Сама она была совсем невелика, но жильцы устроились там вполне удобно. На первом этаже находилась жилая комната, за каменным очагом – кухня, люк в полу вел в подвал. За дверью справа – комната Сэма и его дочери, слева – жилище Роберта. Наверху, на чердаке, приспособленном под общую спальню, разместились пятеро партизан. Было пять часов утра. Роберт проснулся, поспешно побрился в кухне перед зеркальцем и собрал рюкзак.
– Не бери револьвер, – посоветовал ему итальянец Титон. – Если наткнемся на патруль, нас обыщут. Надо, чтобы нас приняли за местных крестьян.
– Крестьяне, как же, с вашим-то выговором! – прыснул Морис. – Отдадите патрулю документы – и молчок.
– Поторопитесь, – подал голос их третий товарищ, – ворота фабрики открываются в шесть, единственный способ не попасться – войти вместе с остальными рабочими.
Задачей Титона и Роберта было проникнуть в патронный цех.
– Скажете мастеру в цеху пароль: «Сегодня утром голуби взлетели в небо». Получите у него все необходимое.
– Что потом? – спросил Титон.
– Потом смешаетесь с остальными и незаметно подложите под линию сборки наших малышек.
«Малышки» представляли собой куски тайком отпиленной водосточной трубы, плотно заткнутые с двух сторон. В одной из пробок было отверстие и торчал фитиль. Отрезки трубы были начинены взрывчаткой: ею снабдили подпольщиков работавшие в каменоломнях шахтеры, сочувствовавшие Сопротивлению.
– В полдень у рабочих перекур, они выходят во двор. Вы поджигаете фитили и считаете: сантиметр в секунду. В общей сложности у вас две минуты, чтобы скрыться. После взрыва воспользуетесь всеобщей суматохой и убежите.
Над неостывшими углями висел котелок, Роберт и Титон налили себе из него по миске супа. Надо было подкрепиться, возвращение в сторожку намечалось только с наступлением темноты.
Из своей комнаты вышли Голдштейны. Сэм пожал Роберту руку, потом обнял и прошептал ему на ухо:
– Будь осторожен, у меня нет никакого желания выполнять обещание.
Ханна молча наблюдала за ними, опершись о дверь. Роберт помахал ей, взял свое снаряжение и вышел следом за Титоном.
Они спустились по тропинке и нашли под деревом на лужайке дожидавшийся их двухместный велосипед. Роберт сел на заднее седло, Титон крутил педали. Он спросил, есть ли у Роберта что-то с еврейской девушкой. Все видели, как она смотрела на него, когда провожала.
– Она слишком молода, – сказал Роберт.
– Il cuore pien di dibolesses, – пробормотал Титон.
– Не понимаю.
– Так говорят у нас в Тревизо. Жаль, что у этого ребенка сердце полно печали… Зачем ты, американец, воюешь здесь, так далеко от своего дома? – спросил Титон.
– Сам не знаю. Наверное, это бунт против отца. Мое сердце было полно романтических идеалов.
– Дурак ты, коли так. В войне ни на грош романтики.
– Ты тоже воюешь вдали от своего дома.
– Я здесь родился, мои родители приехали сюда в 1925 году. Но для французов я всегда останусь иностранцем. Они нас не жалуют. Я тоже всегда находил их странными. Наши родители вечно нас обнимали и целовали, а французы к своим детям не притрагиваются. В детстве я думал, что они их не любят, а на самом деле они просто не умеют проявлять свои чувства.
– Раз у них столько недостатков, зачем ты за них сражаешься?
– Я воюю с фашистами, где бы они ни были. Если кто-нибудь еще спросит тебя, каким ветром тебя сюда занесло, ты тоже так отвечай, тебе же лучше будет.
Через десять километров их остановили на перекрестке жандармы.
Титон и Роберт предъявили документы. Как они условились, говорил один Титон. Дескать, они рабочие, идут на патронный завод. Пропустите, мол, а то мы опоздаем, бригадир задаст нам жару и урежет получку.
Один из жандармов, подойдя к Роберту, спросил, не проглотил ли тот язык.
– Он глухонемой, – объяснил Титон.
Старший патруля приказал им слезть с велосипеда и грубо толкнул Роберта, тот сгоряча выругался и выдал себя.
Двое на четверых жандармов – силы были неравными, но исход драки еще не был ясен. Титон так врезал старшему, что тот рухнул. Роберт набросился на другого патрульного и повалил его на землю. Третий со всей силы пнул Роберта ногой в бок, и у него перехватило дыхание, затем ударил ногой в скулу и подбородок, и Роберт потерял сознание. Итальянец повалил жандарма, но тут четвертый выхватил оружие и трижды выстрелил.
Титон погиб на месте. Жандармы оттащили его тело на обочину, на земле остался длинный кровавый след. Роберта заковали в наручники и забросили в кузов грузовичка.
В комиссариате его раздели догола и привязали к стулу. В комнате было трое коллаборационистов. Перед этим они пытали женщину, теперь та извивалась от боли на полу. Роберту еще не приходилось подвергаться насилию, он не знал, что такое страдание, как пахнет кровь вперемешку с мочой. Сначала ему отвесили пару оплеух, от которых он опрокинулся вместе со стулом. Двое подручных подняли его, и мучитель снова принялся за дело. Так прошел час, вопросов ему не задавали. Дважды Роберт терял сознание, оба раза его приводили в чувство, окатывая ледяной водой из ведра.
Потом его повели в камеру. В коридоре он чуть не наступил на израненного человека, лежавшего на соломе. Роберт задержал на нем взгляд, и конвоир крикнул:
– Знаешь его, что ли?!
Партизан взглядом подсказал Роберту, чтобы тот отрицательно помотал головой.
В полдень его вернули в пыточную и снова принялись бить. В самый разгар избиения вошедший полицейский приказал подчиненным прекратить экзекуцию и выйти.
– Инспектор Валье. Сожалею, что вы подверглись такому обращению, – начал он. – Мы приняли вас за англичанина, но вы ведь американец? Ничего не имею против ваших соотечественников, наоборот. Гэри Купер, Джон Уэйн – парни что надо! Моя жена без ума от Фреда Астера. По мне, он немного женственный, но должен признать, он умеет вытворять ногами нечто невероятное.
И Валье исполнил в подтверждение своих слов чечетку – вероятно, желая разрядить обстановку.
– Я человек любопытный, такая уж профессия. Вот и спрашиваю себя: зачем американцу понадобилось куда-то ехать на велосипеде в компании террориста? Прежде чем вы ответите, позвольте, я поделюсь с вами двумя предположениями, пришедшими мне на ум. Первое: он вас просто подвозил, вы знать не знали, что оказались в лапах у изменника. Второе: вы его сопровождали. Разумеется, у этих двух версий совершенно разные последствия. Дайте еще подумать, прежде чем я продолжу… Если он вас подвозил, то почему выехал один на велосипеде-тандеме? Сами понимаете, как-то не сходится, увы. Ведь если мое начальство задастся этим же вопросом, то я никак не сумею вырвать вас из их когтей. Пока старшие по званию не закончили обедать, я поделюсь с вами маленьким секретом. Есть две двери, ведущие из комиссариата. Одна открывается в маленький дворик: там вас расстреляют. Наши суды и так завалены делами террористов-французов, да и американец, примкнувший к ним на нашей территории, не имеет права на судебное разбирательство. Иностранных агентов судит военный трибунал, а у него приговор короткий: расстрел. Вот и соображайте теперь, что вы мне ответите. Вы молоды, у вас вся жизнь впереди, жаль, если она прервется уже через час. Ах да, что это я? Чуть было не забыл про вторую дверь. Вообразим: вы называете мне несколько имен и место, где прятались с товарищами по несчастью. В этом случае я с радостью снимаю с вас наручники и выпроваживаю на улицу. Ваши документы я сочту подлинными, после чего молодой Робер Маршан сможет вернуться восвояси. Представьте себе, как счастливы будут ваши родители, когда снова вас увидят! Может быть, у вас даже есть очаровательная невеста?
Инспектор Валье поднял глаза на стенные часы.
– Слышите? Тик-так, тик-так! – Он потрогал себя за ухо. – Мое начальство вот-вот покончит с едой. Жандармы поймали вас в западню, патрули стояли на всех перекрестках этой дороги. Нам известно, что вы скрываетесь где-то в чаще. Наши люди уже не одну неделю прочесывают лес, так что с вашей помощью или без нее всю группу схватят, не пройдет и пары дней. Умереть, чтобы ненадолго отсрочить неизбежное, неразумно, нет, просто глупо. А главное, доверившись мне, вы спасете жизнь своим друзьям. Если мы узнаем, где они засели, то их арестуют, не применяя насилия. Их окружат, и они сдадутся. А вот если отряд на них напорется, завяжется перестрелка, прольется кровь. Результат все равно будет тем же: арест и… Поступите с умом, спасете свою шкуру – спасете и своих товарищей. Позовите меня, когда примете решение. В вашем распоряжении не больше четверти часа.
27Элинор-Ригби
Октябрь 2016 г., Балтимор
Утром, лишь только Джордж-Харрисон вошел в столовую, я заговорила с ним о Стэнфилдах. Я полночи посвятила поиску следов их присутствия в городе, но ничего не нашла, даже адреса их знаменитой резиденции. Вспомнив, как моя мама отыскала в Кройдоне моего отца, я сходила к дежурному за телефонным справочником. Дежурный прореагировал на мою просьбу так, как будто мне понадобилось что-то неприличное.
Когда Джордж допил кофе, я спросила, согласен ли он отправиться со мной в мэрию.
– Сначала вы опуститесь на одно колено и честь по чести попросите моей руки, – весело ответил он.
Я натянуто улыбнулась и заверила его, что если он очень постарается, то в следующий раз, когда он пошутит, я, возможно, сумею рассмеяться.
В мэрии мы распределили задачи. Мне достался архив актов гражданского состояния, где я собиралась выяснить, живы ли еще Ханна и Роберт, ему – отдел кадастра, чтобы узнать адрес их дома.
– Впрочем, если их уже нет в живых, то поиск завершится на кладбище, – заявил он.
– Если вы продолжите острить, то, боюсь, поиск прервется не начавшись.
Дом под номером 100 по Норт-Холидей-стрит оказался сооружением в стиле Второй империи, тщательно копирующим барочную архитектуру, с мансардой и внушительным куполом. Бывая в Штатах, я часто посещала официальные учреждения, размещавшиеся в подобных зданиях. Внутри нас встретил замысловатый лабиринт. Роберт на своей стороне и я на своей стучались в разные двери, но раз за разом не туда. Трижды мы сталкивались в центральном зале, откуда расходились коридоры, и в итоге решили дальше ходить вместе. Мы блуждали по коридорам третьего этажа, пока какая-то женщина, увидев, что мы в который раз, охваченные унынием, возвращаемся на одно