, ворча:
— Давай! Шевели ногами!..
— Становись! — подаю команду пятёрке.
— Гы… Га… Господин капитан!.. Денис Анат… тольевич!.. О-объя-ясните, что это всё значит?!.. — Барановский уже догадывается, что сейчас будет происходить, и ему это очень не нравится. — Вы-вы… Не име-е-ете права!..
— Жаловаться будете? Ну, разве что дежурному чёрту… Бывший полковник Императорской армии Барановский, за участие в заговоре против государя императора вы приговариваетесь к расстрелу!.. Я бы тебя, сука, с удовольствием вздёрнул, но поблизости нет ничего похожего на виселицу…
— Не-е!.. Не-е на-ада!.. Нет!.. С-смилу-уйтесь!.. Де… Денис Анатольевич!..
— Молитвы помнишь? Давай, время идёт…
— Не-е на-ада! Нет!.. Не-е на-ада!.. — Барановский с ужасом смотрит на пятерых бойцов с винтовками в положении «К ноге». — Не-е… Не имеете права!..
— Не имею права? После того, что ты сказал про мою жену и дочь? Это я-то не имею права?!.. У меня был чёткий приказ — или арестовать вас всех, или, при невозможности доставить сюда, — ликвидировать. Так что будем считать, что ты оказал сопротивление при задержании. Или вообще тебя не было. Сейчас вот трупик дотащим до ближайшей проруби и — адью. В лучшем случае после ледохода всплывёшь где-нибудь… По частям… Не тяни время! Молиться, как я понимаю, ты не будешь. Глаза завязывать?.. Братцы, помогите ему!
Конвоиры подходят к Барановскому, заламывают ему руки, когда он начинает судорожно от них отбиваться, затем куском простыни завязывают глаза и возвращаются на место…
— Товсь!..
«Расстрельная команда» клацает затворами. Будущего «покойника» колотит крупная дрожь, колени подгибаются, он еле стоит на ногах. Но падать пока не собирается…
— Цельсь!..
Даже я чувствую, как секунды летят всё медленнее и медленнее…
— Пли!
Залп пяти стволов оглушительно бьёт по ушам. Вокруг «мишени» в деревянных лежаках появляются чёрные дырочки. Барановский оседает на пол так натурально, что даже я бы поверил, не то что какой-то Станиславский. Надо работать, пока не очухался!..
— Кто ваш главный?! Где он?! Как его найти?! Отвечать!..
— Я… Я не з-зна… Не знаю. К-как е… Его… Н-найти… — Полковник не сможет справиться с прыгающей челюстью.
— Братцы, поднимите его и привяжите как-нибудь. Чтоб целиться удобней было, — обращаюсь к конвойным.
Распятие из него изображать не стали, привязали руки к верхней ножке нар и оставили в позе «ныряющего человека».
— Последний раз спрашиваю: кто главный и где его найти? Не делай из меня дурака! Ни за что не поверю, что нет у вас экстренной связи! Даю минуту, потом расстреляю всерьёз. Веришь мне, сволочь?!..
— Я… Не-е… З-зна-аю…
— Пятьдесят секунд!..
— Ради… бога!.. Го… Господин кап-питан!.. Я не-е знаю!..
— Сорок секунд!..
— Нет! В-ы не… Не мож-жете… Вот так!..
— Тридцать!..
— Де-енис Анат-тольев-вич!.. Госп-поди… Д-да не з-знаю я!..
— Двадцать!..
— Эт-то бесче… Человечно… Т-то… Что вы… Де-делаете…
— Десять!..
— Н-ну ради-ди всего св-вято-ого! Н-не знаю!..
— Ты сам сделал выбор! Отделение, товсь! — Отхожу к бойцам. — Цельсь!..
— Я с-скажу!.. Я с-скажу! — Барановского прорывает диким криком. — Всё! Всё скажу-жу! Только не… Не стреляйте!..
Снова подхожу поближе и задаю два самых интересных вопроса:
— Кто? Где искать?
— Мих… Михаил Терещенко… Он… Он на квартире… Какого-то стихоп-плёта… Я по-помню адрес… У… Уб-берите с-солдат… Де-денис Анат-тольевич…
Пока конвоиры развязывают полковника, отправляю Фомича с его бойцами вернуть одолженные винтовки. Затем снова оборачиваюсь к «жертве произвола»… Ох, блин, а штанишки-то у него мокренькие! Перепугался, бедолага. Вот сразу бы сказал, и ничего бы этого не было…
— Так, братцы, отведите его в камеру и найдите где-нибудь портки и подштанники. — Штаны-то не только мокрые, он же теперь всю тюрьму завоняет…
Далеко не каждый вечер у Бориса Александровича Энгельгардта был таким насыщенным и эмоциональным. Сначала пришлось разбираться с заграничными «друзьями», двое из которых вообразили, что Россия ничем не отличается от какой-нибудь индейской резервации и что любую бабу можно безнаказанно повалять на лавке. Но как только он прибыл на место «тайной вечери», злость на новых подчинённых и досада за закономерно последовавшее опоздание сменились искренней благодарностью Всевышнему за непредвиденную задержку. Правда, с некоторой примесью страха…
В доме не было никого. И там явно произошло что-то, не совсем поддающееся объяснению. Разбросанная мебель, гильзы на полу, оброненный кем-то портсигар… Во флигеле, где должен был размещаться отряд американских боевиков, картина была ужасающей. Внутри были только трупы. Свежие, ещё не успевшие хоть сколько-нибудь остыть. Судя по следам и разбросанным гильзам, их расстреляли через окна, а потом вошли внутрь и добили раненых, прострелив головы всем без исключения.
В гараже сиротливо стояли испорченные броневики, на которые, признаться, Борис Александрович рассчитывал, но… Не хватало проводов зажигания, орудийного замка и отсутствовали жизненно необходимые им сейчас пулемёты со столь же драгоценным запасом патронов. Кто мог сделать такое — Борис Александрович мог только догадываться. На секунду им овладела паника, но всё же он смог отогнать прочь ненужные и вредные сейчас эмоции. Да, они понесли определённые потери, ещё даже не начав бой. Но лишиться двух бронеавтомобилей и десятка опытных бойцов — это не значит потерпеть поражение. В его распоряжении еще достаточно сил, и, самое главное, вчера была достигнута договорённость с начальником Михайловского артиллерийского училища о совместных действиях. Доселе колебавшийся генерал Леонтовский, воодушевившийся беседой «на самом верху», обещал подать условный сигнал и вывести группу офицеров и юнкеров, чтобы ударить в спину пикету на мосту. Да и у самого Энгельгардта в активе имелись восемь броневиков и личный «батальон». Около трёх сотен наёмников, разагитированных солдат, не желающих возвращаться на фронт «выздоравливающих» из госпиталей, пойманных дезертиров и прочего людского материала. Прорвавшись через Литейный мост, они возьмут штурмом «Кресты», освободив сидящих там и раздав им оружие из захваченного к тому времени Арсенала. Тот же Леонтовский обещал передать в его, Энгельгардта, распоряжение батарею училищных орудий, правда, без боекомплекта. Но в результате неимоверных усилий полученные два десятка трёхдюймовых снарядов уже лежали в ящиках в одном из грузовых авто. Сколь бы ни была многочисленной охрана тюрьмы и оружейных складов, пушкам им противопоставить будет нечего.
Борис Александрович жестом подозвал поближе своего «ординарца», финна Тойво Вялсяйнена, примкнувшего к «американцам» в одном из кабаков Стокгольма ещё по пути сюда:
— Возьми троих и приберитесь здесь. В гараже должен быть бензин. Потом догоняйте нас, пора выдвигаться.
Невозмутимый финн кивнул головой и отошёл к группе, стоявшей неподалёку и, видимо, обсуждавшей только что увиденное. А бывший депутат Госдумы и полковник Генерального штаба Энгельгардт двинулся навстречу своей судьбе…
Глава 5
Александр Анненский, юнкер Михайловского артиллерийского училища, сидел в курилке и, не замечая порывисто-леденящего ветерка, задувавшего с набережной на плац, бездумно смотрел в пустоту сквозь дым папиросы. Даже сегодняшние ошеломляющие события — арест начальника училища генерал-майора Леонтовского, командира 1-й батареи полковника Невядомского и ещё нескольких офицеров, который обсуждался во всех аудиториях, каморах[5] и курилках, оставил его совершенно безразличным. Два дня назад жизнь совершила крутой поворот, из-за которого он стал отверженным…
— Не помешаю, юнкер?
Саша рефлекторно попытался встать перед вошедшим в курилку незнакомым прапорщиком.
— Да не тянитесь, не на плацу.
Прапорщик достал из воронёного портсигара папиросу, раскурил её и только тогда с интересом посмотрел на юношу.
— Чего пригорюнился, парень? Случилось чего? — И речь, и внешний вид выдавали в нём выходца из нижних чинов, а два солдатских Георгиевских креста и одноимённая медаль ясно указывали на способ производства в офицеры.
Саша хотел ответить что-то нейтральное и тем самым избавиться от внимания назойливого собеседника, но в глаза ему бросился ранее незамеченный шифр на погонах. Императорская корона, буква «Н» и ещё ниже — «ОН» на погонах! 1-й отдельный Её Императорского Высочества великой княжны Ольги Николаевны Нарочанский батальон!.. Тот самый, о котором сложено множество легенд, одна другой неправдоподобней, но всё, что рассказывают — истинная правда!..
— Вы ведь с самого утра здесь? Скажите, если можно, конечно… за что арестовали?..
— Начальство ваше? — хитро усмехнулся прапорщик. — Да никто его не арестовывал. Знаете же, что генералов только по высочайшему указу можно… Просто пригласили их побеседовать…
Саша не сомневался, что его собеседник просто ломает комедию, не желая раскрывать какие-то свои секреты. Пригласили! Как же!.. Так не приглашают! И под конвоем не везут по городу. А солдат в том конвое ему удалось вблизи повидать. Сразу видно, не тыловые, не новобранцы, а бывалые и опытные фронтовики, которые себя называли почему-то…
— А почему солдат «янычарами» называли? — вопрос сорвался с языка неожиданно.
— Потому, что это — наша пешая штурмовая рота. — Собеседник выпускает клубы дыма и улыбается. — Их ротный командир так придумал.
— А кто ещё есть?..
— Ох и любопытный ты, парень!.. — Прапорщик весело смотрит на юнкера. — Да не менжуйся, секретов я тебе всё одно рассказывать не буду… А вот загадку загадаю. Есть у нас ещё «кентавры» и «призраки». Как думаешь, кто такие?.. Не знаешь?.. Подсказывать не буду.
— А вы сами как называетесь? — решил схитрить Саша.
— Да ты и слова такого не знаешь. И я допрежь не знал, пока батальонный нас так не стал называть… «Громозеки» мы.