Тему включили в состав первого номера. Совещание затянулось до полудня, но и после его завершения в газете остались пустые страницы. Салли-Энн помчалась на мотоцикле в банк. В конце недели ей предстояло выплатить первые зарплаты.
Банковский клерк перебрал все чеки, но не нашел ни одного, предназначенного для «Индепендент». Салли-Энн потребовала начальника, но тот, как ей объяснили, был очень занят. Не желая никого слушать, она ворвалась в кабинет Кларка без стука.
На этот раз муж Ронды выглядел не добродушным, а скорее сконфуженным. Возникла проблема, сообщил он.
– Что еще за проблема? – шепотом спросила Салли-Энн.
– Мне очень жаль. Поверьте, я сделал все, что мог, но комиссия отказалась вас кредитовать.
– Мы говорим об одном и том же – о деньгах, которые вы мне обещали?
– Решение зависит не от меня одного. У нас есть администраторы, которые…
– Не отворачивайтесь! Лучше скажите, имеет ли моя семейка какие-то отношения с вашим банком, потому что если имеет, то вы можете из-за нашей газеты лишиться крупных клиентов!
Кларк жестом велел Салли-Энн закрыть дверь и пригласил ее сесть в кресло напротив него.
– Надеюсь на ваше молчание, иначе я рискую лишиться работы. Моя жена потратила много сил на ваш проект, только поэтому я с вами и решился поговорить. Но она так или иначе узнала бы, что вам отказали в займе, и если бы я хотел, как обычно, возвращаться домой по вечерам, то вынужден был бы объяснить ей, почему так случилось. Вы бы все узнали от нее, поэтому мне нет смысла отмалчиваться. Члены комиссии не желают раздражать вашу матушку.
Салли-Энн выпрямилась в кресле и вытаращила глаза:
– Вы хотите сказать, что под ее давлением мне отказали в средствах, необходимых для запуска газеты? Кто ей проболтался?
– Не я, уверяю вас. Очень может быть, что виноват тот самый менеджер, который на заседании кредитной комиссии твердил, что ваш запрос необходимо отклонить.
– А как же банковская тайна? Выходит, в вашем чертовом банке не имеют ни малейшего представления о морали?
– Умоляю, не повышайте голос! Я сам очень огорчен, можете не сомневаться. Но вы ведь лучше меня знаете свою мать. Не нам с вами с нею тягаться.
– Вам это, может, и не под силу, но я еще не сказала последнего слова, вот увидите!
Салли-Энн резко поднялась и выскочила из кабинета Кларка, не попрощавшись.
Выбежав из дверей банка, она метнулась к мотоциклу, но запрыгнула на него не сразу – пришлось дождаться, когда пройдет приступ тошноты. Успокоившись и оседлав своего коня, она сорвалась с места.
Через четверть часа она оставила мотоцикл на стоянке загородного клуба, решительно прошагала по коридору и вошла в обеденный зал.
Ханна Стэнфилд обедала в обществе двух подруг. Салли-Энн подошла к столу и негодующе уставилась на мать:
– Отправь своих трещоток сплетничать куда-нибудь еще, у меня к тебе срочный разговор.
Ханна Стэнфилд огорченно вздохнула:
– Прошу извинить мою дочь. У нее еще не закончился подростковый кризис, и грубость – оружие из ее бунтарского арсенала.
Женщины послушно встали и небрежно попрощались, демонстрируя понимание и снисхождение. Лучше ирония, чем скандал!
Метрдотель, бросившийся было следом за Салли-Энн, усадил их за соседний столик. Все присутствующие смотрели на эту четверку, и бедняга чувствовал себя не в своей тарелке.
– Что ж, садись, – обратилась Ханна к дочери. – Смени тон, иначе я уйду.
– Как ты могла такое сделать? Мало тебе было моего изгнания?
– Прибереги громкие слова для более подходящего случая. Мы дали тебе образование, и как ты с ним обошлась? Раз уж ты об этом завела речь, то, как мне казалось, мы договорились, что ты возвращаешься, и мы живем в мире и тишине. Это было условие, на котором мы с твоим отцом согласились тебе помогать. Если ты его нарушаешь, то не жалуйся на последствия.
– В чем заключалась ваша помощь? В том, чтобы не пускать меня в семью?
– Ты, наверное, думаешь, что тебя взяли в «Сан» за твои красивые глаза? Ты вернулась из Лондона без диплома. Мисс восемь лет куролесила, развлекалась за родительский счет. А чем ты занималась потом? Болталась по вечеринкам и разъезжала по городу на своем чудовищном мотоцикле в этом вульгарном одеянии? Я уж не говорю о том, что говорят о тех, с кем ты водишь компанию… Хоть немного постыдилась бы! Твой брат рассказал мне, что тебе хватило наглости притащить свою подружку сюда, в клуб!
– Ее зовут Мэй, если ты намекаешь на его последнюю победу.
– Чья это победа – его или твоя? К твоему сведению, я была только рада, когда он забрал ее у тебя. Согласись, если бы я попросила тебя положить конец этим непристойным отношениям, ты бы, как всегда, и ухом не повела.
– Я тебе не верю! Неужели Эдвард выполнял твое задание? Как он мог опуститься до такой мерзости?
– Я бы назвала это ответственностью, у него есть эта похвальная черта, в отличие от его сестры. Тебе когда-нибудь надоест позорить семью? Как я погляжу, теперь тебе захотелось втянуть нас в череду скандалов. Ты сошла с ума!
– А ты считаешь людей марионетками, которых можешь дергать за ниточки, как тебе заблагорассудится.
– Люди делают то, что хотят.
– В тебе осталось хоть чуть-чуть от той женщины, какой ты была в моем возрасте, или все улетучилось, кроме горечи и злобы?
– В твоем возрасте я была счастлива, что уцелела и могу восстановить славу и наследие моего отца. А что сделала со своим наследием ты? Чего ты достигла, чтобы присвоить себе право меня судить? Ты хоть раз сделала что-то хорошее для окружающих? От тебя одни проблемы и неприятности.
– Ошибаешься, я люблю и любима за то, кто я есть, а не за то, кем притворяюсь.
– Кого ты любишь? Мужа? Детей, которых вырастила? Семью, которую создала? Кого ты любишь, кроме тех, кто вокруг тебя крутится? Ты не имеешь никакого представления о морали.
– Очень тебя прошу, не заговаривай о морали, вся твоя жизнь зиждется на лжи. Как ты смеешь упоминать моего деда? Я единственная из его потомства, кто не предал его память.
Ханна расхохоталась:
– Ты страшно далека от истины. В отличие от нас ты, Салли-Энн, никогда к ней не стремилась. Я тебе не враг, во всяком случае, до тех пор, пока ты сама не начинаешь со мной враждовать. Но не надейся, что я позволю тебе разрушить то, что я строила всю жизнь.
Ханна открыла сумочку, достала ручку и чековую книжку.
– Раз тебе нужны деньги, нечего брать их взаймы у банка, – проговорила она, заполняя чек. Вырвав чек из книжки, она протянула его дочери. – Не советую тратить эти деньги на вашу ужасную газету, это будет напрасный труд: она все равно не увидит свет. Я знаю, что ты замышляла. Хоть раз в жизни не будь эгоисткой. Своим упрямством ты поставишь подножку не хозяевам города, а нашим клиентам. Ты хотела двадцать пять тысяч долларов? Здесь половина, этого вполне достаточно. Теперь оставь нас в покое. Тебе надо уехать из страны. Это было бы лучше всего. Попутешествуй по свету, длительная поездка раскроет тебе глаза, от нее тебе будет большая польза. Если хочешь, можешь даже вернуться в Лондон, только не смей вмешиваться в наши дела. Мы с твоим отцом готовим крупную сделку, она состоится через два месяца. Прибыль пойдет на финансирование его кампании. Если ты не в курсе – а ты мало интересуешься нашей жизнью, – друзья уговаривают твоего отца баллотироваться в губернаторы штата. Я надеюсь, что ты будешь держать язык за зубами, пока он сам не объявит о своем решении. Не хочу, чтобы ты нам вредила. Я ясно выражаюсь?
Салли-Энн схватила чек и спрятала его в карман куртки.
– И, бога ради, начни с покупки приличной одежды!
Салли-Энн оттолкнула кресло и вскочила:
– Что подумал бы мой дед, если бы увидел тебя сегодняшнюю? Я повторяю свой вопрос: в тебе осталось хоть что-то от той, какой ты была в моем возрасте? Скажи, что она однажды в тебе проснется – ведь нельзя всю жизнь прожить во лжи.
21Джордж-Харрисон
Октябрь 2016 г., Балтимор
Я всю ночь ехал под проливным дождем, добрался до Балтимора совершенно измотанным и поселился в отеле у порта. Из окна моего номера открывался вид на сбегающие вниз улочки. Глядя на них, я волновался: что сулит мне вечерняя встреча? Чтобы не мучиться неизвестностью, я решил несколько часов поспать.
Днем я пошел гулять по городу, жалея, что некому привезти отсюда местный сувенир. Иногда я скучаю по Мелани, так было и в этот день: я много думал о ней, пока не вернулся в отель.
Там, у стойки администратора, молодая женщина просила ключ от своего номера. Ее хрипловатый голос привлек мое внимание, как и британский акцент, не лишенный очарования. Дожидаясь своей очереди, я гадал, кто она, – обожаю эту игру. Что привело эту иностранку в Балтимор? Город совершенно не туристический, в октябре и подавно. Видимо, цель ее приезда сюда была связана с ее профессией. Участие в каком-нибудь симпозиуме? Неподалеку находится конгресс-центр, хотя, если я угадал правильно, в этом случае она выбрала бы отель для деловой публики. Может, она просто приехала навестить родню?
– Когда телефонный номер занят, это нормально, – объясняла ей дежурная. – Сначала надо набрать 9, потом 011 для звонка за границу.
Она приехала одна и, наверное, решила сообщить, как у нее дела, своему мужу или скорее приятелю – я не заметил у нее обручального кольца. Потом она спросила, сколько стоит доехать на такси до университета Джонса Хопкинса. Бинго! Не иначе она преподаватель, я бы поставил на английскую литературу; поселилась в отеле и ждет, когда освободится предназначенная для нее служебная квартира.
Она вдруг обернулась и внимательно посмотрела на меня:
– Извините, еще минута – и я уйду.
– Не спешите, у меня полно времени, – ответил я.
– Вот, значит, почему вы меня разглядываете? Имейте в виду, вон там на стене висит зеркало, вас в нем отлично видно.
– Значит, теперь мой черед просить прощения. Не сердитесь, у меня дурная привычка гадать, чем занимается в жизни тот или иной незнакомый мне человек.