По традиции своих предков великий князь посоветовался с матерью, митрополитом Филиппом и боярами и принял решение взять в жены царевну Софию.
На середину зала вышел секретарь кардинала Никейского мессер Бонакорсо Бальцони. Низко поклонившись послу, он весьма учтиво проговорил:
– Вы видите в кресле перед собою высокородную принцессу Софию из древнего рода Палеолог. Принцесса вошла в возраст, и если ваш государь так славен и знаменит, то отчего бы нам не обсудить возможности заключения брака? Принцесса София – дева высокого рода, несравненной добродетели и прекрасного воспитания. Она составит счастье для любого государя…
Московит выслушал перевод речи монсиньора Бальцони, степенно поклонился и заговорил:
– Благодарствую! Своими глазами я вижу, сколь хороша и приятна для глаза царевна. А род ее столь знаменит и славен, что нет равного ему ни в франкских, ни в италийских краях. Так что не сыскать во всем христианском мире лучшей невесты для моего государя. Однако всякая высокородная невеста должна принести своему супругу достойное приданое. Какое приданое будет за царевной Софией?
Мессер Бальцони откашлялся, развернул пергаментный свиток и начал зачитывать перечень Зоиного приданого.
Впрочем, список этот был не так велик, как у других знатных невест. Потеряв империю своих предков, византийская царевна потеряла почти все свое богатство, почти все драгоценности, и зависела теперь в основном от щедрости папы Павла Второго и своего покровителя, кардинала Виссариона.
Мессер Бальцони не преминул назвать имена ее высоких покровителей.
– Его Святейшество папа дает за принцессой Софией шесть тысяч золотых дукатов и головной убор персидской работы с изображением Пресвятой Богородицы… его преосвященство кардинал Виссарион Никейский дает за ней две тысячи золотых дукатов и вышитый монахинями покров с изображением сцен из Святого Писания… также принцесса София принесет своему супругу дорогие уборы и украшения своей покойной матери, княгини Екатерины… также принцесса София принесет супругу многие книги, привезенные ее покойным отцом из библиотеки Константинополя… также принцесса София принесет своему супругу четыре сундука голландского полотна столового, сундук посуды серебряной и прочей утвари…
Гости явно скучали. Примо деи Корса откровенно зевал. Только один неприметный человек, необычно худой, в скромном монашеском облачении, с выбритой головой и темными, глубоко запавшими глазами, с крестом из черного дерева на груди внимательно слушал мессера Бальцони и время от времени делал пометки в небольшой книжице. Когда речь зашла о книгах из константинопольской библиотеки, незнакомец заволновался и придвинулся ближе, дабы не пропустить ни слова. Чтобы сдержать волнение и не показывать его внешне, он принялся перебирать четки. Четки эти были весьма необычны – вместо обычных бусин на нить были нанизаны искусно вырезанные из черного дерева маленькие черепа. Едва же секретарь кардинала закончил перечень приданого, незнакомец выскользнул из толпы и покинул парадный покой кардинала.
Его исчезновения никто не заметил – никто, кроме любопытного Примо деи Корса.
Проводив незнакомца взглядом, он шепотом осведомился у своего соседа:
– Кто это был?
– О ком вы, мой дорогой Примо?
– О том худом монахе, который только что покинул зал. Ну, тот, с выбритой головой и злыми глазами!
– Ах, этот… кажется, это знатный испанец, доверенный человек кардинала Сполетти.
В медицинский центр «Долгий век» Лариса влетела за пять минут до начала смены, так что получила порцию неодобрительных взглядов от Алены.
– Ты где это ходишь? – шепотом спросила она. – Знаешь же, что мне за Славиком надо.
Сын Алены пошел в первый класс, она сильно рассчитывала на свекровь, но та заартачилась и заявила, что всю осень проведет на даче. Теперь Алене самой приходилось выкручиваться. Она упросила Ларису работать только во вторую смену и срывалась с места в карьер ровно в три, как скаковая лошадь.
– Извини! – буркнула Лариса, скрываясь в маленькой комнатке, где персонал переодевался и пил чай.
Алена тут же устремилась за ней, благо перед стойкой никого не было.
– Двое на УЗИ придут, один к хирургу записан, – тараторила она, – еще одна мамаша ребенка к ЛОРу приведет.
– Да я разберусь! – отмахнулась Лариса. – Иди уж!
Алена накинула куртку, наскоро пригладила волосы, даже не взглянув в зеркало, и умчалась, столкнувшись в дверях с доктором Андреем Егоровичем.
Доктор был мануальным терапевтом, вездесущая Алена говорила, что у него золотые руки. И правда, больные шли к нему едва ли не толпой, записывались за несколько месяцев. Доктор был довольно молод, сорока еще нет, и как-то в приватном разговоре велел Ларисе звать себя просто по имени. Только не при всех, потому что главный врач строг и никакой фамильярности не разрешает.
– Не помешаю? – спросил Андрей деликатно.
Лариса уже надела халат и теперь с грустью рассматривала стрелку на колготках. Задела-таки проклятой шкатулкой!
– Ну что за день сегодня такой! – вздохнула она и раздраженно пнула ногой пакет.
Он с шумом упал с табуретки, журнал вывалился на пол.
– Что это у тебя? – Андрей наклонился.
«Ну, сейчас начнется, – с тоской подумала Лариса, – замучает разговорами про мою знаменитую мамочку».
Однако доктор не обратил ни малейшего внимания на портрет красивой ухоженной блондинки, он уставился на шкатулку. Потом поднял ее с пола и поставил на подоконник.
– Что это? – повторил он.
– Ой, не спрашивай, – вздохнула Лариса, – всучил один больной подарочек…
Она осеклась было, но вспомнила, что уже обсуждали они с Андреем этот вопрос. Он прекрасно знал, что Лариса делает иногда уколы на дому, он и сам ходил к нетранспортабельным больным на дом. Зарабатывать-то всем нужно.
– И что люди находят в таком старье? – сказала Лариса, брезгливо поморщившись. – Эту штуку и в руки взять противно, не то что в дом принести…
– Да-да, – рассеянно сказал Андрей, прикоснувшись к шкатулке, – послушай, что ты собираешься с ней делать?
– Да выбросить на помойку! – с чувством сказала Лариса. – Никакого от нее прока, вот, колготки порвала…
– Ну, если выбросить… Отдай ее мне! – решился Андрей.
– Да тебе зачем? – изумилась Лариса. – Бери, конечно…
– Да мне-то, сама понимаешь, не нужна она. Есть у меня больной один… – Андрей вздохнул тяжело, – то есть не больной, а друг мой. То есть он больной… В общем, года два назад поехал мой Вовка в Австрию на лыжах кататься. Ну и вернулся оттуда полностью парализованный. Неудачно упал. Перелом позвоночника. Год по больницам провалялся, четыре операции перенес, наконец выписали. Сказали – все, что могли, сделали, дальше сам выбирайся. Работаю я с ним… – снова Андрей вздохнул тяжко.
– Неужели нет прогресса? – поинтересовалась Лариса просто так, из вежливости.
Откровенно говоря, ее не слишком тронула история неизвестного человека. Ну, не повезло, упал неудачно, так что ж теперь делать, у каждого свои заморочки.
– Есть… – задумчиво ответил Андрей, – он теперь сидеть может, и руки двигаются…
Он посмотрел на свои руки, как будто прислушиваясь. Лариса вспомнила слова Алены про золотые руки доктора. Наверно, и впрямь у него дар, во всяком случае, к рукам своим он относился очень бережно, как музыкант.
– Вовка ведь раньше классным архитектором был, – продолжал Андрей, – ну, по старой памяти коллеги время от времени подбрасывают ему работенку – рассчитать что-то, спроектировать на компьютере. Так что в материальном плане не бедствует. А для души вот занимается он реставрацией таких штучек, – доктор кивнул на шкатулку, – это терпения требует и времени. А уж чего-чего, а времени у него сейчас навалом. Так я возьму? Как раз сегодня к нему еду…
– Да бери, конечно! – сказала Лариса, выходя из комнаты. – Раз больному человеку развлечение…
У стойки уже стояла мамаша с ребенком лет десяти, они пришли к отоларингологу. Потом заскочила девица за результатом анализов. Под мышкой девица держала крошечную собачку. Пока Лариса искала бланки, в холл вылетела Эльвира. Себя она величает заместителем главного врача, а на деле является обычным завхозом.
Орлиным взором заметив собачку, Эльвира не преминула сделать замечание насчет того, что с собаками в медицинский центр нельзя. Девица тут же начала орать, что собака – дорогая, ценная, с тонкой и чувствительной психикой, не на улице же ее оставлять. Эльвира вошла в раж и высказалась в том смысле, что вообще не понимает, за каким чертом люди держат такое мелкое недоразумение и называют его собакой. Девица, совершенно справедливо обидевшись, обозвала Эльвиру нацисткой, собачка визгливо залаяла. Затем ее хозяйка выхватила у Ларисы бланки своих анализов и вылетела, крикнув на прощание, что ноги ее не будет больше в этой забегаловке. А собачка умудрилась напоследок цапнуть Эльвиру за палец – не больно, но унизительно.
Мерзкая баба тут же обратила свой гнев на Ларису, а та молчала, хоть очень хотелось сказать, что если бы сама Эльвира не влезла со своим неуместным замечанием, никакого скандала и не было бы. Но нельзя с Эльвирой ссориться, она главному врачу не то родственница дальняя, не то знакомая близкая, напоет ему в уши, и Ларису уволят. Жалко бросать такую работу – все-таки платят здесь прилично, не сравнить с участковой поликлиникой.
Через два часа холл опустел. Всегда так – к началу смены народ подходит, потом поток редеет, а после шести уже идут те, кто с работы. Лариса решила выпить чаю прямо за стойкой, посетителям все равно не видно, да и нет никого. А если кто войдет, она всегда успеет чашку в ящик убрать.
Снова под руку попался тот самый журнал с мамочкиной фотографией на обложке. Да, выглядит неплохо на самый пристрастный взгляд. Не зря, когда она снялась в фильме своего мужа, прочно прилепилось к ней прозвище «Русская Катрин Денев». Вроде и правда похожа немножко тогда была – прическу такую же сделала. Фильм хороший был, призов всяких наполучал на зарубежных фестивалях, мамочкин муж из подающего надежды стал знаменитым.