Посетители Центрального зоопарка в Нью-Йорке были потрясены, когда в вольерах завыли волки. Работники зоопарка пребывали в недоумении. Они никогда такого не слышали, даже по ночам. О том, чтобы животные вели себя подобным образом в дневное время, не могло быть и речи. Правда, день действительно был необычным: мрачным и гнетущим. Он не оставил равнодушными даже голубей, формировавших длинные косые стаи, медленно направлявшиеся к югу. Голуби никогда не мигрировали. Во всяком случае, раньше.
Для Гари Тернера, сидевшего в своем офисе на Уолл-стрит, ненастная погода имела такое же значение, как и ливень в Самарканде. Он лихорадочно набирал номер на трубке, прикрывая рот свободной рукой.
— Я знаю, мистер Масако, у вас сейчас может быть очень тяжелое время, но это очень важно. Ваш сын обязательно бы мне помог…
В трубке внезапно повисла тишина. Гари не мог перевести дыхания от удивления. Он изо всех сил пытался держать себя в руках. Масако бросил трубку, или что там происходит, черт возьми? Господи боже мой, он висит на волоске от гибели! А этот узкоглазый, который понимает лишь каждое десятое его слово, так с ним обращается!
— Эй, Гари, объект справа! — раздался шепот Пола из соседней кабинки.
Потом появился мистер Фостер, который выглядел вполне беззаботно. Правда, никто ни разу не видел его озабоченным.
— Гари, Гари, ты умный малый. Но ты не настолько умен, как о себе думаешь.
Гари застыл на своем месте. Мистер Фостер оперся костяшками пальцев о его стол. Он навис так низко над лицом Гари, что тот мог рассмотреть поры на носу босса. Разве это были поры? Это были бездонные шахты, каньоны! От него пахло каким-то отвратительным средством для волос.
— Малыш Гари, мне только что звонили из Комиссии по ценным бумагам.
Гари попытался взять себя в руки и заставить свое горло повиноваться ему. Однако оно оказалось способным только на ломкий голос подростка:
— Правда? Комиссия по ценным бумагам?
Фостер начал потеть. Его глаза, казалось, больше подошли бы злобной крысе, чем этому человеку.
— Они все знают о сделках с «Воридиумом», которые ты проводил за границей.
Гари хотел спросить: «Какие сделки с „Воридиумом“?», но решил, что это было бы лишним.
Мистер Фостер покраснел так, будто Гари задал свой вопрос вслух.
— Ты знаешь, о чем идет речь, — прорычал он. — После слияния они будут стоить целое состояние.
Все, его вычислили. Поймали. Приперли к стенке. У него оставался лишь один выход.
— Я ничего не покупал…
— Не будь идиотом, Гари. Скажи своим друзьям в Японии, чтобы они сбросили все до слияния. Комиссия не должна ничего найти, иначе тебе придется нанимать хорошего адвоката, потому что за такие фокусы они точно упекут тебя за решетку.
Он выпрямился и провел руками по своим дурацким волосам. Чем он их мажет? Бриолином? Маслом?
— Мне лично начхать на то, что с тобой будет, — продолжил он. — Но если тебя заметут, то пятно ляжет на всех нас. Так что ты должен поступить правильно, Гари.
Он развернулся и пошел к выходу, так же спокойно, как и вошел. Пол, который во все уши прислушивался к каждому слову разговора, спросил, о чем шла речь. Гари не стал отвечать, а только метнул в его сторону выразительный взгляд и понадеялся на то, что до этого придурка дойдет, что его надо оставить в покое.
А какая тюрьма на самом деле? Либо он достучится до мистера Масако, либо скоро узнает все о тюремном быте. Смешно, но он отчаянно пытался избавиться от плывущего к нему богатства из-за того, что какого-то человека убило градом. В другой момент он бы даже потешался над этим. Да, но сейчас ему было не до смеха.
Академия Пайнхерст уже целый век стояла на крутом берегу Гудзона. В контрасте с безумством городской жизни, бушующей по другую сторону от высокой стены красного старинного кирпича, увенчанной стеклянной мозаикой на бетоне, широкие лужайки студенческого городка казались оазисом. Но сейчас бешеные вихри, сталкиваясь друг с другом, обрушивались с небес лавиной, терзая деревья, траву, забрасывая дорожки обломками веток. Картина больше не казалась мирной.
В старинном актовом зале, крышу которого поддерживали огромные темные балки, дождь так яростно барабанил по крыше, что и без того нервные участники олимпиады плохо слышали свои собственные ответы, не говоря уже о самих вопросах.
За длинным столом, позади вывески «Средняя школа Вудмонт», вместе с другими ребятами сидели Сэм, Брайан и Лора. Перед столом стояла кафедра, с которой судья в аккуратном темном костюме с красно-коричневым галстуком читал вопрос: «В 1532 году испанский конкистадор Франсиско Писарро пленил одного из братьев-наследников императора инков у высокогорного перуанского города Кахамарка. Как его звали?»
Сэм с презрением подумал, что это действительно была «Своя игра», и если бы не драгоценная Лора, то ни за какие блага мира он не согласился бы участвовать в этом дурацком ребячьем соревновании.
— Монтесума, — прошептал Брайан.
— Нет, Монтесума был в Мексике, а не в Перу, — быстро ответила Лора. — Как же его… Ана… Ата?
Сэм наблюдал за мучениями своей команды и за тем, как совещались их соперники, со страхом поглядывая на судью. От нечего делать он принялся рисовать испанский галеон, плывущий по открытым водным пространствам. Может быть, так выглядел корабль Писарро, плывущий в Перу, чтобы уничтожить одну из величайших цивилизаций мира за каких-то двадцать семь тысяч килограммов золота, которое, кстати, было истрачено одним поколением испанских королей.
Лора ткнула его локтем, чтобы он перестал рисовать.
— Атахуальпа, — сказал он отстраненно, не отрываясь от своего корабля. Точно ли он передает оснастку 1532 года? Он не мог за это поручиться.
Лора моментально написала ответ на стандартном бланке.
— Время! — объявил судья.
Девушка быстро передала бланк в руки ассистенту, подошедшему к их столу. Судья спросил:
— Кто дал правильный ответ?
Счастливчиков оказалось два: команды Вудмонт и Пайнхерст. Разумеется, ведь Пайнхерст были хозяевами и устроителями этой олимпиады. Академия Пайнхерст считалась лучшей в академических десятиборьях. Их трофеи украшали главное фойе здания. Неожиданно Сэм заметил кое-что исключительно неприятное. Джей Ди Уайт, капитан команды Пайнхерст, встретился глазами с Лорой и изобразил приветственный жест.
Нечего ему тут стрелять глазами! Негодяй стал пожирать Лору взглядом, как только она вошла в эту дурацкую комнату.
Глава 5
Доктор Люси Холл вбежала в отделение детской интенсивной терапии, лишь на секунду вспомнив о Сэме. Как он там? Чья команда побеждает? Она надеялась, что победят именно его ребята. Ее сын был азартным борцом, не терпящим поражений, который к тому же обладал глубочайшими энциклопедическими знаниями. С ним было невозможно играть в викторины, и она в глубине души жалела, что детям нельзя участвовать в телешоу, где шла игра на деньги. Сэм мог бы прожить свою жизнь безбедно, если бы для него сделали исключение.
Подходя к кровати своего маленького пациента, Люси уже не вспоминала о сыне. Молча, как всегда, она поблагодарила Бога и судьбу за то, что ее драгоценный сын так здоров и силен. Люди часто не понимают, каким богатством они обладают.
Она смотрела на Питера, у которого опухоль мозга задела зрительный нерв. Ни о какой операции не могло быть и речи, химиотерапия была бесполезна. Оставалось только одно средство: радиоактивное облучение. Питер выглядел очень уставшим.
— Облучение сократило размер опухоли на двадцать процентов, — сказала Мария, передавая Люси историю болезни.
— Как он сегодня? — тихо спросила она медсестру.
— Без изменений.
Неутешительные новости. Плохо. Люси подошла ближе к кровати мальчика:
— Здравствуй, Питер. Как у тебя дела?
— Немного получше, наверное.
В устах юного пациента эти слова имели противоположное значение. Питеру было немного похуже. Люси очень хотелось схватить это темное тело опухоли и вытащить его из головы мальчика. Как могло такое случиться с этим замечательным малышом? Почему? Неужели у Бога нет глаз?
Увидев, что Питер держит в руках потрепанную книжку о Питере Пэне, Люси вдруг подумала, что врачи могут ошибаться. Что, если они неверно оценили состояние зрения мальчика?
— Уже можешь читать?
— Нет. Но я помню эту сказку по картинкам. Моя мама читала ее мне.
Как и большинство детей на этом отделении, Питер был окружен заботливыми родителями, братьями, сестрами, тетушками и бабушками, которые поддерживали его и себя. В таких семьях крепла дружба, появлялась и угасала надежда, звучал смех и лились слезы. Люси казалось, что жизнь возле больного похожа на спасательную шлюпку. Незнакомые люди плачут друг у друга на плече, и каждый старается поддержать товарища по несчастью.
Если вы захотите узнать о человеческом благородстве, на секунду поверив в то, что алчность, жестокость и вероломство являются не единственными отличительными чертами гомо сапиенс, то приходите в педиатрическую интенсивную терапию, где умирают и выздоравливают дети. Там вы сделаете сразу два открытия: первое — святые в этом мире встречаются гораздо чаще, чем грешники, и второе — больные дети обладают каким-то сокровенным знанием о любви, которое не доступно простым людям. Мало кто мог уйти из этого места, по-прежнему считая, что мир пуст и бездушен и жизни после смерти не существует.
— Твоя мама тобой очень гордится, — сказала Люси Питеру. — Ты у нас очень смелый.
Будто бы в ответ на ее слова все здание больницы едва заметно вздрогнуло. Потом Люси услышала звук, который никогда раньше не замечала, находясь в стенах госпиталя: неистовое завывание ветра, похожее на стон привидения в ненастную ночь.
Вечером в Лос-Анджелесе было непривычно тихо. Так тихо, как бывает в Лондоне, когда все звуки поглощаются знаменитым фогом. Туман, волной накатывавшийся со стороны Тихого океана, представлял собой восхитительное зрелище