Я даю Хлое бутылочку с раствором, который мне выдали в больнице. Не успев выпить жидкость, Хлоя засыпает. Я укладываю ее в кроватку, а когда возвращаюсь, вижу, что Рената уже разлила по бокалам вино.
— Как ты думаешь, это нормально, что она так много спит? — спрашиваю я, плюхнувшись на стул, и делаю глоток вина, восхитительной выдержанной вальполичеллы.
— Она же больна. Ты-то что делаешь, когда болеешь? Спишь, верно? — говорит Рената, пожимая плечами. — Я не слишком разбираюсь в детях, Мира. Так, одни догадки. Что сказал врач?
Я посвящаю Ренату в подробности бурной ночи, которую мы с Хлоей закончили в отделении реанимации, пока она сервирует ланч. Жареные красные и желтые перчики, молодые артишоки со стеблями, замаринованные в оливковом масле с травами, несколько сортов оливок, маринованные белые бобы и холодный салат из листьев рапини[13], густо приправленный чесноком и жгучим перцем. Я знаю, что за всем этим Рената ездила в Бронкс, на Артур-авеню, — вот оно, истинное доказательство любви и дружбы. Надо быть полным параноиком, чтобы заподозрить ее в тайном сговоре с Джейком.
— А знаешь, — говорит Рената, — я ведь теперь тоже мама. — Заметив мое удивление, она улыбается. — В смысле, мачеха. У Майкла есть дочь.
— Я не знала. Сколько ей? Она живет с вами?
Трудно представить себе ребенка в квартире Ренаты, где царят безукоризненная чистота и минималистский стиль.
— О нет, — поспешно отвечает Рената — очевидно, ей в голову пришла та же мысль. — Ей тринадцать лет. Самый тяжелый возраст для девочки. Живет с матерью в Верхнем Вест-Сайде. Ходит в школу мисс Портер. — Рената делает паузу, чтобы хлебнуть вина. — Разумеется, меня она ненавидит.
Я собираюсь сказать ей что-нибудь утешительное, вроде того, что дети всегда с трудом привыкают к неродному отцу или матери, но Рената меня останавливает.
— Брось, все нормально. Ее доверие я просто куплю. Понимаешь, у всех тринадцатилетних девчонок есть одна общая черта, — говорит Рената, размахивая у меня перед носом куском чиабатты, — каждая из них имеет свою цену. Например, цена Мелиссы — рюкзачок от «Прада». Это все, что она просит подарить ей на Рождество, трогательное дитя. Представляешь? Рюкзачок от «Прада»! Свою первую вещь я купила в «Прада», когда мне было тридцать.
Мы продолжаем болтать в том же духе, пока не выпиваем все вино и не съедаем почти весь сыр. Вымакав корочкой хлеба остатки салата из припущенной горьковатой зелени рапини, я сообщаю Ренате об ореховых бискотти, которые стали бы достойным финалом нашего пира.
— И очень хорошо, что ты ничего не испекла, — говорит Рената. — У меня уже нет времени на кофе, к тому же я и так много съела.
Рената снимает с шеи кухонное полотенце и отодвигается от стола. Почти час дня, а ей нужно сделать еще шесть-семь звонков. Мне становится неловко, что я оторвала ее от дел.
— Спасибо, Рената, — говорю я, протягивая ей заказ от нашего ресторана, к которому я добавила еще два вида уксусов — из красных апельсинов и черной вишни. — Спасибо за все. Еще и накормила!..
Хочется сказать ей что-то еще, объяснить, до чего я была рада этому ланчу и тому, что на свете есть кто-то, кто обо мне заботится хотя бы немного. Но я молчу, подозревая, что если я все это скажу, то мы расчувствуемся и дело, возможно, закончится слезами. И поскольку мы с Ренатой обе не отличаемся сентиментальностью, я испытываю облегчение, когда вместо ответа она берет меня за плечи и хорошенько встряхивает.
— Мира, — с расстановкой произносит Рената, глядя мне в глаза, — даже если Джейк оказался полным дерьмом, это не значит, что ты должна себя истязать.
— Я знаю, — неуверенно говорю я.
Рената окидывает взглядом комнату, отмечая беспорядок, разбросанные по полу погремушки, ходунки, пустые детские бутылочки, бумаги.
— Первое, что ты должна сделать, это нанять уборщицу. Ты же теперь работающая мать-одиночка. Пусть кто-нибудь приходит пару раз в неделю и убирает квартиру. Второе: тебе необходимо бывать на людях. Когда ты последний раз обедала или завтракала в ресторане? Когда последний раз говорила о чем-нибудь, кроме работы? Ха! Можешь не отвечать — я уверена, ты этого не вспомнишь. Ну так вот: найми на ближайшую субботу няню, потому что я собираюсь заказать столик в каком-нибудь сказочном месте. Тебе давно пора познакомиться с Майклом, а заодно и с Артуром.
Каким еще Артуром? Но едва я раскрываю рот, чтобы задать этот вопрос, Рената набрасывает на плечи дорогую накидку из тончайшей шерсти, быстро чмокает меня в щеку и исчезает за дверью.
Глава 4
Нью-Йорк в дни Рождества любят все, поэтому я вечно чувствую себя не от мира сего, когда признаюсь, что праздничный Нью-Йорк вгоняет меня в глубокую депрессию. Все радуются, смеются, поздравляют друг друга, просто диву даешься! И как людям не надоедает без конца слушать одни и те же рождественские мелодии — на каждом углу, в каждом универмаге? А толпы туристов, которыми запружены улицы, умильные ахи-охи у каждой до невозможности слащавой витрины?.. С октября по январь тебя не оставляет ощущение, что население подвергли коллективной лоботомии.
Это будет первое Рождество в жизни Хлои, и мне полагается радоваться. Однако при мысли о том, что нужно украшать елку и заворачивать подарки для Хлои, которые потом самой же придется разворачивать на следующее утро, у меня начинает болеть голова. Я подумывала отправиться на Рождество в свой родной Питсбург, однако поездка будет сопряжена с такими трудностями, что лучше и не мечтать. Кроме того, праздники — самая горячая пора для владельцев ресторанов, и вряд ли мне удастся выкроить время. К тому же я еще не придумала, как буду отмечать День благодарения, а это задачка посложнее, чем Рождество. Дню благодарения мы с Джейком всегда придавали большое значение и обязательно приглашали несколько приятелей-гурманов, чтобы всем вместе приготовить, а затем отведать собственноручно приготовленные деликатесы.
Звонит Рената и сообщает, что заказала столик в «Ле Бернадене» на восемь вечера в субботу. Прайм-тайм. Кроме того, она взяла на себя смелость самолично нанять няню для Хлои. Габриэлле, подруге ее падчерицы, всего четырнадцать лет, но у нее уже есть сертификат, удостоверяющий, что она умеет делать искусственное дыхание младенцам, а также такса — пятнадцать долларов в час.
Рената имела наглость заподозрить меня во лжи, когда я сказала, что Хоуп, которая обычно сидит с Хлоей, заболела, подхватив какую-то инфекцию, когда делала себе очередную татуировку.
— Мира, я тебе не верю. Тебе просто ищешь повода не пойти.
Еще бы она поверила! Я невольно улыбаюсь, представив себе татуировку в виде черепа со скрещенными костями на пухлой руке женщины средних лет.
— Так вот, — говорит Рената, — о няньке я уже позаботилась. Кстати, мне зайти за тобой, чтобы помочь одеться, или сама справишься?
Я издаю стон.
— Обещай, что наденешь что-нибудь миленькое и заставишь себя улыбаться. Артур с ног сбился, пока заказывал столик, — капризным тоном говорит Рената.
— А кто он, этот Артур?
Небось, старикан лет восьмидесяти, другого кавалера Ренате раздобыть для меня не удалось. Было бы ему меньше пятидесяти, его бы не звали Артур.
— Один из приятелей Майкла. Пишет книгу по истории кулинарии, которую Майкл собирается издавать, и сотрудничает с журналом «Chef's Technique». Ты, наверное, читала его писанину.
— И твой муж, который ни разу в жизни меня не видел, решил, что этот тип мне подходит? Но почему? Потому, что мы оба знаем, как пользоваться меццалуной[14]?
— Слушай, Мира…
— Постой-ка, его случайно зовут не Артур Коул? — спрашиваю я.
— Да. Ты его знаешь?
Вообще-то говоря, да. Дело в том, что я регулярно почитываю его колонку в «Chef's». Чудак, каких мало, пишет длиннейшие трактаты, в которых самым тщательным образом исследует наилучший способ приготовления запеченного тунца и приводит до пятнадцати различных вариантов.
— Вот видишь, у вас все же есть что-то общее, — говорит Рената, когда я объясняю, откуда знаю Артура. — Ну не упрямься, пошли, будет весело.
— Даже не знаю, Рената, я еще не готова…
— Забавно получается — Джейк-то не стал долго ждать. И недолго тоже. — От этих слов я цепенею. — Мира, я так тобой восхищалась! Развод так развод, в лучших традициях. Ты была просто великолепна — настоящая итальянка! Что же с тобой случилось?
Я хочу сказать ей, что сейчас я не чувствую себя ни красивой, ни интересной и что любовь и ненависть к Джейку отнимают у меня все время и забирают всю энергию. Не услышав ответа, Рената говорит именно то, что мне так нужно услышать, но во что я не верю ни одной секунды.
— Послушай, Мира, твой Джейк — законченное дерьмо, а вот ты — красивая женщина в самом расцвете лет. Ну давай же, встряхнись, купи себе что-нибудь нарядное. И распусти волосы. Мужчины обожают длинные распущенные волосы. Это так сексуально.
Я издаю стон.
— Для Артура Коула самое сексуальное, что есть на свете, — это говяжьи ребрышки.
Рената смеется.
— Ладно. Но что, в конце концов, может с тобой случиться? Ну, пообедаем мы в молчании, выпьем по бокалу прекрасного вина, ты убедишься, что Артур страшный зануда, и уйдешь домой. Правильно? И мы перейдем к плану Б.
— Какому плану Б?
— Эдди Макарелли.
— Эдди? Поставщик рыбы? Эдди Макарелли — твой план Б?
Я в ужасе. Эдди, хотя и считается хватким дельцом (он поставляет рыбу в лучшие рестораны Нью-Йорка, включая «Ле Бернаден»), по натуре просто дешевый позер. Эдди обожает появляться на публике так, чтобы «только брызги летели» (один из его неудачных каламбуров). Эдди носит кольцо с розовым бриллиантом и разговаривает как Тони Сопрано. Не понимаю, с чего Рената решила, что мы можем заинтересоваться друг другом.
— Рената, об Эдди я даже думать не хочу. У нас чисто деловые отношения. Я покупаю у него рыбу.