воря) была вынуждена своим указом от 1 августа 1725 года отменить очередное самодурство «Великого реформатора».
Все это имело бы смысл, если б царь стремился дать духовную опору и утешение экипажам в тяжелой морской службе. Увы! О какой духовности можно говорить, если все делалось «из-под палки»? Священнослужителей силой или обманом заставляли служить на кораблях, моряков принуждали исполнять церковные обряды под страхом наказания: нижним чинам грозило избиение «кошками» – так что бы в кровь! – а офицерам – денежные штрафы или разжалование в рядовые. За первый пропуск богослужения в корабельной церкви офицера штрафовали на 25 копеек, дальше – дороже. Если офицер трижды являлся на молебен в нетрезвом виде, его могли разжаловать в матросы. Даже если он просто глотнул водки после вахты в ледяной шторм, чтобы не слечь от простуды. Что интересно, офицера, третий раз уличенного в игре в карты или кости во время богослужения, также лишали чина и должности… Конечно, допетровская Русь, ее флот и церковь не были образцами святости. Но не могу представить себе офицеров Корабельного приказа боярина Ордин-Нащокина, во время молитвы священника режущихся в картишки… Да еще не по одному разу.
Не удивительно, что после Петра I в русском флоте к церковной службе стали относиться как формальности – и нудной, и опасной.
Забытые подвижники веры
В августе 2014 года исполнилось 300 лет Гангутской битве, морскому сражению Северной войны 1700–1721 годов, которое произошло у мыса Гангут (полуостров Ханко, Финляндия) в Балтийском море между русской эскадрой и отрядом шведских кораблей. Битва эта принесла нашему флоту первую в его истории морскую победу, а день, когда это произошло – 7 августа, стал Днем воинской славы России.
Русские корабли у Дербента. Рисунок Ф.И. Соймонова. 1719 г.
Кто же возглавлял благодарственный молебен на кораблях эскадры в Рилакс-фьорде 31 июля по случаю одержанной победы?
Далеко не все флотские иеромонахи были подневольными неучами или циничными ворами. В морских походах петровского флота в период с 1718 по 1723 год принимал участие священник петербургской церкви Симеона Богопристойного Василий Керженецкий. На флот он пошел добровольно, еще до царского указа, и был почти единственным, кто имел законченное духовное образование. Считал службу на флоте своей духовной миссией. Вероятнее всего, именно он благословлял русских моряков на победы на Балтике.
Корабельные священники разделяли все тяготы и риски экипажа. С 1722 по 1725 год в морских походах и сражениях на кораблях погибли 3 иеромонаха. Одного из них – Матфея-Грека19 января 1724 года штормовой волной смыло за борт с палубы фрегата «Амстердам Галея». И перекреститься не успел.
Добросовестно и честно несли службу святые отцы не только на Балтике. Экипажи 45 ластовых судов Каспийской флотилии и более 200 галер (каждая с командой по 20 матросов) в 1722 году окормлял обер-иеромонах, архимандрит Лаврентий Горка – настоятель Воскресенского монастыря в Новом Иерусалиме. Назначенный на эту должность Синодом 17 мая 1722 года он всегда был рядом со своими духовными чадами – матросами: «Из Астрахани всегда на морских судах ехал и на берегу не много правил». Его сменил иеромонах Давид Скалуба из Московского училищного монастыря, специально назначенный для кампании 1723 года в Каспийскую флотилию. Он исполнял эту должность до окончания Низового похода кампании 1724 года, после чего был назначен «для духовного, до благочестия надлежащего дела в те места, где Астраханской губернии губернатор господин Волынский обретаться будет, и за тем делом быть при Волынском неотлучно». Давиду Скалубе следовало также вести миссионерскую деятельность среди переселившихся в поволжские степи калмыков. Однако с этой задачей он не справился, так как не знал калмыцкого языка. Живя в Астрахани, Давид Скалуба сохранял звание обер-иеромонаха. В начале 1725 года он получил новое назначение в Санкт-Петербурге.
Жизнь и приключения монаха-гидрографа
Много написано про экспедицию Витуса Беринга (1725–1730), получившую название Первой Камчатской. Отважный мореплаватель на парусном боте «Святой Гавриил» исследовал берега Камчатки и Чукотки, а затем через пролив, разделяющий Азию и Америку, названный впоследствии Беринговым, вышел в Северный Ледовитый океан. Во время экспедиции были проведены обширные географические наблюдения и чрезвычайно точные для той эпохи картографические работы, изучались быт и нравы местных жителей.
А кто был священником экспедиции Витуса Беринга? Оказывается, очень примечательная личность: монах Игнатий. В миру – Иван Петрович Козыревский. Его дед был якутским казаком, прадед – польским шляхтичем Могилевской земли, попавшим в русский плен во время войны с Польшей царя Алексея Михайловича.
В 1711 году Иван Козыревский вместе с Данилой Анциферовым отправился«…Камчадальской земли нос и Морские острова и всяких народов проведывать… И ежели где явятся самовластныя, таких в подданство под Российскую империю в ясашной платеж приводить. А наипаче как мочно проведывать всякими мерами домогаться про Апонское государство, и какими пути проезд к ним бывает… и будут ли они с российскими людьми дружбу иметь и торги водить, как и у китайцов, и что им из Сибири годно, и о протчем подлинно осведомиться…»
Эта экспедиция положила начало обследованию и освоению русскими Курильских островов. Вернувшись на Камчатку, Анциферов и Козыревский подали вышестоящему начальству челобитную и чертеж – первое достоверное географическое и этнографическое описание Курильских островов.
Летом 1712 года Козыревский снова отправился на Курилы. Выйдя с реки Камчатки, по пути в Болыперецкон для начала сделал данниками России камчадалов, живущих на реках Воровская и Кыкчик. Потом во главе отряда отправился дальше на юг, в результате чего в том же году появился примечательный документ – «Чертеж вновь Камчадальские земли и моря» – первая сохранившаяся карта, на которой изображены Курильские острова.
В апреле 1713 года Иван Козыревский отправился в новую экспедицию на Курилы, выполняя царский указ с ясно поставленной задачей: «о Апонском государстве и за перелевами о морских островах проведывание учинить». Поход проходил в исключительно трудных условиях: мешала непогода, да и курильцы не везде готовы были безропотно платить дань московскому царю. Дальше второго курильского острова казаки не продвинулись. Вот что сообщал по этому поводу сам Козыревский: «А на вышеписанные острова за осенним поздным временем морского пути без больших судов и без мореходов, и без компасов, и без якорей и снастей, и без кормовых припасов, и без военного снаряду, и за малолюдством вперед итти было мне ни которыми делы невозможно». Важнейшим итогом этого плавания стало появление «Карты всех островов до Матмай».
Похоже, что Иван Козыревский пользовался доверием властей, иначе вряд ли доверил бы ему приказчик камчатских острогов Иван Енисейский управление этим краем, отправляясь в 1714 году в Якутск с соболиной казной. Два года Козыревский управлял Камчаткой и немало сделал для упрочения русской власти на далеком полуострове. Ему, в частности, приписывается упрочение крепостей, поставленных в Нижнекамчатске, Верхнекамчатске и Большерецке.
Но все это время над Козыревским дамокловым мечом висело подозрение в соучастии в убийстве в январе 1711 года Владимира Атласова. В конце концов Козыревский решил уйти в монастырь. Осенью 1716 года он был пострижен в монахи и воспринял имя Игнатия. На левом берегу реки Камчатки, между устьем и Нижнекамчатским острогом, он построил «своим коштом» Успенскую пустынь (часовню и кельи) – «ради прибежища ко спасению безпомощным и престарелым и раненым служилым людям, которые не имеют нигде главы подклонить». Но, не найдя и здесь успокоения, вернулся в 1720 году в Якутск и поселился в Покровском монастыре. Конфликт с архимандритом Феофаном привел к тому, что он оказался закованным в кандалы. Тогда он совершил побег – для Игнатия Козыревского начались скитания и мытарства.
Якутск. Гравюра середины XVIII в.
17 сентября 1724 года Козыревский обратился к якутскому воеводе Полуектову с просьбой дать ему возможность продолжить работы по изучению Курильского архипелага и Японии. Но якутские власти не решились на этот шаг. Тогда Козыревский был вынужден бежать на запад, в Тобольск, где его благосклонно принял сибирский губернатор князь Михаил Долгоруков и отрекомендовал беглого монаха Витусу Берингу.
Встреча Ивана Козыревского с руководителем Первой Камчатской экспедиции (1725–1730) состоялась в 1726 году в Якутске. Первопроходец Курил вручил датчанину на русской службе основной труд своей жизни – «Чертеж как Камчадальскаго носу, також и морским островам, коликое число островов от Камчадальскаго носу до Матмайского и Нифону островов». В «доношении» и «чертеже» Ивана Козыревского отражалась история исследования Камчатки и Курильских островов, приводились богатые данные о Японии.
По сути, Иван Козыревский впервые открыл для России дальневосточную таинственную соседку – Японию. Результаты его трудов ускорили процесс изучения, освоения и присоединения к России Курильских островов, позволили активизировать усилия русских по установлению добрососедских отношений с Японией. Без этого вряд ли появилась бы известная записка Беринга, вернувшегося в 1730 году в столицу империи, представленная императрице Анне Иоанновне, в которой автор доказывал выгоду присоединения к России Курильских островов и установления торговли с Японией.
Обстоятельства помешали Ивану Козыревскому принять участие в Первой Камчатской экспедиции, однако его имя можно найти среди участников организованной в марте 1727 года экспедиции под руководством А.Ф. Шестакова. Перед отправлением в этот невероятно трудный и опасный поход, ставший последним в его жизни, Козыревский получил награду… десять (!) рублей «за проведование Японскаго государства, новых землиц, морских островов и всяких народов».