Алекс остановился напротив и молча ждал, пока Барни поднимется на ноги. Прекрасно понимая, как жалко выглядит, Барни все же попытался сохранить лицо:
— Я все про вас знаю. — Голос прозвучал хрипло и пискляво. Ни капли того величия, на которое он рассчитывал.
Алекс брезгливо поморщился, чуть не сплюнул.
— Старый жирдяй, — процедил он. — Опять ты здесь ползаешь? Пошел вон. Псих ненормальный.
Звонок телефона застал Нортона Филберта за ежемесячным осмотром коллекции садовых жаб. Худшей подлости и не придумаешь.
К этому дню Нортон готовился всю неделю, а начиная со среды он фактически жил предвкушением очередной встречи с чудом. Вчера он облазил самые укромные уголки двора и сада, собирая расставленные тут и там керамические и металлические статуэтки. Сейчас жабы рядами стояли на кухонном столе, за исключением трех самых больших, место которым нашлось только на полу. Всего их было восемьдесят пять; как и следовало ожидать, две жабы бесследно исчезли.
Они пропадали всегда. Каждый раз, перебирая коллекцию, Нортон не досчитывался как минимум одного экспоната. Причины исчезновений его мало интересовали. Вернее, Нортон решительно не хотел знать как, куда и почему пропадают его жабы. В этом и было волшебство, любое знание его бы убило. У самого Нортона имелось не меньше сотни самых невероятных теорий, объяснявших загадочные миграции, и его радовала сама возможность придумывать новые. Инопланетяне, гоблины, китайские колдуны и иностранные разведки… Вокруг жаб сплетались сети бесчисленных заговоров, жизнь бурлила как гейзер, и эти чудеса творились на его заднем дворе.
Редко, но случалось, что некоторые жабы возвращались. Подобные создания были у него на особом счету. Многих восхищают истории о кошках или собаках, которых увозят за тысячи километров от родного дома, а они все равно находят обратную дорогу. Бронзовой или глиняной жабе вернуться в сто крат сложнее. До сих пор, правда, еще ни одна из путешественниц не соизволила привезти из своих странствий какой-нибудь сувенир, хотя бы открытку, но Нортон верил: рано или поздно случится и это.
Телефон взвизгнул в тот самый момент, когда он протирал тряпкой один из любимых экспонатов — почти круглую статуэтку глазированного фарфора, заказанную по каталогу прямо из Китая. Первый раз эта жаба потерялась еще на почте, и нашлась спустя полгода на дне багажника, с грязной тряпкой в распахнутой пасти.
Звонок прозвучал столь неожиданно, что Нортон выронил статуэтку. Как и следовало ожидать, упала она на ногу. Нортон вскрикнул, скорее от обиды, чем от боли, и укоризненно посмотрел на жабу. Вот так вот: заботишься о них, лелеешь, а в благодарность они падают на ноги. Жаба откатилась под стол и остановилась. На морде застыло выражение глубочайшей задумчивости и самодовольства.
Прихрамывая, Нортон добрался до телефона, сорвал трубку и прокричал:
— Слушаю!
— Господин Филберт, я полагаю? — раздалось после непродолжительного молчания.
— Ну, естественно!
— Племянник Бернарда Вторника и его ответственный опекун? — уточнил звонивший.
Нортон насторожился.
— Да.
— Добрый день, меня зовут Грег Хокинс, старший инспектор социальной службы.
Нортон с тоской посмотрел на жаб. Ну, вот и все: конец надеждам на день выдуманных приключений.
— Час назад нам поступила жалоба на вашего подопечного. Покушение на чужую собственность, порча имущества… всего восемь пунктов.
— Опять? — только и смог сказать Нортон.
— Вы понимаете, что это третья жалоба за последний месяц?
— Да, но…
— Нам ничего не остается, кроме как принять меры. Ваш дядя опасен для общества. Боюсь, мы будем вынуждены настаивать на принудительном лечении.
Нортон проглотил застрявший в горле комок. Дело принимало неприятный оборот.
— Кроме того, — не унимался инспектор, — вы подписывали документ, в котором обязались следить за вашим дядей и не допускать подобных происшествий. Не похоже, чтобы вы справлялись. Штраф — самое малое, что вам грозит.
— Я… — Нортон вздохнул. — Хорошо, я все улажу. Обещаю, это было в последний раз.
Дом Барни стоял в самом конце улицы. Нортон добрался до него меньше чем за четверть часа. Оставив машину на подъездной дорожке, он быстрым шагом направился на задний двор.
Голова дяди виднелась из-за парника. То, что он работает в саду, успокаивало. Если дядя еще находит силы копаться в земле, значит, все не так уж плохо.
— Барни! — крикнул Нортон. Ответа не последовало. Он прошел вдоль стеклянной стены и свернул за угол.
Фуражка, которую Барни не снимал даже ночью, висела на огородном пугале. Нортон застыл с раскрытым ртом, на какое-то мгновение уверившись, что дядя, окончательно растеряв рассудок, превратился в чучело. Легендарный Страшила искал ум, чтобы стать человеком, а здесь, очевидно, имел место обратный процесс.
— Ага! — раздался за спиной голос дяди. — Хоть кто-то попался на эту уловку.
Нортон с вздохом повернулся. Барни стоял, уперев руки в бока, и широко улыбался. Выглядел он помятым, но весьма довольным собой. К огромному животу словно орден прилип смятый листок олеандра.
— Привет, племянник, — пророкотал Барни. — По делу или решил пропустить стаканчик в хорошей компании? Погодка-то самая подходящая.
— По делу. Мне позвонили по поводу твоей недавней выходки. — Нортон старался, чтобы голос звучал как можно строже.
— Кто звонил? — спросил Барни.
— Из социальной службы. На тебя опять поступила жалоба от соседей.
— Так я и думал, — кивнул Барни. — Хорошо.
— Ничего хорошего, — мрачно сказал Нортон. — Тебя хотят поместить в клинику. Знаешь, чем это обернется?
— Догадываюсь, — усмехнулся Барни.
— В лучшем случае — таблетки. А то и электрошок. Согласись, не лучший способ узнать, как и о чем думают овощи.
Барни фыркнул.
— Думаю, тебе стоит недельку пожить у меня. А еще лучше — месяц. Жара плохо на тебя влияет, тебе надо успокоиться.
— Я не могу, — покачал головой Барни. — Не имею права бросить свой пост. Когда Земле грозит неминуемое уничтожение… Им ведь только и нужно, что убрать меня подальше.
— Кому? — закатил глаза Нортон, уже предвкушая ответ.
Барни указал взглядом на соседский дом и прошептал одними губами:
— Им. Анархистам…
Нортон медленно кивнул. Он и не думал, что все зашло так далеко. У тети Селесты еще получалось хоть как-то удерживать мужа в границах реальности, но два года назад она умерла, и с тех пор дела Барни шли хуже и хуже. И вот он, результат — в соседнем доме живут анархисты, которые собираются уничтожить мир. Любой врач даже не задумается, ставя диагноз.
Нортон решил зайти с другой стороны. Главное сейчас — заманить дядю к себе домой: там уж он постарается задержать его как можно дольше.
— Что ж, раз ты должен быть здесь, значит, так и надо. Ну, а на часик зайти не хочешь? По паре банок, а? У меня, кстати, есть пополнения коллекции…
— По паре банок? — задумался Барни. — Это, думаю, можно.
— Почему ты на нее взъелся? — спросил Нортон, когда они сидели у него на кухне и пили пиво в странной компании садовых жаб. Барни развалился на диване — в доме Нортона не так уж много мебели подходило такому крупному человеку. Племяннику пришлось сесть на подоконник.
— Я не спорю, Басманти неприятная особа, а уж ее… — Нортон замялся, подбирая подходящее слово, — …кавалер и вовсе мерзок. Человек живет с женщиной, которая ему не в матери, а в бабки годится. Мерзость, согласен. Но уничтожение мира — это уже слишком. Как они это сделают? У них в подвале ядерная бомба?
— Ядерная бомба? — усмехнулся Барни. — Если бы все было так просто! Все дело в ритме.
— Каком ритме? — не понял Нортон.
— Что-то вроде: тум, ту-тум, тум, ну и так далее.
Нортон сделал маленький глоток.
— И? Звучит, конечно, зловеще, но не более. Или это одна из тех мелодий, которую раз услышишь и уже никогда не выкинешь из головы? Этакий музыкальный Заир. Басманти, кажется, славилась именно такими песенками. Новый хит на радио, а человечество сходит с ума. Угадал?
Барни смерил Нортона уничижительным взглядом.
— Я оплачивал твое обучение в колледже. Чему тебя учили?
— Истории искусств, в основном…
Барни грустно покачал головой.
— Так я и думал, что ты пустишь деньги по ветру. Твое образование, что твои жабы: выглядит внушительно, а внутри пусто. Ладно, попробую объяснить по-простому. Есть карандаш и бумага?
— Найдется, — кивнул Нортон.
Он принес дяде пару листов, огрызок карандаша и альбом с репродукциями Уистлера, чтобы было на чем писать. Заставлять Барни идти до стола было слишком жестоко.
— Смотри, — сказал Барни, рисуя неровный круг. — Допустим, это Земля. Общее устройство, думаю, тебе знакомо? Этому учат в школе — вот кора, здесь мантия, тут ядро…
Листок заполнили концентрические круги.
— Теорию Эйлера оставим в стороне, доказательств адмирала Берда не достаточно, чтобы признать ее истинной. Про дрейф континентов ты тоже не слышал? В общем, твердая оболочка Земли плавает на жидкой магме. В центре находится кристаллическое ядро. Обрати внимание на слово «кристаллическое» , то есть имеющее упорядоченную структуру. А теперь смотри… Как известно, жидкость является наиболее подходящей средой для распространения акустических колебаний. Фактически, некоторые волны способны проходить сквозь жидкость, не затухая, а усиливаясь. Видел, наверное, как певцы разбивают голосом стаканы? Явление, известное как резонанс. Подумай, что произойдет, если на структуру ядра воздействовать резонансной волной? Взрыв! Вся планета разлетится на куски. Бабах! — и все. Finita. Конец истории. Только твои жабы и останутся. Как говорится, жабы наследуют землю.
— Ты искажаешь цитату, — заметил Нортон. — Речь шла…
Барни отмахнулся:
— Не суть важно. Они нашли эту волну и уже готовы запустить ее. Тум, ту-тум, тум. От Земли вот-вот ничего не останется, и то, что я единственный человек, который это понимает, ничуть не умаляет угрозы.