– Я оставлю вас вдвоем, – предложила она, робея.
– Ни в коем случае! – взмолился Эдвард. – Останьтесь! Благодаря вашему присутствию у этого обеда есть шанс, пусть и крохотный, не завершиться мордобоем. – Он адресовал ей очаровательную улыбку.
– Вы так плохо ладите? – спросила Мэй, садясь в кресло, подставленное ей Эдвардом.
– Как кошка с собакой, – фыркнула Салли-Энн.
– Вы просто избалованные дети. Не цените своего счастья. Как бы мне хотелось иметь брата!
– Только не такого, уж поверь мне!
– Не стесняйся, продолжай грубить, но учти: так ты совсем смутишь подругу. Итак, что вас связывает? Я никогда о вас не слышал, мисс, – продолжал Эдвард оживленным тоном.
– Что ты вообще обо мне слышал? – усмехнулась Салли-Энн. – Только не говори, что вас всех заботит моя судьба.
– Ты не права, дорогая сестричка, если бы ты хоть изредка заглядывала к родителям, то сама бы в этом убедилась.
– Не верю ни единому слову!
Мэй покашляла в кулак.
– Мы партнерши, – сказала она – и получила под столом пинок от Салли-Энн.
– Партнерши? – переспросил Эдвард.
– Это просто так говорится. Мы вместе работаем, – объяснила Салли-Энн.
– Ты все еще работаешь в «Сан»? – удивился Эдвард.
– А где бы ты хотел, чтобы я работала?
– Нигде. Я слышал, что ты уволилась еще в начале лета.
– Мало ли, что вы слышали! – вмешалась Мэй. – В редакции вашу сестру очень ценят. Очень возможно, что она скоро станет журналисткой.
– Вот это да! Простите за то, что слушаю злые языки. Вы меня впечатлили. Чем занимаетесь в «Сан» вы сами?
Последовал продолжительный обмен вопросами и ответами между Мэй и Эдвардом – так они знакомились. Салли-Энн не обижалась, наоборот: брат увлекся разговором, и ей по крайней мере не приходилось ему врать. Иллюзий она не питала: обеды раз в три месяца, которые он ей навязывал, преследовали цель собрать сведения о ней для родных. Эдвард был грязным шпионом на службе у мамаши: той гордость не позволяла самой расспросить дочь о ее развратной, как она полагала, жизни. Доказательство было налицо: Ханна, часто наведывавшаяся в клуб, никогда там не появлялась, если туда приходила обедать Салли-Энн. Случайность исключалась.
Когда официант наливал Эдварду кофе, тот спрашивал Мэй, любит ли она театр. На следующий день труппа, добившаяся феноменального успеха в Нью-Йорке, играла в Балтиморе спектакль по пьесе Гарольда Пинтера. «Предательство» – подлинный шедевр, пропустить представление было бы непростительно, утверждал он. Друг оставил для него два прекрасных места в партере, и ему как раз нужна спутница…
– А как же та обворожительная блондинка? – спросила с невинным видом Салли-Энн. – Забыла, как ее зовут… Ну, ты знаешь, о ком я, – дочь Циммеров!
– Мы с Дженнифер решили какое-то время побыть врозь, чтобы понять, что к чему, – объяснил на полном серьезе Эдвард. – Все развивалось слишком быстро.
– Обидно! Представляю недовольство нашей матушки. Чудесная была бы партия!
– Хватит, Салли-Энн, ты начинаешь грубить!
Эдвард потребовал счет, попросил включить его оплату в семейный кредит и поднялся из-за стола.
– Жду вас завтра в семь часов вечера в холле театра, рядом с контролером. Рассчитываю на вас. – И он снова поцеловал Мэй руку.
Чмокнув сестру в щеку, он удалился.
Салли-Энн подозвала официанта и попросила принести два коньяка.
– Не ходи! – посоветовала она Мэй, крутя коньяк в рюмке.
– Сколько, по-твоему, пройдет лет, пока я смогу сама купить место в партере на спектакль по Гарольду Пинтеру?
– Вот уж не знаю. Но у пьесы говорящее название.
– Не делай из мухи слона, подумаешь, один вечер!
– Ты его недооцениваешь. Он тебя соблазнит. Это его излюбленный вид спорта, он в нем рекордсмен. Я знакома с целым батальоном героинь, павших на этом поле брани.
– Кто бы говорил о брани! – И Мэй пихнула подругу локтем.
Назавтра, когда Мэй готовилась к вечеру, Салли-Энн вошла к ней с сигаретой в зубах, села на край ванны и уставилась на нее.
– Что за недовольная физиономия? Обещаю вернуться сразу после окончания спектакля.
– Сомневаюсь. Учти: я тебя предупреждала. Главное, ничего не говори Эдварду о нашем проекте.
– Я еще вчера тебя поняла, спасибо за пинок под столом. Отчего у вас с братом такие отношения? Ты никогда о нем не говоришь. Я почти забыла о его существовании. В чем дело?
– Дело в том, что все члены нашей семейки – самозванцы. У Стэнфилдов кругом только ложь и притворство. Клан возглавляет мамаша, папаша – подкаблучник.
– Ты перегибаешь палку, Салли, твой отец – герой войны.
– Не припомню, чтобы я тебе об этом рассказывала.
– Ты – нет, но слухами земля полнится.
– От кого именно ты об этом слышала?
– Как-то вылетело из головы… Ладно, – вздохнула Мэй, – раз у нас с тобой нет секретов, скажу: я собирала информацию. Не злись, это профессиональная деформация, а еще – свидетельство интереса к тебе. В общем, я не услышала о твоей родне ничего плохого, тем более об отце, его успех – предмет восхищения.
– Он не тот, за кого ты его принимаешь. Успех обеспечила моя мать, и какой ценой! Сам он ни при чем.
– Ты о чем, собственно?
– Мы с тобой не настолько близкие подруги, чтобы я поведала тебе все тайны, – отрезала Салли-Энн.
Мэй приподнялась, села в ванне, взяла руку Салли-Энн и, положив себе на грудь, поцеловала:
– Не такие уж близкие подруги? Может, все-таки поделишься своими секретами?
Салли-Энн шутливо оттолкнула ее:
– Брат и сестра за один вечер – дурной вкус. Собралась с ним в театр – вот и иди.
Она вышла из ванной, схватила куртку и спустилась вниз.
Салли-Энн не ошиблась.
Вечер получился восхитительный, какой-то колдовской. Спектакль превосходный, выше всяких похвал, пьеса потрясающая, актерская игра на высоте. Они играли вовсе не водевиль про супружеские измены, заставляя зрителей видеть за сюжетом серьезный подтекст. Мэй казалось, что актеры проникают в ее собственную душу: нельзя было не заметить аналогий между происходившим на сцене и ее беспутной жизнью последних месяцев. Только кто, она или Салли-Энн, исполнял в их адском трио с Китом роль обманутой женщины?
От этих мыслей Мэй охватило желание хотя бы немного пожить нормальной жизнью, провести хотя бы один вечер в обществе человека, занимающего ее приятной беседой, не бранящегося, в элегантном костюме, не имеющего ничего общего с вульгарностью тех людей, с которыми она обычно общалась. Например, вместо того чтобы стрельнуть у нее сигарету, как было принято в их компании, кавалер сам ее угостил. Как ни глупо, ей даже понравилась его красивая зажигалка. Понравился жест, которым он поднес ей огонь, понравилось, что он спросил, где она предпочитает поужинать, вместо того чтобы навязать свой выбор. Как ни странно, она выбрала кафе «Сейлорс» – это место любила Салли-Энн.
Пол, столы и стулья из неструганого дерева, официанты в фартуках с изображением устриц – все здесь было совсем не так, как в тех ресторанах, которые обычно посещал Эдвард. Тем не менее он старался не портить настроение своей даме. Правда, проявил некоторую манерность: прежде чем есть устриц, ковырял их вилкой.
Взяв одну полную раковину, Мэй поднесла ее к его губам.
– Просто втяните! – с улыбкой скомандовала она. – Увидите, как здорово ощутить естественный морской вкус.
– Согласен, так гораздо лучше, – согласился Эдвард.
– Запейте белым вином, получится непревзойденное сочетание вкусов и ароматов.
– Как вы раскопали это местечко? – поинтересовался Эдвард.
– Я тут неподалеку живу.
– Вот, значит, как вы проводите вечера! Можно позавидовать.
– Как такой человек, как вы, может завидовать такой, как я?
– Завидная жизнь! – Он обвел взглядом зал. – Свобода, простота, радость…
– Вы что же, коротаете вечера в домах для престарелых?
– Можете смеяться, но вы недалеки от истины. В ресторанах, где ужинаю я, тоска смертная, их завсегдатаи – сама чопорность.
– Как вы?
Эдвард внимательно на нее посмотрел.
– Да, как я, – спокойно ответил он. – Можно задать вам один вопрос?
– Начинайте, там видно будет.
– Хотите помочь мне стать другим?
Пришла очередь Мэй внимательно на него посмотреть. Он застал ее своим вопросом врасплох. Сначала в ее взгляде было недоумение, потом она расхохоталась:
– Вы издеваетесь надо мной!
– Я смешон?
– Салли-Энн меня предупреждала, но вы еще опаснее, чем я думала.
– У моей сестры довольно резкие суждения. Сейчас я вам кое в чем признаюсь, только, чур, ничего ей не говорите. Обещаете?
– Я бы плюнула на пол в подтверждение клятвы, но боюсь вас смутить.
– В том, что мы с ней так плохо ладим, виноват только я. Я не только восхищаюсь ею, меня гложет зависть. Она гораздо храбрее меня, она сумела вырваться на свободу.
– У Салли-Энн куча достоинств.
– А у меня – недостатков.
– Вы то и дело произносите в разных видах слово «я».
– Это тоже входит в число недостатков. Теперь вы понимаете, насколько нужны мне?
– Чем я могу помочь человеку, напустившему на себя такой несчастный вид?
– Я не могу быть несчастным, потому что не имею представления о том, что такое счастье.
Такое сильнодействующее признание не изобрел бы даже самый изощренный соблазнитель. Дремавшая в Мэй сестра милосердия лишилась последней воли к сопротивлению. Она повела Эдварда гулять на набережную. На дальнем краю мола они стали целоваться.
Нет, Салли-Энн не ошиблась, предостерегая Мэй: «Все члены нашей семейки – самозванцы. У Стэнфилдов кругом только ложь и притворство».
16Роберт Стэнфилд
Март 1944 г., аэродром Хоукиндж, графство Кент
В небе мерцали звезды. Видимость той ночью была средняя, ориентиры на земле были видны еле-еле, в слабом мерцании молодой луны черный фюзеляж «Лайсендера», когда он будет пролетать над вражескими позициями, должен остаться незамеченным. Роберт Стэнфилд, сидевший на заднем сиденье, проверил крепления своего парашюта. Звездообразный мотор зачихал, винт закрутился, постепенно его ворчание стало ровным. Ме