Неугомонный инок построил за свой счет небольшое одномачтовое судно и в 1729 году впервые в истории совершил плавание «рекою Леною к Северному морю» для исследования возможного морского пути на Камчатку.
Весной 1730 года Игнатий Козыревский прибывает в Москву, где в это время находилось правительство, и сразу же пишет донесения в Синод и Сенат. Представители церкви заинтересовались предложениями монаха по упрочению православной миссии «в Камчадальской землице». Игнатия посвятили в иеромонахи и назначили строителем Успенского монастыря на Камчатке. Более того, Сенат поддержал предложение о выделении Козыревскому 500 рублей на постройку Успенской пустыни и принял решение о строительстве церквей в Анадырске, Верхнекамчатске и Болыперецке, посылке туда священников, снабжении этих церквей утварью, сосудами, книгами. Наконец, было дано указание сибирским властям освободить от ясака на десять лет всех, кто воспримет православие.
Карта Сибири и Дальнего Востока, составленная Берингом. Конец 1730-х гг.
Окрыленный успехом Козыревский дерзает подать челобитную на имя императрицы Анны Иоанновны. В ней иеромонах Игнатий развивает план христианизации народов Камчатки – дело, которое он сам готов был возглавить, «дабы… Камчадальская земля с тамошними народы просияла святым крещением».
26 марта 1730 года в газете «С.-Петербургскія Ведомости» появилась обстоятельная статья о былых подвигах и достижениях Козыревского на Камчатке и Курилах. Пожалуй, впервые в печати Российской империи сообщалось о человеке, который знает «о морском пути в Япану», да и вообще «многие любопытные известия подать может».
28 июня 1731-го императрица дала указание Синоду: оказать всемерное содействие иеромонаху Игнатию относительно распространения православия в Камчатке, а также срочно разобраться, «какия ему чинены противности и что сделано для пользы Камчатскаго народа». И уже 3 июля члены Синода ответили придворному генералу С.А. Салтыкову: «просьбы иеромонаха Игнатия все удовлетворены».
Но вскоре судьба счастливца в одночасье переменилась. Как гром среди ясного неба прозвучало повеление императрицы: за ложное на Синод челобитье сослать Козыревского на вечное жительство в Угрешский монастырь, а 26 ноября 1731 года в Синод поступило донесение Тобольского митрополита по делу иеромонаха Игнатия. Ссылаясь на показания церковнослужителей Якутска, личных недоброжелателей Козыревского, его обвиняли в убийстве в 1711 года приказчиков Владимира Атласова, Петра Чирикова, Осипа Липина, а также в воровстве церковных и монастырских денег и в других грехах. И закрутилось беспощадное колесо царского сыска…
Поначалу Козыревский опровергал предъявленные обвинения. Но затем палачи Преображенского приказа подвергли его чудовищным пыткам, и, не выдержав, он сознался во всех преступлениях. Синод лишил Игнатия его иеромонашества, и он оказался в тюрьме, обреченный по сути на верную гибель. И все же, по настоянию Козыревского, были посланы запросы в Нижнекамчатск, Якутск и Тобольск на получение материалов, подтверждающих его невиновность. Пришли они через три года, когда его уже не было в живых. В Сенат из Московской сенатской конторы пришло «ведение», в котором сообщалось, что в 1734 году «декабря второго дня… оной Козыревской умре…».
Арсений Мацеевич. Флотский иеромонах (1734–1737 гг.)
Сюжет о жизни и приключениях инока-гидрографа, достойный пера русского Дюма, практически полностью стерся из памяти потомков и из истории русской церкви и флота. А жаль!
Во времена правления Елизаветы Петровны русский флот особо себя не проявил. Но священники продолжали нести службу. Так 11 июня 1742 года в балтийскую эскадру адмирала Н.Ф. Головина были затребованы иеромонахи Александро-Невской Лавры: Лука Тимановский, Иона Свинский, священник Петербургской Сампсониевской церкви Симеон Лукин – заменивший умершего на борту фрегата попа Антония Сивцова. Судьбы их неизвестны.
Закрывая тему исследований о корабельных священниках русского флота первой половины XVIII века нельзя не вернуться к вопросу, почему при самых зверских порядках, царивших на кораблях, ни на одном из них не случился бунт русских матросов против иноземных офицеров? Правда, при Петре I русские корабли дальше восточной Балтики в море не выходили… А на Каспии? Берега же иранского шаха рядом, и слава лихого Стеньки Разина не потускнела в народных преданиях…
В конце XIX века капитаны эскадр Федора Ушакова, Алексея Орлова-Чесменского и Дмитрия Сенявина успели хорошо освоиться в Атлантике и Средиземном море… Чего бы какому-нибудь лихому «морскому служителю» не решиться подбить команду взять курс, например, куда-нибудь в Карибское море? Или побродить у берегов Африки под флагом «джентльменов удачи»?
История французского, испанского и особенно британского флота богата подобными примерами. А русские моряки не выдвинули из своих рядов ни одного бунтовщика, ни одного пирата. В чем же причина? Высокая дисциплина и верность долгу? Забитость и рабское сознание? Или православная религия воспитывала в них необычайную кротость и смирение? Бог терпел и нам велел… Если последнее верно, то корабельные священники при Петре I – истинные страстотерпцы и великомученики.
Сегодняшний образ Императора Петра I – это общенациональная мечта о… прошлом. Нормальный человек мечтает о будущем. Русский патриот – о прошлом.
Русскому человеку хочется, чтобы глава государства был ему отец родной, царь-батюшка. Лично храбр, деятелен, справедлив, перед иноземцами бы не кланялся, Русь любил и православную церковь чтил. В ближайшем прошлом он таких правителей не помнит. Но вот ему рассказывают, что 300 лет назад такой государь все-таки был. И милы до слез русскому человеку роман Алексея Толстого «Петр Первый» и одноименная кинокартина, снятая на его основе в недобром 1937 году. Тиражируется на экране романтический образ царя-плотника в популярных лентах – «Табачный капитан», «Россия молодая», «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», «В начале славных дел»… Хотя куда ближе историческому прототипу Петра художественный образ его далекого предшественника на русском троне Ивана Грозного в фильме «Царь»…
Правление царя-антихриста внесло немалое смятение в умы его подданных, о чем свидетельствует приведенная ниже история, пусть случившаяся в период правления императрицы Анны Иоанновны, но корнями восходящая к эпохе Петра Алексеевича.
Последнее религиозное сожжение
Большинство читателей убеждены, что сожжение живых людей по религиозным мотивам бытовало в эпоху «мрачного средневековья» в Европе и в цивилизациях доколумбовой Америки. Увы, в начале XVIII века петровские гвардейцы по наущению Святейшего Синода энергично зажигали сараи и дома, набитые семьями старообрядцев. Число таких церковных «Хатынь» неисчислимо. Но случилось последнее религиозное сожжение в России не в глухих скитах, а в центре Санкт-Петербурга, на Адмиралтейском острове, у здания нового Гостиного двора, 15 июля 1738 года. Сейчас эта территория Невского проспекта от набережной реки Мойки до фасада Адмиралтейства. И горел ярким пламенем не седобородый последователь протопопа Аввакума, а потомственный дворянин и отставной капитан-лейтенант флота Александр Артемьевич Возницын. За то, что в зрелом возрасте и в твердой памяти добровольно принял иудаизм.
Вероотступник родился в 1701 году и имел, как говорится, «родственные связи» на флоте. Его тетя (родная сестра отца) была замужем за контр-адмиралом Иваном Акимовичем Синявиным – одним из первых среди русских моряков получивших такой высокий чин. Неплохо бы прозвучало: «Первый русский адмирал в российском флоте!» Первый немец адмирал в германском флоте или адмирал-англичанин в британском – воспринимается как абсурд! А вот в истории флота российского такое случалось. Семейный совет определил юного Александра Возницына в Морскую академию. Откуда он в 1722 году был выпущен на Балтийский флот мичманом. Северная война к этому моменту уже была закончена. Молодому мичману стало скучно. Он перевелся в кавалергарды. Но и в дворянской коннице экс-мореходу также быстро надоело. Дворянин Возницын откровенно тяготился службой и регулярно переводился с флота в кавалерию и обратно. Даже производство в лейтенанты флота не пробудило интереса к службе. Кончилось тем, что в 1736 году, профилонив изрядное время по фиктивным медицинским заключениям в отпуске «по поправке здоровья», он вышел в отставку в чине капитан-лейтенанта. И зажил бы себе спокойной и праздной жизнью отставного помещика, но в Москве случай свел его с ростовщиком – Борухом Лейбой. Новый знакомый был обворожительно красноречив. Он убедил отставного «каплея», что все его неудачи оттого, что исповедует он нечестивую веру. Не правильную. Ошибочную. Православную. А вот если он изучит таинства «Талмуда» и откроет для себя истины Торы, а главное, совершит обряд обрезания – вот тогда точно будет ему неземное счастье! Неофит иудаизма отправился в Польшу, к родственникам своего нового наставника в вере. Венчанная супруга Возницына – Елена Ивановна еще ранее заметила, что с ее мужем что-то не так. Жует не все, что обычно на столе стоит. Молится – отвернувшись от икон. А в один несчастный день сгреб отставной капитан-лейтенант в охапку все бывшие в доме иконы, включая венчальные, и выбросил в болото. И отправился в Польшу на обрезание. А ошеломленная супруга отправила письмо в Синод. Ее заявление священнослужители переправили в Тайную канцелярию, но и сами в стороне от расследования не стояли.
В 1738 году Польское королевство еще не утратило свой суверенитет. Когда новообращенный иудей Возницын вернулся на родину, его уже встречали. И не с хлебом-солью. Ну ладно, решил сменить вероисповедание – сменил. Крушить домашнюю церковь-то зачем? Ведь православные так же имеют право на свою церковь, как и иудеи. Невозможно привести пример, когда иудей, принявший христианство, на следующий день после крещения отправился бы поджигать синагогу. Трудно сказать, требовал ли громить бывшую свою церковь Лейба Борух от новообращенн