-то! Очень захотелось туда, к ним… Свои же ребята, авось, примут! Вот, закончим здесь с Пандой, и махнем на Полюс…
Но временами накатывала тоска, глухая и непроглядная. Стены сжимались, темнота давила так, что хоть волком вой. А еще ненависть. Не сказать, чтоб совсем без причин. Например, когда увидел над местом, где раньше была моя деревня, зеленый флаг с полумесяцем…
Был у нас на базе лейтенант Перибеев. Поэт-самоучка. Стишок сочинил: «Я берет на лоб надвину, автомат за плечи вскину, и с улыбкою веселой буду жечь чужие села…» Даже на гауптвахте сидел. Дискредитация облика советского офицера…
Вот именно того, что в песне было, мне иногда и хотелось. Даже бросил новости читать, от греха…
Не пойму: жажда убийства — это моё родное, Лазаревское — или, как определила мое состояние Панда, — «не все баги пофиксила»? Стараюсь сдерживаться, как могу. Может, само пройдет?
Хорошо, что мы в море, на острове, где никого нет… Она как-то предложила отключить этот самый контур, что меня контролирует. Но я отказался.
Ну вот, емкости почти заполнены. Приспособили клеточный синтезатор — топливо Панда изобрела на основе органики. Раньше заправка была сложным, взрывоопасным процессом, но она как-то всё упростила.
Постараюсь дальше покороче…
… Тайфун бушует третьи сутки. Мы притулились у обогревателя, тесно прижавшись друг к другу, едим тушенку прямо из банок. Панда сама не своя до этой тушенки… Первый раз в жизни, говорит, ем настоящее мясо!
В девяностые базу свои же разграбили — даже кровати из кубрика вынесли, а этот склад уцелел. Восемьдесят лет банки пролежали на льду…
…Сидит, свернув ноги в немыслимый крендель, ковыряет пластиковой вилкой в тушенке, вдыхая пряный аромат горошка и лаврового листа.
Волосы, как обычно, падают на лицо, она отводит прядь за ухо.
— Я, сюда когда попала, в первые дни просто балдела. Никого нет… ты представляешь, что это такое — одиночество? Какая это роскошь?