Иннокентий (Кульчицкий) в 1719 году переведён в Санкт-Петербург и определён соборным иеромонахом в Александро-Невскую лавру. Назначен на должность корабельного иеромонаха на корабль «Самсон», стоявший в Ревеле, затем – обер-иеромонахом флота, стоявшего в городе Або
А царский указ был строг и точен: для службы на кораблях уже в 1719 году требовалось 29 иеромонахов и 2 обер-иеромонаха. А через два года – уже 40 священников.
Права и обязанности «призванных на флот» священнослужителей определил Морской устав 1720 года и Инструкция флотским иеромонахам 1721 года. Что же входило в круг обязанностей священника на корабле? В первую очередь, совершение ежедневных молитв и богослужений. Совершались три молитвы: утренняя, дневная и вечерняя, когда позволяла погода. Еще он должен был «посещать и утешать больных и иметь попечение, дабы без причастия кто не умер, и подавать сведения капитану о состоянии, в котором их находит», а также «содержать себя в добром порядке в образ другим».
Русская православная церковь строго следила за тем, чтобы корабельный священник не только отправлял богослужения и причащал больных, но был бы образцом для подражания для членов экипажа во всех проявлениях жизни, будь то отношение к еде или к противоположному полу, ведение бесед или чтение книг и т. д. Если священник нарушал это правило, то его ждало суровое наказание.
Каждый флотский священник жил в отдельной каюте, а обер-иеромонаху, если он находился на корабле, полагалось особое помещение. Сначала каюта морского священнослужителя располагалась выше капитанской, но затем ей стали отводить место рядом с кубриком для того, чтобы батюшка как можно чаще мог вести беседы с матросами, находясь в непосредственном контакте с ними, в том числе и во внеслужебное время. В этих целях священнослужителя никогда не селили с кем-либо вдвоем. Флотскому иеромонаху была положена шлюпка. Согласно Морскому уставу, он мог приставать к кораблю с правого борта. Традиционно этой чести в то время удостаивались лишь флагманы, командиры кораблей и офицеры, имевшие Георгиевские награды.
Несмотря на почет и дарованные царем привилегии флотским церковнослужителям, «кадровый голод» сохранялся.
Петр гневно требовал выполнения своих указов, но как их можно было выполнить? Какое-то время экипажи всех прамов и бомбардирских судов Балтийского флота окормлял один-единственный иеромонах Антоний.
Церковь не могла обеспечить военно-морской флот империи специально подготовленнымии годными по состоянию здоровья кадрами. И потому на корабли Балтийского флота стали отправлять провинившихся иеромонахов. Наказанием для них становилось пожизненная бессменная служба на кораблях, «вечное обывательство на флоте». Решение по делам преступников принимал церковный суд. Так, отправился в ссылку на море представитель древнего дворянского рода Паисий Бартенев «за самовольное принятие монашества в бытность учеником навигацко-математической школы». Не захотел служить под Андреевским флагом офицером, все равно будешь служить, но уже священником! Пока не помрешь. Туда же отправился «Исайя Волошин за укрывательство неприличных против персоны Его Императорского Величества слов, сказанных некоторыми казаками». Вольные станичники публично поносили царя, а некий Волошин не донес на них, и наказанием ему стала пожизненная служба на корабле – в вечной сырости, зимой в холоде, летом в жаре и духоте, при изнуряющей морской качке…
А священников еще и штрафовали, если они пропускали службу. Один раз пропустил – штраф рубль, второй – штраф два рубля. Это при их-то копеечном жаловании 10 целковых в год! Даже если не смог встать из-за болезни или укачало – все равно штраф. Если священник бывал замечен на службе в нетрезвом состоянии – выпил в сырости и холоде чарку водки (на деревянных парусниках XVIII века парового отопления не было, а печи не топили из-за боязни пожаров) – после третьего такого «греха» его могли судить в Духовном суде и лишить сана.
Не удивительно, что служители церкви от корабельной службы бежали как черт от ладана. После 1719 года вообще не удавалось найти для флота хоть сколько-то грамотных и здоровых священников. Брали всех, кто попадался под руку, на корабли отправляли обманом и похищением. Прямо как российских призывников в середине 90-х годов ХХ века. Так иеромонах Алексий – казначей Казанского архиерейского дома приехал в Александро-Невскую Лавру по денежным делам, а его отловили и повелели «быть в корабельном флоте иеромонахом». Он был вынужден отслужить одну навигацию, пока Казанскому митрополиту не удалось «выцарапать» своего казначея обратно. Архимандрит Соловецкого монастыря Варсонофий в 1720 году только чудом избежал службы на флоте.
Гавриил (Бужинский) в 1718 году назначен Петром I обер-иеромонахом флота
О том, насколько остро флот испытывал «кадровый голод» на священников, свидетельствует и отказ архимандрита Лавры выполнить настоятельные требования всесильного Александра Меньшикову о выполнении царского указа по «призыву» священников в 1721 году.
На следующий год Меньшиков затребовал на флот 9 священников, но и их не смогли отыскать. В 1723 году из Адмиралтейств-коллегии в Синод прислали требование: в Котлинскую эскадру на 30 линейных кораблей и фрегатов (общее число моряков 14 000 православных) прислать священников, ибо их всего шесть. Тогда еще шестерых отправили на флот из петербургских храмов, а из Лавры пришлось мобилизовать дополнительно 16 иеромонахов. Представляете чувства петербургских верующих? Пришли на заутреннюю молитву, а храм закрыт: все ушли… на флот! Но даже и тех, кого удавалось назначить на корабли петровская власть обманывала во всем. По указу Государя денежное содержание корабельного попа определялось в 30 рублей подъемных, а годовой оклад – в 9 рублей, 8 алтын и 4 деньги. Диакон Кирион Голубовский, служивший сразу на трех бомбардирских судах Балтийского флота – «Гангут», «Юпитер» и «Дондер», получил эти деньги только спустя 4 года службы. И то не от государевой казны, их ему собрали в родной Смоленской епархии.
Интересно, что пасторов лютеранских церквей Петербурга сия мобилизация не касалась, хотя офицеров-протестантов на кораблях было полно.
Тех священников, что как-то прижились в экипажах, сановные лица переводили с корабля на корабль, как полюбившихся юнг. Так, в 1721 году сам Меньшиков требовал перевода иеромонаха Авраама Вологодского (Галицкого) с фрегата «Сант-Яков» на фрегат «Карлс-Крон-Ваген». К лицам духовного звания «Божий Помазанник» Петр I относился как к крепостным холопам. В июле 1721-го именным указом царь повелел обер-иеромонаху Стефану Пребыловскому быть на кораблях в Ревеле. А в 1722-м настоятелю Воскресенского монастыря архимандриту Лаврентию Горке приказал отбыть окормлять экипажи судов Каспийской флотилии. Даже не интересуясь, чем обернется их немедленное отбытие для паствы и монастыря. Словно юнге приказал сбегать за бутылкой рома.
Низшие церковные чины массово «косили» от флотской службы, совсем как российские призывники конца ХХ века. А высшие погрязли в том, что сейчас называется коррупцией. Судите сами. Первенствующий иеромонах Котлинской (Кронштадтской) эскадры Балтийского флота Маркел Родышевский (из преподавателей Киевской духовной академии) в 1725 году продал в Риге серебряного лома и первосортного жемчуга на сумму 1 461 рубль. По тем временам в России на эти деньги можно было купить приличное имение. «Хранитель святости и духовности» накупил на эти огромные средства… личных предметов европейской роскоши. А серебро и жемчуг он воровал с окладов древних икон Псковского Печерского монастыря, когда служил в нем архимандритом. Дальше все было по современному сценарию: Родышевского долго держали под следствием… потом отпустили. Простили. И даже назначили ректором Новгородской духовной академии. В 1742 году он получил сан епископа Карельского. Комментарии, как говорится, излишни. Пока рядовые корабельные священнослужители терпели холод, качку, рискуя быть смытыми штормовыми волнами, обер-иеромонах Котлинской эскадры Маркел Родышевский имел хорошее жалованье –15 рублей в месяц (сравните с окладом рядового корабельного священника – 9 рублей в год), порционные деньги (на питание), каюту на флагмане, персональную шлюпку с гребцами (вроде прикрепленного автомобиля с шофером) и юнгу-слугу. А еще, опять же по именному указу государя, Родышевскому предписывалось «над подчиненными иеромонахами быть первым иеромонахом». Инструкция, отписанная лично царем весьма сомнительному «обер-иеромонаху», состояла из 17 пунктов, в числе которых предписывалось «отбирать у флотских офицеров суеверные книжицы, творящие тщету христианскому спасению». Видимо, отбирал священник-вор исправно, за что ему все прощалось. Каков поп – таков приход! Каков был Петр I – таковы были вокруг него кадры. Ибо в данном случае они как раз ничего и не решали.
Помимо «церковного плавсостава» Петр I «натворил великих дел» и в береговой службе. 5 мая 1722 года он подписал «Регламент об управлении Адмиралтейством и верфями», один из пунктов которого гласил: «Во всяком госпитале (обязать их иметь в каждом порту) надлежит иметь церкви и одного священника, который будет отправлять службу Божию, исповедовать и причащать больных».
Но больных надо было еще и лечить. Помимо докторов требовался младший медицинский персонал, санитарки, сиделки. И Петра осенила идея – направить на сию службу монахинь из женских православных монастырей! Для кого как, а для автора этой работы сие решение – аргумент в пользу того, что человек, подписавший указ 12 февраля 1723 года – не был кровным сыном царя Алексея Михайловича. Надо не иметь никакого представления о сущности службы монахинь, чтобы рассчитывать на положительный результат от такого решения. Даже с протестантско-практической точки зрения. Царь обещал платить хорошо: 7 рублей в год старшей монахине, 5 рублей – младшей. Но и это не увлекло сестер служить сиделками при пьяных и разгульных матросах во флотских госпиталях. Идея была столь абсурдной, что сменившая на престоле Петра I его супруга Екатерина I (сама далеко не святая, мягко го