Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма — страница 3 из 66

«Викинги всея Руси»

Генезис идеологии и партийное строительство в вооруженных формированиях и гражданских структурах Б. Каминского

В ноябре 1941 г. — в первые же недели немецкой оккупации Брянщины — коллаборационистами поселка Локоть (административного центра Брасовского района Орловской, ныне — Брянской области) была создана Народная социалистическая партия России «Викинг». Это несколько странное дополнительное наименование, по мнению немецкого историка С. Штоппера, «намеренно указывало на историю основания русской державы… чтобы провести параллель с сегодняшним днем, в котором вторжение немцев вело к началу нового русского государства»[56]. При этом в партизанских документах эта организация именовалась почему-то «партией всея Руси» (или «всея России»)[57]. «Народные мстители» утверждали[58]: в январе 1942 г., после штурма Локтя объединенными партизанскими силами, «партия предателей» прекратила свое существование. Это отразилось и в советской научно-публицистической литературе[59].

Разумеется, подобная декларация не соответствовала действительности. Впрочем «лесным солдатам» действительно удалось нанести локотскому гарнизону известный урон в живой силе, а главное — ликвидировать первого руководителя волости и вождя НСПР Константина Воскобойника. Его преемник — обер-бургомистр и «комбриг» Русской освободительной народной армии (РОНА, позднее — штурмовая бригада СС «РОНА» и 29-я дивизия войск СС) Бронислав Каминский — продолжил проводить мероприятия по развитию партии, попутно экспериментируя с названием своей политической игрушки.

К примеру, в апреле 1942 г. в прессе автономии фигурировало сочетание «Русская народная национал-социалистическая партия»[60]. В марте 1943 г. было принято наименование «Национал-социалистическая партия России», а в декабре того же года она стала «Национал-социалистической трудовой партией России». Наибольших успехов НСПР-НСТПР удалось добиться в Белоруссии, куда летом 1943 г. были эвакуированы подчиненные Каминскому военные и гражданские структуры.

Пока Каминский со своей бригадой увяз в антипартизанских операциях, его партия была инфильтрована соратниками Национально-трудового союза нового поколения (НТС, или «солидаристы») — наиболее массовой и дееспособной эмигрантской организации правого толка, которая использовала любую возможность для того, чтобы реализовать свои планы на оккупированной территории.

Идея НТС сводилась к тезису о «третьей силе». В условиях Второй мировой войны она означала следующее. Вначале, опираясь на немецкие штыки, «русскому освободительному движению» следовало «уничтожить большевизм». На этом этапе все лозунги и практика нацистов полностью поддерживалась солидаристами: многие из них непосредственно участвовали, в том числе, в карательных мероприятиях оккупантов. В неопределенном будущем оружие предполагалось повернуть уже против немцев. После этого должно было наступить время для построения русского национального государства, с некоторыми элементами демократии, но при этом подозрительно напоминающего — исходя из теоретических построений идеологов Союза — типичное европейское авторитарное государство той эпохи (чаще всего в качестве образца для подражания называлась салазаровская Португалия, с той разницей, что программа НТС военного времени содержала антисемитские пункты[61]).

Солидаристы не упускали ни малейшей возможности для того, чтобы вступить в любую более-менее перспективную политическую организацию русских коллаборационистов, а также в разведывательные, пропагандистские и военные структуры оккупантов[62]. Чрезвычайно активно участвовали они и во власовском движении[63]. Когда осенью 1944 г. нацистское руководство окончательно сделало свой выбор на фигуре генерала А.А. Власова — в качестве единственного лидера русского коллаборационизма — НСТПР уже прекратила свое существование. Каминский был убит, а его дивизия — направлена на пополнение власовских вооруженных сил Комитета освобождения народов России.

Последнюю точку в истории НСТПР поставил процесс над восемью каминцами, прошедший 30–31 декабря 1946 г. в Москве. На скамье подсудимых среди прочих оказались и такие высокопоставленные партийные руководители, как С.В. Мосин и М.Г. Васюков.

История «русской нацистской партии» привлекала внимание практически всех советских, эмигрантских, западных и современных российских исследователей, которые писали о «локотском эксперименте». При этом оценки НСПР-НСТПР разительно отличаются — в зависимости от политической конъюнктуры и собственных симпатий и антипатий авторов. Не обошлось и без мифологем, основную роль в создании которых сыграли бывшие каминцы-солидаристы, которым удалось избежать выдачи советским властям и остаться на Западе. Заметной тенденцией последнего времени стали попытки отрицания того, что Каминский был сторонником перенесения идеологии и практики (в том числе антисемитской) германского национал-социализма на русскую почву.

Ниже мы обозначим основные этапы строительства «русской нацистской партии», попытаемся определить, в какой степени взгляды самого Каминского и его соратников соотносились с германским национал-социализмом и оккупационной политикой Третьего рейха, а также попробуем выявить подлинную степень влияния солидаристов и их агентуры на генезис НСПР-НСТПР.

«Курьезная смесь принципов и пожеланий»

Итак, «отцами-основателями» партии «Викинг» стали руководители утвержденной немцами еще 16 октября 1941 г. Локотской волостной управы: К.П. Воскобойник, его заместитель Б.В. Каминский и С.В. Мосин (в последующем — заместитель Каминского по гражданским делам). Всех их можно назвать довольно типичными представителями провинциальной советской интеллигенции, до войны так или иначе пострадавшими от властей.

Константин Павлович Воскобойник (1895–1942) участвовал в Гражданской войне, причем попеременно на обеих сторонах. Это обстоятельство вынудило его скрываться и жить под чужой фамилией. Однако после окончания Московского института народного хозяйства (в 1915–1916 гг. будущий бургомистр также учился на юридическом факультете Московского университета), он решил явиться в ОГПУ с повинной[64]. Этот шаг был ошибкой: Воскобойник получил три года лагерей и окончательно возненавидел советскую власть. Война застала его на должности преподавателя физики в локотском лесохимическом техникуме.

В партизанских документах Воскобойник характеризовался следующим образом: «Обладая большой энергией и непомерно высоким о себе мнением, Воскобойник с апломбом выступал на собраниях, старался быть на виду при подписке на заем и при проведении других кампаний, принимал деятельное участие в организованной им художественной самодеятельности техникума, в работе различных общественных организаций. Таким образом, он вполне сумел перекраситься под активного советски настроенного интеллигента — из категории “незаменимых” общественников, слабо, впрочем, разбирающегося в истории нашей партии»[65].

Скорее всего, работа в глухой провинции едва ли удовлетворяла этого амбициозного и явно склонного к авантюризму человека. Оставался и страх перед репрессиями со стороны советской власти. То же самое можно сказать и о Брониславе Владиславовиче Каминском — соседе и друге Воскобойника.

Каминский (1899–1944) сразу после революции служил в милиции и в Красной армии, затем окончил Ленинградский химико-технологический институт, работал на ультрамариновом заводе. Он несколько раз исключался из ВКП(б) за политическую неблагонадежность, а в разгар «антипольской кампании» был арестован НКВД и выслан из северной столицы. Опытный инженер-химик, к началу боевых действий он занимал одну из руководящих должностей на локотском спиртозаводе[66].

Возможно, Воскобойник с довоенных времен был знаком со Степаном Васильевичем Мосиным (1904–1947), который с 1935 по 1937 гг. был заведующим Брасовским районным отделом народного образования[67]. В разгар «большого террора» Мосин был исключен из рядов ВКП(б) за критику политики коллективизации и за связь с «врагами народа». Правда, в 1940 г. его восстановили в партийных рядах. В дальнейшем он служил простым учителем. Непосредственно перед началом войны Мосин по неизвестным нам причинам нигде не работал и проживал со своей семьей в Орле[68]. В августе 1941 г. бывшего преподавателя призвали в Красную Армию. В неразберихе отступления он дезертировал, уничтожив партийный и военный билет, а через некоторое время оказался в Локте, где был включен в состав управы.

Приход немцев Воскобойник, Каминский и Мосин восприняли, как неплохой шанс реализовать свои амбиции и отомстить за былые невзгоды и обиды. Идея создать политическую партию принадлежала лично Воскобойнику. Разумеется, ни он, ни его ближайшие соратники не имели перед глазами фактически никакого образца для подобной работы — за исключением, разумеется, коммунистической партии (некоторые партийные институции и отчасти риторика были прямо позаимствованы у большевиков). Иногда, впрочем, в литературе утверждается, что Воскобойник «в 1917 году… встал на сторону социалистов-революционеров»[69]. Однако доподлинно неизвестно, так ли это, и насколько конкретным был его эсеровский партийный опыт.

В итоге, получился причудливый гибрид, материалом для которого послужили клише из пропагандистских листовок вермахта и весьма туманные представления о том, как следует формировать идеологию и строить политическую организацию. Ко всему прочему, Воскобойник и Каминский были отнюдь не гуманитариями, а классическими «технарями». Это объясняет довольно специфический стиль первых партийных документов (в том числе манифеста НСПР «Викинг»), а иногда и неумение грамотно выразить свою мысль. Лишь со временем — с появлением в партии более опытных кадров — эта проблема была отчасти решена.

Однако в первые недели в партию брали тех, кого могли. Судя по всему, многие новые соратники отличались гораздо меньшей «идейностью», чем ее основатели, и пошли в организацию из чисто конъюнктурных соображений. Так, одним из первых в НСПР вступил Р.Т. Иванин, до войны судимый за хулиганство, а при «новом порядке» ставший начальником полиции. Еще одним соратником НСПР «первого призыва» стал М.Г. Васюков (1900–1947) — в последующем главный экономист Локотского округа. До войны он был членом ВКП(б), никаким репрессиям не подвергался и был вполне лояльным советским гражданином, работая начальником планового отдела Брасовского райисполкома. При новой власти его дважды арестовывали, как бывшего большевистского активиста, а затем Воскобойник под угрозой расстрела предложил ему сотрудничать. Тот согласился.

Закладным камнем в дело организации партии можно назвать два документа, которые составил лично Воскобойник. Речь идет о манифесте («Сего числа приступила к работе Народная социалистическая партия России…») и воззвании («Безграничны преступления сталинского режима…»)[70].

Манифест, в котором излагалась партийная программа, был помечен датой 25 ноября 1941 г. и отпечатан на следующий день в местной типографии[71]. Этот документ, который американский историк А. Даллин охарактеризовал как «курьезную смесь принципов и пожеланий»[72], носил ярко выраженный националистический характер (при этом провозглашался «привет мужественному германскому народу, уничтожившему в России сталинское крепостное право»), нацеливал аудиторию на сознательную и бескомпромиссную борьбу с коммунистическим и колхозным строем, призывал население «с оружием в руках, не щадя жизни» участвовать в «построении и укреплении нового строя». В качестве цели манифест называл создание «правительства, которое обеспечит спокойствие, порядок и все условия, необходимые для процветания мирного труда в России, для поддержания ее чести и достоинства».

Программа партии была нацелена главным образом на решение социальных и экономических вопросов: распределения земли (с правом наследования и обмена, но без права продажи), утверждения частной инициативы в сфере ремесел и промыслов, в строительстве фабрик и заводов, а также создания выгодных условий для производительности труда. За государством предлагалось закрепить монополию над лесами, железными дорогами, недрами земли и «всеми основными фабриками и заводами».

Кроме того манифест содержал в себе и пункты, разъяснявшие политику в отношении «представителей прежней власти» и евреев. Так, пункты 8–11 провозглашали амнистию всем комсомольцам, всем рядовым членам ВКП(б), «не запятнавшим себя издевательством над народом», всем коммунистам, «с оружием в руках участвовавшим в свержении сталинского режима», а также Героям Советского Союза. При этом пункт 12 гласил: «Беспощадное уничтожение евреев, бывших комиссарами». Эта неуклюжая формулировка вызывает вопросы у многих исследователей. Представляется, что появление этого лозунга было непосредственно связано с влиянием антисемитской пропаганды вермахта. Этот пункт (в различных редакциях — но неизменно связывавший большевиков, чекистов и евреев в одно целое) неизменно появлялся фактически во всех последующих манифестах и программах НСПР-НСТПР. Следовательно, он полностью отвечал истинным чаяниям руководителей партии[73].

Манифест определял и «партийно-государственную» символику: «Наше национальное знамя — белое полотнище с образом Георгия Победоносца и с георгиевским крестом в верхнем левом углу знамени»[74]. Позднее белые георгиевские кресты будут нанесены на бронетехнику РОНА и 29-й дивизии войск СС…

«Воззвание» было выдержано в менее официальных и более эмоциональных тонах. В этом документе Воскобойник доносил до аудитории то, что накипело у него на душе за все предвоенные годы. Сталина автор текста именовал «гениальным идиотом», «кавказским ослом», «кретином», «кремлевским негодяем», «бешенным кровавым псом». Воскобойник перечислял различные преступления режима, сокрушался о том, что «свобода была втоптана в грязь», заявлял, что все советские сообщения о поведении немецких войск на оккупированной территории являются слухами и «подлой ложью». Германская же армия, утверждал он, «принесла нам… избавление от сталинской каторги». Воззвание заканчивалось следующим призывом: «Сталинский режим обречен, все равно он погибнет, но надо спасти миллионы невинных жизней»[75].

В дополнение к манифесту и воззванию Воскобойник опубликовал и так называемый «Приказ № 1», в котором обращался ко «всем командирам, бойцам и политработникам». Он призывал военнослужащих Красной Армии, оказавшихся в окружении, немедленно сдаваться, угрожая в случае неподчинения «уничтожать на месте». Приказ был подписан: «Руководитель Народной социалистической партии Инженер Земля (КПВ)»[76]. Этот документ иногда путают с другим приказом Воскобойника, опубликованным в конце декабря 1941 г., и адресованным «партизанам, оперирующим в Брасовском районе и ближайших окрестностях, а также всем лицам, связанным с ними». Здесь «инженер Земля» в ультимативной форме требовал от партизан сдавать оружие и являться для регистрации в поселок Локоть: «Все неявившиеся будут считаться врагами народа и уничтожаться безо всякой пощады»[77]. Сроком окончания ультиматума называлась дата 15 января 1942 г.

Обстоятельства создания и распространения вышеуказанных документов были подробно изложены С.В. Мосиным в ходе послевоенных допросов. 19 августа 1946 г. бывший партийный функционер показал:

«В ноябре 1941 г., находясь в здании районной управы, жена Воскобойника — Воскобойник Анна Вениаминовна ознакомила присутствовавших с манифестом и воззванием, отпечатанными на машинке и подписанными руководителем партии под псевдонимом “Инженер Земля”. Вечером того же дня я — Мосин, и Каминский Бронислав Владиславович были приглашены Воскобойником К.П. к нему. В беседе Воскобойник сообщил нам, что на оккупированной территории существует народная партия “Викинг” и показал выпущенные якобы этой партией манифест и воззвание, с содержанием которых нас в тот день ознакомила Воскобойник А.В. Впоследствии мы узнали, что манифест и воззвание были составлены и отпечатаны лично Воскобойником…

В манифесте сообщалось о существовании народной партии “Викинг”, ставившей своей задачей свержение Советской власти, уничтожение коммунистической партии и установление в России нового государственного строя. Объявлялась амнистия всем лицам, репрессированным органами Советской власти, роспуск колхозов и восстановление частной собственности. Воззвание было написано в резко антисоветском духе…

Они были напечатаны в виде листовок, на одной стороне манифест, а на другой — воззвание… Я — Мосин, и Каминский полностью одобрили текст манифеста и воззвания и их выпуск. Заручившись нашей поддержкой, Воскобойник поставил перед нами задачу — размножить манифест и воззвание и распространить их за пределами Брасовского района»[78].

Очевидно, что на этом этапе Воскобойник никак не согласовывал свою политическую деятельность с представителями оккупационных властей. Об этом говорится в отчете тылового района 2-й танковой армии от 7 февраля 1942 г.: «Самостоятельное образование сильных вооруженных отрядов местных жителей или иных групп с собственной политически неконтролируемой программой — к примеру, Национал-социалистической партии “Викинг” к югу от Навли — новое явление, которое вне сомнений заслуживает внимания… Неизвестно, соответствуют ли цели этой партии целям немецкого политического руководства… Эти лица фанатичны, заряжены энергией и способны добиться заметного влияния»[79].

Тем не менее, «инженер Земля» отлично понимал, что санкция немецких военных необходима (хотя бы исходя из риска подвергнуться репрессиям со стороны оккупантов). Поэтому сразу же после публикации манифеста он уполномочил Каминского и Мосина уведомить военные власти о своей инициативе, якобы снабдив свои инструкции патетической фразой: «Не забудьте, что мы работаем уже не для одного Брасовского района, а в масштабе новой России. История нас не забудет»[80].

Мосин свидетельствует: «С целью легализации создаваемой нами партии и распространения манифеста Воскобойник поручил мне выехать в Харьков, а Каминскому — в Орел и Тулу, установить связь со штабом фронта немецкой армии и добиться разрешения деятельности партии… В тот период времени мы не знали места дислокации штаба фронта немецкой армии. Исходя из этого, Воскобойник решил направить нас обоих в разные направления. Наряду с этим Воскобойник поручил мне и Каминскому по пути следования в городах, селах и деревнях проводить собрания и митинги, распространять манифест и создавать ячейки… Лично я через Дмитровск и Дмитриев направился в Курск с тем, чтобы получить там разрешение на поездку в Харьков. Несмотря на все предпринятые мной попытки провести в указанных городах собрания, мне ничего не удалось сделать, поскольку немцы этому воспрепятствовали. Ортскомендатура Курска отказала в выдаче мне пропуска и рекомендовала поехать в Орел, где в то время размещался штаб фронта немецкой армии… Прибыв в Орел, я обратился к представителю отдела пропаганды штаба армии майору Лон с просьбой зарегистрировать нашу партию и разрешить ей заниматься политической деятельностью. Лон мне ответил, что отдел пропаганды штаба армии не уполномочен решать такие вопросы, и предложил обратиться непосредственно в министерство восточных областей, находившееся в Берлине. Таким образом, моя поездка успеха не имела… Поездка Каминского также оказалась безрезультатной»[81].

Показания Мосина могут быть дополнены и уточнены свидетельством офицера связи между вермахтом и министерством иностранных дел, ротмистра графа Антона Босси-Федриготти (1901–1990). Он посетил Локоть в апреле 1942 г., после чего направил командованию 2-й армии подробный отчет «касательно национал-социалистической русской боевой группы Каминского в Локте возле Навли» (от 26 апреля 1942 г.).

Офицер довольно подробно излагает биографии Воскобойника и Каминского (без сомнения — со слов последнего), описывает первые шаги их администрации и называет Воскобойника «действительным основателем» и первым вождем «русской национал-социалистической боевой группы», которая поначалу состояла из шести человек. Их идея заключалась «в уничтожении сталинской и колхозной системы» и «создании национал-социалистического русского государства в тесном сотрудничестве со странами Оси (без этого создание новой России невозможно)». Носителем «новой государственной национальной идеи является национал-социалистическая русская партия»[82]. Далее Босси-Федриготти пишет:

«В декабре представитель Воскобойника и Каминского, по фамилии Мосин, явился к немецким властям в Кромах[83]. Мосин попросил, чтобы органы тайной полевой полиции и полевой жандармерии проверили их новый небольшой боевой отряд [имеется в виду так называемый “отряд народной милиции” — вооруженная группа, сформированная Воскобойником в Локте в октябре 1941 г.; ее первоначальная численность составила 20 человек, затем выросла до 50 и к январю 1942 г. была увеличена до 200 бойцов[84]]. К рождеству Мосин доставил документы нового отряда [вероятно, списки личного состава, а также манифест и воззвание партии. — Прим. авт.] в Орел, в разведывательный отдел штаба 2-й армии. По поручению Воскобойника и Каминского, Мосин ходатайствовал о разрешении на организацию национал-социалистической русской партии. Разведотдел не стал вдаваться в вопрос об организации партии, отложив представленные документы до прибытия представителя министерства иностранных дел. Уточняя военные перспективы предложения уполномоченного Воскобойника, начальник отдела попросил Мосина ответить на следующие вопросы: (1) Каково отношение Воскобойника к партизанам? (2) Готов ли Воскобойник вести антипартизанскую пропаганду? (3) Готов ли Воскобойник принять активное участие в борьбе против партизан? От имени своих руководителей Мосин заявил, что их группа готова к решительным действиям против партизан. Он также пообещал незамедлительно предоставить материалы для ознакомления с политическими намерениями своих руководителей»[85].

В любом случае никакой формальной санкции на партийную деятельность от немцев получить не удалось (впрочем, военные не стали и категорически запрещать «русскую нацистскую партию»). Главный вопрос для оккупантов состоял в том, насколько успешно локотские коллаборационисты будут вести антипартизанскую борьбу.

Провалилась и «презентационная кампания» — немцы просто не разрешали эмиссарам Воскобойника проводить за пределами их Брасовского района (Локотской волости, переименованной в конце декабря 1941 г. в Локотский район) никаких политических мероприятий. Поэтому все утверждения о том, что в 1941 г. «манифест распространялся в пределах Орловской, Курской, Смоленской и Черниговской областей» следует признать не соответствующими реальному положению дел (хотя эта ошибочная информация содержалась и в партизанских донесениях[86]).

Руководители НСПР «Викинг» были вынуждены сосредоточиться на политической работе в пределах контролируемого ими района. Воскобойник лично «ездил по деревням и хуторам, проводил конференции и произносил речи на рынках и ярмарках»[87]. К концу года удалось организовать пять ячеек партии[88].

Мосин вспоминал: «Наша неудача не остановила Воскобойника, а усилила его стремление организовать партию и доказать немцам, что она будет полезна и для них. В связи с этим Воскобойник предложил мне и Каминскому заняться популяризацией манифеста и вербовкой новых членов НТПР [правильно — НСПР. — Прим. авт.]. В результате проведенной нами работы, к началу 1942 г. количество членов НТПР [НСПР] достигло до 200 человек… главным образом из числа сотрудников самоуправления, волостных управ, полиции и т. д. Делалось это так: всем руководящим работникам указанных учреждений были розданы анкеты, которые были ими заполнены, написаны заявления и таким путем они были оформлены в члены НТПР [НСПР]. Впоследствии уже через них проводилась массовая вербовка. Однако с января 1942 г. объем проводимой нами организационно-массовой работы заметно сократился»[89].

Последнее было связано с уже упомянутым партизанским штурмом Локтя 8 января 1942 г. Незадолго до этого партизанам удалось внедрить в партию своего разведчика Василия Буровихина, который стал заместителем дежурного коменданта по охране Центрального комитета НСПР (перед штурмом его разоблачили и ликвидировали в Локотской тюрьме). В результате операции бургомистр района и лидер партии Воскобойник был убит[90]. Задача по захвату дома Воскобойника и уничтожению лидеров НСПР была поручена непосредственно штурмовой группе трубчевских партизан под командованием П.И. Кузьмина[91]. По одной из наиболее правдоподобных версий, «Инженера Земля» убил молодой, но опытный диверсант А.Н. Дурнев. При этом, по словам ряда авторов, в момент начала штурма шло заседание НСПР[92], что, скорее всего не соответствует действительности, поскольку налет начался затемно — ранним утром.

Образ погибшего «на боевом посту» вождя партии в последующем довольно активно эксплуатировался в печатной пропаганде каминцев. Не последнюю роль в этом играла его вдова и активистка НСПР, А. Колокольцева-Воскобойник, которая к каждой годовщине гибели своего мужа готовила пространные статьи. Фигура убитого партизанами первого бургомистра Локтя при этом приобретала поистине всероссийские масштабы: «Во главе зарождавшейся власти стоял подлинный сын народа, герой нашего времени, Константин Павлович Воскобойник, имя которого вдохновляло и воодушевляло народ на борьбу со сталинско-жидовским рабством»[93].

«Гауляйтер локтя»

Смерть Воскобойника увенчала завершение первого этапа существования «русской нацистской партии». Ее деятельность, вопреки ожиданиям партизан, вовсе не прекратилась. Новый обер-бургомистр Локотского района (с марта по июль 1942 г. — уезда, затем — административного округа) Каминский был не менее амбициозным лидером, чем его предшественник. Разумеется, в круг его интересов входили не только военные и экономические, но и политические вопросы. Поэтому, уже в конце зимы 1942 г. он стал принимать меры к оживлению деятельности организации. Еще в марте Каминский подписывал свои приказы, как «Врид Руководителя Народно-социалистической партии»[94], но в апреле НСПР была переименована в Русскую народную национал-социалистическую партию (РННСП).

А. Босси-Федриготти оставил описание того, как выглядела «штаб-квартира» партии в Локте: «Первое, что бросается в глаза — знамя со свастикой, которое развивается перед зданием штаба группы Каминского. Рядом с этим флагом — знамя с георгиевским крестом. На обратной стороне флага — крест святого Георгия, который занимает такую же площадь, как и свастика на передней стороне. Перед штаб-квартирой… личный состав — частью бывшие красноармейцы, частью добровольцы из деревень. В качестве опознавательных знаков они носят повязки с изображением Георгиевского креста. Над входом в штаб-квартиру висит доска с надписью: “Штаб русской национал-социалистической партии”. Справа изображена свастика, слева — Георгиевский крест. Поверх этой доски установлено большое изображение святого Георгия, убивающего дракона»[95].

В феврале 1942 г. Каминский и Мосин (отныне он стал заместителем обер-бургомистра по гражданским вопросам, начальником отдела агитации и пропаганды, главным редактором газеты «Голос народа») приступили к переработке программных документов (хотя и в русле манифеста Воскобойника, что неизменно подчеркивалось) — с очевидной целью привести партийную идеологию к «стандартам», более приближенным к германскому национал-социализму. Этому способствовало поступление новых пропагандистских материалов вермахта, посвященных, в том числе, основам нацистской идеи. Часть этих материалов — наряду с цитатами из выступлений лидеров Третьего рейха — постоянно публиковались в «Голосе народа»[96].

11 марта Каминский через своих немецких армейских кураторов дерзнул направить в Берлин письмо Адольфу Гитлеру, которое командующий 2-й танковой армией генерал-полковник Рудольф Шмидт (1886–1957) снабдил самыми благожелательными характеристиками (а также просьбой о том, чтобы послание было доложено лично фюреру): «Идеи, содержащиеся в письме, несомненно, соответствуют ожиданиям и надеждам тех слоев населения, которые еще симпатизируют нам». По словам генерала, автономия «препятствует расширению партизанского движения, сковывает партизанские силы и обеспечивает возможность распространения германской пропаганды среди населения. Кроме того, район обеспечивает поставки продовольствия для войск»[97].

В своем письме Каминский констатировал, что сопротивление большевиков оказалось более стойким, чем ожидалось, отмечал важность наращивания пропагандистских усилий, и повторял основные положения манифеста Воскобойника: «Прежде всего, крестьянин хочет иметь собственную землю. Поэтому она должна быть распределена сейчас, до весеннего сева… Лучшие земли должны отойти тем, кто сражался с оружием в руках против советской системы… Второй важный вопрос для крестьян — распределение лошадей… Третий — экономический и промышленный вопрос. Трудно организовать русское частное предпринимательство. Необходимо время, чтобы осуществить переход от государственной экономики к экономике, основанной на частной собственности…». Обер-бургомистр также подчеркивал, что «существует заметный спрос на распространение идей, гармонирующих с новым порядком…»[98].

А. Даллин пишет, что в конце марта 1942 г. Гитлер «насколько известно… утвердил проведение эксперимента, хотя остается неясным, насколько конкретным оказалось это одобрение»[99].

Программа (вернее, ее часть) обновленной Русской народной национал-социалистической партии была размещена в трех номерах (№№ 3, 4, 8) локотского официоза (от 15 и 25 апреля и от 5 июня 1942 г.). Во введении торжественно провозглашалось: «Война с Германией, с одной стороны, и политика в этой войне сталинского правительства — с другой, привели страну к полному обнищанию, к полному уничтожению всех производительных сил страны. Сталинской политикой в этой войне, а не германскими вооруженными силами, в большинстве своем выбита в годы его тирании лучшая часть интеллигенции, представителей науки и техники, высококвалифицированные кадры рабочего класса, работников села и другого передового класса трудящихся…

В такой тяжелой обстановке приходит к власти Русская народная национал-социалистическая партия. Она берет на себя ответственность за судьбы Великого Русского Народа и Русского Государства. Она верит, что наша Родина воскреснет и станет цветущей… Она помнит помощь дружественного германского народа, освободившего Россию от варварского сталинского ига, и уверена в дальнейшей помощи великого германского народа с ее испытанной в боях дружественной нам по духу и идеям Народной национал-социалистической партией и ее бессмертным руководителем Адольфом Гитлером»[100].

Действительно, локотские коллаборационисты старались во всем походить на «старших товарищей» из НСДАП, в том числе приняли на вооружение антисемитскую теорию и практику германских нацистов. Программные документы партии и периодические издания самоуправления постоянно демонстрировали свою приверженность антиеврейской линии. Газета «Голос народа», например, поставила перед собой задачу возбудить «всеобщую ненависть к жидо-большевизму и его союзникам — англо-американским плутократам», а также приравнивала обычный физический труд к вооруженной борьбе против «жидо-большевистской власти»[101].

Едва ли не в каждом номере газеты встречались антисемитские клише «жидо-большевики», «иудо-большевизм», «жидо-комиссары» и т. п. Рядом с «шапкой» газеты иногда появлялись лозунги типа «Никогда больше ни жид, ни коммунист не смогут повергнуть Нашу Родину в кровавый ужас жидовского гнета и террора»[102]. 15 ноября 1942 г. «Голос народа» писал:

«Первая и основная задача и священный долг каждого гражданина — окончательное уничтожение иудо-большевистких банд»[103]. В статье, посвященной очередному дню рождения Каминского, в числе основных добродетелей обер-бургомистра был назван его антисемитизм[104]. Точно так же характеризовали Каминского и свидетели, считавшие его «ярко выраженным антисемитом»[105].

В выступлениях обер-бургомистра постоянно звучали антисемитские сентенции. Так, в одном из обращений к партизанам Каминский заявил: «Народ за жидов и коммунистов воевать не хочет… В неосвобожденных от жидовского ига областях России наблюдаются массовые выступления против режима Сталина; голод стоит невероятнейший. Вас же жидовские комиссары убаюкивают близким фронтом и мнимыми победами Красной армии»[106].

Антисемитская риторика коллаборационистов не отступала от их практических мероприятий. Был установлен порядок, согласно которому расстрелу подлежали лица, укрывающие коммунистов и евреев[107]. В законодательстве округа присутствовали явные антисемитские положения. В «Трудовом кодексе» существовал специальный параграф под названием «Жидовская рабочая сила». В инструкции, подготовленной отделом юстиции, запрещались браки между евреями и лицами других национальностей (документ позволял в считанные минуты оформить развод с евреем, даже по одностороннему желанию одного из супругов)[108]. Регистрация браков между евреями и неевреями была категорически запрещена[109]. Евреи округа, даже несмотря на относительно небольшое их количество, сгонялись в гетто, брались в заложники и периодически ликвидировались.

Ревниво следил Каминский и за тем, чтобы в зоне его ответственности не появлялись никакие политические конкуренты. К примеру, летом 1942 г. в Севском районе Локотского округа была создана организация «Блок просвещенцев». Однако этот «блок» быстро прекратил свое существование, о чем говорилось в приказе обер-бургомистра № 91 (от 15 октября 1942 г.): «При личном знакомстве с рядом учреждений Севского района… мною установлены безобразия… Воспретить организацию в районе всяких блоков, вроде “Блока просвещенцев”, как не отражающих сейчас, в военной обстановке, общих интересов населения округа. Наличие таких блоков не объединяет передовых людей округа и не направляет к одной основной цели, т. е. борьбе с остатками бандитизма, особенно в Севском районе…»[110].

В «безобразиях», обнаруженных Каминским в Севске, он обвинил бургомистра города П.Д. Бакшанского[111]. Именно этим можно объяснить появление в № 5 «Севского листка» от 23 сентября 1942 г. статьи «Угрюм-Бурчеев в Севске». Здесь бургомистр был показан пьяницей, бездельником и бабником[112]. Тем не менее, Бакшанский руководил городом до февраля 1943 г., а затем — очевидно, повинившись перед Каминским и доказав свою полезность — даже пошел на повышение. Он стал локотским окружным прокурором, возглавил Политическое управление РОНА (получив от Каминского чин капитана), параллельно занимая ключевые посты в «русской нацистской партии».

Следует отметить, что после войны многие уцелевшие подчиненные Каминского дезинформировали исследователей в отношении партийной деятельности обер-бургомистра. К примеру, бывший начальник разведки РОНА и адъютант Каминского Фарид Абдуллаевич Капкаев (1920–2008) в интервью А. Доллерту утверждал, что «было запланировано создать» три партии: крестьянскую, рабочую и интеллигенции. «Но дальше планов и меморандумов дело не пошло». Далее Капкаев сообщает откровенно лживые сведения: «О русской национал-социалистической партии речь не шла… Никакой дискриминации евреев в программе»[113].

Несмотря на пропагандистскую работу и вербовку новых членов, к лету 1942 г. партийная деятельность несколько затормозилась. Мосин утверждал: «Мы успели написать лишь три раздела программы: по земельному и рабочему вопросам и в области народного образования. Эти разделы… были опубликованы в газете “Голос народа”. Разработка остальных разделов программы по указанию Каминского была приостановлена, несмотря на мои возражения. В неоднократных беседах с Каминским я ставил вопрос о необходимости активизации работы нашей партии. Однако Каминский этому возражал, ссылаясь на то, что надо выждать более подходящего времени»[114].

Здесь следует заметить, что в отчете ротмистра А. Босси-Федриготти (от 26 апреля 1942 г.) содержался анализ политического потенциала локотских коллаборационистов. Автор документа замечал: Каминский «отдает себе отчет в том, что в настоящий момент его задачи носят чисто военный характер. Однако он страстно надеется, что его политические идеи также получат признание». Босси-Федриготти считал, что идеологию Каминского можно противопоставить партизанской пропаганде: «Этого человека можно использовать в качестве пропагандиста Германского нового порядка на Востоке»[115].

Однако с рекомендациями Босси-Федриготти, очевидно, были согласны отнюдь не все немцы. Как известно, в этот период Каминский регулярно посещал Орел и Брянск, где дислоцировались органы вермахта, в ведении которых находился Локотский округ. Известно, что часть высших и старших офицеров были настроены скептически по отношению к нацистскому режиму[116]. Вероятно, когда в 1942 г. обер-бургомистр поднимал перед своими кураторами вопрос о легализации своей партии, прямо ориентированной на НСДАП, он встретил вполне объяснимое «непонимание». В любом случае, Каминский занял выжидательную позицию.

Какое-то время Каминский был вынужден демонстрировать немцам отсутствие политических амбиций. Один из представителей немецких пропагандистских структур, Феликс Шмидт-Декер в своем отчете сделал вывод о том, что Каминский «не планирует стать ни “гауляйтером Локтя”, ни “царем России”»[117]. Более того, в партизанских донесениях за этот период (лето — начало осени 1942 г.) встречается такая информация: «Ничем абсолютно не напоминала о себе в течение этого срока “Народно-социалистическая партия России”, интерес к которой со стороны населения пытался искусственно вызвать “Голос народа”»[118]. Эта тактика принесла нужные обер-бургомистру результаты: немцы неизменно оказывали ему поддержку и все больше расширяли его властные и военные полномочия.

Тем не менее, к концу года Каминский вновь стал «прощупывать почву» на предмет легализации партии. Не сходила тема популяризации нацистской идеологии и со страниц локотской прессы. 10 октября 1942 г. в статье, посвященной первой годовщине «новой власти» газета «Голос народа» процитировала следующие слова Каминского: «Идеи национал-социалистической Германии и идеи новой России — едины… Мы вместе с Германией и ее союзниками должны победить!»[119].

Той же осенью похвальный отзыв о «русской национал-социалистической республике» появился во внутреннем докладе Министерства пропаганды Геббельса. В последующем это ведомство попыталось организовать поставки в Локоть печатного оборудования и пропагандистских материалов[120].

Партизанская разведка докладывала: «Каминский, побывавший 20 ноября на приеме у командующего Орловской армейской группы генерал-полковника Шмидта, заявляет: “По всей вероятности, в ближайшем будущем мы получим официальное разрешение на создание НСПР” (“Голос народа” № 34 от 5.12.42 г.), сваливая, таким образом, вину за долгие роды своего детища на туго поддающихся уговорам оккупантов»[121].

Новое начало

К весне 1943 г. благоприятные для воссоздания партии условия, наконец, возникли.

Мосин вспоминал: «В марте месяце 1943 г. Каминский, вернувшись из города Орла в Локоть, вызвал к себе меня — Мосина, Вощило [сменил Мосина на должности главного редактора “Голоса народа”. — Прим. авт.] и Васюкова, и сообщил нам, что ему стало известно о существовании на оккупированной немецкими войсками территории какой-то белоэмигрантской организации, которая ведет большую работу [несомненно, речь идет об НТС. — Прим. авт.]. Боясь, что эта организация может стать нашим конкурентом и использовать нас, как вооруженную силу для захвата власти в свои руки, Каминский высказал мнение о необходимости активизировать работу нашей партии…

Лично я не исключаю, что Каминский договорился с немецкими военными властями о легальном существовании нашей партии, поскольку во время его пребывания в Орле он был на приеме у командующего 2-й германской панцирной армии генерал-полковника Шмидта, с которым Каминский, как правило, согласовывал все принципиальные вопросы»[122].

Действительно, к этому времени деятельность солидаристов (надо сказать вызывающая большие вопросы у немцев; последние справедливо подозревали НТС в установлении тайных контактов с союзниками) приобрела весьма внушительные масштабы, в том числе и на оккупированных территориях. Они работали под прикрытием целого ряда военных, разведывательных, пропагандистских и экономических структур и ведомств Третьего рейха, активно вербовали «неофитов» (прежде всего, из числа военнопленных), причем зачастую не посвящая своих новых соратников в истинные цели и идеи организации. Так, Борис Башилов (настоящая фамилия — Юркевич), с начала 1944 г. — начальник отдела пропаганды НСТПР (под псевдонимом «Михаил Алексеевич Поморцев»), вспоминал: «В Смоленске… Околович весной 1942 г. принял меня в члены НТС, и я стал выполнять различные задания в целях пропаганды “идеологии” НТС. Я вступил в НТС без особого увлечения этой идеологией, т. к. я понимал, что никакой идеологии нет… “На безрыбье и рак рыба”»[123].

О том, что НТС начал присматриваться к Каминскому, его вооруженным и гражданским структурам, пишут многие солидаристы. Тот же Башилов утверждал: «Показалось, что представляется случай еще во время войны начать борьбу за создание независимой от немцев русской территории. Представители НТС несколько раз ездили в Локоть и “наводили справки”»[124]. Результат поначалу якобы не удовлетворил солидаристов. Так, член Союза Н.Н. Рутченко (Рутыч) в своих мемуарах описывает свою беседу с А.Э. Вюрглером[125], в ходе которой они обсуждали планы по созданию «базы» НТС на оккупированной территории: «Вюрглер ответил, что, к сожалению, такого независимого от немцев места, где бы мог расположиться русский вооруженный отряд НТС, он не знает. “Все попытки найти подобное место в районе, контролируемом бригадой Каминского, окончились неудачей… Во всяком случае… командированный к Каминскому видный член нашей организации Роман Редлих привез о нем далеко не положительные впечатления”»[126].

Забавно, что свидетельство Рутченко прямо противоречит официальной мифологии НТС. «Летописцы» Союза предпринимали яростные попытки доказать то, что с программой НТС локотские коллаборационисты были якобы отлично знакомы уже в 1941 г. В одной из брошюр сообщается: «Осенью 1941 г. … работа Союза охватывает всю Псковщину вплоть до Гатчины, Вязьму, Брянск, Орел и Локоть, где бывшие красноармейцы под руководством Константина Воскобойникова [так в тексте. — Прим. авт.] (узнавшего об НТС до войны в местах заключения) образовали автономную от немцев “республику”»[127]. А вот трактовка еще одного солидариста, А.П. Столыпина: «Явочным порядком зарождается особая “республика”. Ее столица — городок Локоть… Возглавители НТС понимают значение русской территории, не зависящей ни от Гитлера, ни от Сталина. Несколько присланных в “Республику” членов НТС создают там печать, организацию молодежи. Впервые не подпольная база НТС на родной территории»[128].

Выявить время появления эмиссаров НТС в Локте отнюдь несложно: первые из них побывали в бригаде Каминского в 1943 г., весной[129]. При этом они тщательно скрывали свою принадлежность к Союзу, т. к. Каминский относился к любым политическим конкурентам враждебно. Кроме того, немцы, разрешив Каминскому оживить партийную работу, стремились таким образом создать некий противовес растущему влиянию НТС.

29 марта 1943 г. Каминский подписал составленный Мосиным приказ № 90, в котором говорилось о необходимости практического разрешения «вполне справедливого и давно назревшего вопроса» образования Национал-социалистической партии России. В самом начале апреля обер-бургомистр направил текст этого приказа генералу Р. Шмидту. Последний призвал Каминского к сдержанности, тот пообещал представить партийную программу для утверждения до ее официального провозглашения. Однако «Голос народа» опубликовал обращение оргкомитета партии, сделав ее создание свершившимся фактом[130]. В одном из немецких отчетов сообщалось: «Чтобы скорее по-своему решить политические вопросы, он [Каминский] не снесся со 2-й танковой армией перед публикацией воззвания, так как ожидал оттуда препятствий»[131]. А через несколько дней Шмидт был отозван с Восточного фронта.

Мосин свидетельствует: «Для активизации деятельности нашей антисоветской организации мною было предложено организовать оргкомитет для руководства всей практической работой… Председателем оргкомитета был утвержден я — Мосин, членами: Бакшанский Павел Демьянович — начальник политуправления бригады РОНА, Васюков Михаил Георгиевич, Вощило Николай Филиппович — редактор газеты “Голос народа”, Корнилов А.Я. — личный переводчик Каминского. Впоследствии вместо него по предложению Каминского в оргкомитет был введен Хомутов Георгий Ефимович, прибывший из Берлина…

Приказом Каминского на оргкомитет была возложена разработка устава и программы партии, прием новых членов и проведение агитационно-массовой работы среди населения с целью популяризации и разъяснения задач нашей партии…

На первом же заседании оргкомитета Бакшанскому, Вощило и Корнилову было поручено разработать программу, устав и структуру партии. В конце апреля 1943 г. программа и устав были готовы, обсуждены на оргкомитете и в мае того же года утверждены Каминским. С этого момента наша партия стала именоваться “Национал-социалистическая трудовая партия России”. В ноябре того же года она была переименована в “Национал-трудовую партию России”… [Мосин не совсем точен: до 8 декабря 1943 г. организация называлась “Национал-социалистическая партия России”, затем — “Национал-социалистическая трудовая партия России”. — Прим. авт.]

В программе указывалось, что НСТПР ставит своей задачей уничтожение большевистской партии, вооруженное свержение советской власти и установление в России нового государственного строя, основанного на развитии частной инициативы. В области хозяйственных вопросов намечалась ликвидация колхозов и укрепление частной собственности»[132].

Итак, на этом этапе ни одного солидариста в руководстве партии не было, за исключением Хомутова, который был введен в состав оргкомитета в тот момент, когда все программные документы были подготовлены к публикации, и, будучи законспирированным солидаристом, он пока еще не пытался «протащить» в программу НСПР тезисы НТС.

Вместе с тем, Г.Е. Хомутова, безусловно, следует назвать ключевой фигурой — наряду с Р.Н. Редлихом — для последующей инфильтрации партии солидаристами и разворачивания «союзной работы». Этому способствовало то, что ему весьма благоволил сам обер-бургомистр (в партизанских донесениях Хомутов назывался «руководящим работником аппарата Каминского»[133]). Кроме того, все свидетельства лично знавших Хомутова людей (в том числе А.В. Колокольцевой-Воскобойник) исполнены искренними комплиментами в его адрес. Хомутов, можно сказать, оказался на самых почетных местах в пантеоне НТС, его фигура до сих пор овеяна легендарной славой.

Основной миф НТС в отношении Хомутова касается его мнимой героической гибели (в брянских лесах, в качестве командира антикоммунистического партизанского отряда). Поэтому мы вернемся к этому вопросу позже. Пока же следует сказать, что Георгий Ефимович был так же, как и Башилов-Юркевич, «неофитом», завербованным из числа военнопленных — как говорили сами солидаристы: «из перевоспитанных»[134]. Хо — мутов родился в 1915 г. в Стародубском уезде Черниговской губернии. В 1936 г. он стал кадровым военнослужащим Красной Армии. Последняя должность старшего лейтенанта Хомутова в РККА — командир 618-го отдельного саперного батальона 314-й стрелковой дивизии. В 1941 г. он был ранен, а в 1942 г. оказался в плену[135]. Он дал свое согласие на сотрудничество и стал работать в отделе пропаганды Министерства по делам оккупированных восточных территорий в Берлине. В этом же ведомстве трудился и русский немец Р.Н. Редлих (1911–2005), член НТС с довоенных времен, еще в 1933 г. переехавший в Рейх из СССР. В Германии он окончил Берлинский университет, стал доктором философии. Весьма вероятно, что Хомутова в НТС завербовал именно он.

Глава минского филиала НСТПР Д.П. Кончаловский после войны вспоминал Хомутова так: «Это был молодой человек, лет 25, в прошлом командир Красной Армии и военнопленный; раньше, чем попасть в дивизию Каминского он прошел соответствующую политическую подготовку в известном лагере Вустрау[136] близ Берлина. Там он сблизился с группой так наз[ываемых] “солидаристов” и воспринял их политические установки… Х[омуто]в производил впечатление человека честного, решительного и убежденного патриота-антибольшевика»[137].

Весной 1943 г. Редлих посетил Локоть. Он вспоминает: «Явился к Каминскому. Представился я из Министерства Восточных областей. Хочу посмотреть, познакомиться с системой самоуправления. Он достает бутыль, наливает по стаканчику… Завязался дружеский разговор. Он сетует, что не хватает интеллигентных кадров. Я отвечаю ему, что пришлю людей из перевоспитанных нами военнопленных. На том и расстались»[138].

В итоге Хомутов был откомандирован в бригаду Каминского, получив звание капитана РОНА. Показав себя энергичным и инициативным сотрудником, он стал принимать активное участие в партийном строительстве, редактировал печатный орган РОНА — газету «Боевой путь»[139], а в 1944 г., уже в Белоруссии, непосредственно участвовал в создании молодежной организации партии — Союза российской молодежи.

В мае 1943 г. Локотский округ был проинспектирован немецким военным чиновником капитаном Гюнцелем. Последний составил подробный отчет для главного командования войск группы армий «Центр». Среди прочего Гюнцель коснулся и партийных аспектов автономии. Он писал: «В основе политических установок Каминского — личный опыт, превративший его в противника большевизма… Однако как интеллигентный человек он задумывается над будущим политическим устройством своего Отечества и видит его только в освобождении от власти иудо-большевиков. По его мнению, русский народ должен активно бороться с большевизмом под руководством национал-социалистической партии [имеется в виду НСПР. — Прим. авт.] в тесном сотрудничестве с НСДАП. Каминский рассматривает национал-социалистическое мировоззрение в качестве основы для борьбы с иудо-большевизмом и поэтому отвергает национально-русское движение генерала Власова, опасаясь, что когда-нибудь оно выступит против Германии [как показали дальнейшие события, эти опасения оказались пророческими. — Прим. авт.]. Исходя из этого, Каминский в конце марта с.г. призвал к созданию Национал-социалистической партии России и к борьбе с иудо-большевизмом до полного его уничтожения и объявил о разработке партийной программы… Содержание ее (48 пунктов) в основном таково:

1. Упорная борьба с иудо-большевизмом до полной победы;

2. Создание суверенного государства, объединяющего народы России с “сильным” центральным правительством, совещательным органом при котором будет народное представительство;

3. Признание права на самоопределение для отдельных народов России и предоставление им полной свободы национального, культурного и хозяйственного развития; защита расовой чистоты (от евреев);

4. Создание справедливого социального порядка, при котором признается частная собственность и право наследования. Уничтожение колхозного рабства.

В остальном программа содержит положения о социальной политике, законодательстве, финансах и обороне, очень напоминающие программу НСДАП»[140].

Гюнцель отмечал, что Каминский «очень деятельно занимается программным творчеством и организационным оформлением НСПР»[141].

Действительно, верность идеям национал-социализма в пропаганде НСПР постоянно подчеркивалась. Член оргкомитета партии и редактор «Голоса народа» Н.Ф. Вощило писал, например: «Недалек тот день, когда весь русский народ станет под одно, национал-социалистическое знамя и очистит от мусора свое отечество»[142].

«Третья угроза»

Через короткое время после этого — в течение лета 1943 г. — состоялась передислокация вооруженных и гражданских структур локотской автономии в белорусский Лепель, где также был создан административный округ, подчиненный Каминскому. Бригада РОНА практически сразу увязла в боях с партизанами, поэтому всю партийную работу обер-бургомистр почти полностью отдал на откуп членам оргкомитета НСПР — Хомутову, Мосину, Бакшанскому и пр. Надо сказать, что все это время Хомутов времени зря не терял и постепенно перевербовал на свою сторону (т. е. на сторону НТС) своих ближайших коллег по партии.

В Лепеле в содержание пропаганды (в том числе в ряд статей «Голоса народа») был добавлен ряд тезисов, прямо указывавших на их солидаристское происхождение. Помимо самого Хомутова в этом процессе большую роль, очевидно, сыграли завербованные им руководители НСПР, в первую очередь тот же Мосин и Бакшанский. Мосин, вероятно, искренне проникнулся идеями НТС о «третьей силе». Во время суда 1946 г. он, к примеру, в несколько наивной форме озвучил суть программы солидаристов: «Основной задачей НСТПР являлось путем вооруженной борьбы уничтожение советского государства и создание нового демократического государства при содействии немецких штыков. СССР я лично не считал и не считаю демократическим государством, где господствует диктатура одной — большевистской партии… Мы же имели в виду построить демократическое государство на основе мелкой частной собственности. Мы хотели использовать немецкие штыки для уничтожения советской власти в России и установления демократического государства, а затем изгнать немцев из России»[143]. Бакшанский же имел свои мотивы: возможно, он вспомнил болезненную критику в свой адрес со стороны Каминского осенью 1942 г.

На допросе 8 августа 1944 г. Г.Е. Хомутов показал: «Руководитель НСТПР Каминский воздерживался от какого-либо контакта в проводимой им антисоветской работе с другими организациями, действующими на оккупированной немцами территории. Однако большинство членов центрального комитета НСТПР имели на этот счет иную точку зрения»[144].

Одной из главных задач, которые ставили перед своими эмиссарами руководители НТС, было включение РОНА и «движения Каминского» в орбиту «русского освободительного движения» генерал-лейтенанта А.А. Власова. Окружение последнего и подчиненные ему структуры уже давно и плотно были насыщены членами НТС и представляли собой, по сути, филиал Союза. Но у Власова в то время не было в реальном подчинении вооруженных формирований, которые имелись у Каминского. К тому же последний действовал на оккупированной территории. Этим и объяснялось настойчивое стремление солидаристов всеми способами проникнуть в РОНА и НСПР.

Разумеется, такой план никак не устраивал самого Каминского. Соратник НТС В. Кашников вспоминал: «Я возвратился в Лепель, куда начали прибывать первые части бригады Каминского. Я сразу к нему отправился — представиться. На встрече присутствовал начальник бригадной разведки капитан Капкаев. Изложив свою официальную версию (что я от Sonderstab’а в Варшаве[145]), я заговорил с Каминским о партизанах, чтобы выяснить, чем он дышит и что собирается делать… Я… добавил, что большим авторитетом и популярностью пользуется Андрей Андреевич Власов и что ему, Каминскому, следовало бы к Власову присоединиться, чтобы создать единую русскую антикоммунистическую армию. “Я воюю здесь, кровь проливаю, а он там сидит в Далеме[146], пьет и с бабами возится! Пусть он мне подчиняется, а не я ему!” — заявил он»[147]. Упомянутый в данном свидетельстве начальник разведки РОНА Ф.А. Капкаев (1920–2008) после войны отмечал: «Видно, Каминский знал о целях, преследуемых НТС, и относился к ним критически»[148].

Однако, как уже говорилось, Каминский со своей бригадой к этому моменту был занят в антипартизанских операциях и всю невоенную деятельность (в том числе, и партийную) переложил на плечи своих заместителей, чем и воспользовались члены НТС.

Уже в первом номере возрожденной газеты «Голос народа» (от 1 октября 1943 г., вышла под заголовком «Орган Оргкомитета НСПР в Лепельском округе и Окружного Самоуправления», редактор — Н.В. Яковлев) можно видеть, насколько усилилось влияние солидаристов. На первой полосе была размещена статья «Третья грозная сила», в которой содержались тезисы НТС, но ключевым было следующее заявление: «Главным сейчас является то, что вступила в действие новая третья сила. Эта третья сила — русский народ, организованный в РОА… Опирающаяся на мощное национально-освободительное движение РОА победит усталые, измученные дивизии Красной Армии… Наш лозунг — свободная, независимая национальная Россия без большевиков и капиталистов». Впрочем, Власов в качестве «вождя русского освободительного движения» персонально не назывался[149].

Удивительно, но в статье не было ни одного упоминания ни о самом Каминском, ни о РОНА, ни о НСПР. Можно только представить себе реакцию обер-бургомистра на подобную дерзость! Журналисты лепельского официоза оперативно исправились. В одном из ближайших номеров Каминский был назван «вдохновителем борьбы, знаменосцем освобождения Родины от врагов народа»[150]. В другом номере передовая статья оканчивалась такими словами: «За Русской Освободительной Народной Армией, за ее руководителем пойдут все россияне»[151]. В марте 1944 г. «Голос народа» сообщил об издании «Памятки бойца РОНА», изданной политуправлением бригады и призванной стать «незаменимым пособием для политической ориентировки каждого военнослужащего РОНА». В корреспонденции провозглашалось: «Особенно внимательно следует разобрать темы об освободительном движении и о славной борьбе нашей Бригады РОНА… Конечно, биографию руководителя Бригады Б.В. Каминского должен знать каждый боец, чтобы брать с него пример мужества, дисциплины и идейности»[152].

Добавим, что появление в пропаганде каминцев явно провласовских материалов было отмечено в партизанских донесениях: «Возникновение власовской РОА прессой Каминского (“центральная” и 2 районных газеты) было оценено как явление положительное. Однако давалось понять, что РОНА, несмотря на общность во взглядах руководства ее и “Русского комитета”, останется формированием, от последнего независимым. Насколько известно, вопрос об объединении не поднимался и немецким командованием, в глазах которого Каминский (имевший до десятка немецких отличий) в качестве “самостоятельной” фигуры вполне себя оправдывал»[153].

В любом случае, солидаристские и провласовские материалы — чем дальше, тем больше — публиковались в «Голосе народа» и в дальнейшем[154]. Характерно, что программные установки НТС соседствовали с антисемитскими выпадами (и в этом никакого противоречия не было; выше уже говорилось, что программа НТС во время войны включала антиеврейские пункты). В № 4 от 20 октября 1943 г. анонимный автор передовой статьи (возможно — Хомутов или Мосин) разразился проклятиями одновременно в адрес большевиков и капиталистов, и соорудил такую странную конструкцию: «Махровым цветком расцвели на Руси капиталистический хищник — коммунистическое государство, закабаление всего народа при помощи кровавого террора жидов-чекистов». При этом выражались явные симпатии к революции 1917 г. и провозглашалось: «В настоящее же время русский народ должен ясно осознавать, по каким путям ему следует идти, чтобы осуществить свои заветные идеалы: построить справедливую, свободную, трудовую жизнь на родной земле. Путь этот мы видим в солидарном сотрудничестве всех слоев русского народа и полном сознательном отречении от старого мира»[155].

Выражение преданности «идеалам» 1917 г., критика капитализма и большевизма, слова «солидаризм» («солидарность») и «трудовой» — безошибочные маркеры, указывающие на принадлежность авторов подобных материалов к НТС.

Согласно свидетельству Мосина, Хомутов стал инициатором переименования партии[156]. 8 декабря 1943 г. НСПР стала называться «Национал-социалистической трудовой партией России»[157], а 17 декабря 1943 г. в «Голосе народа» появился ее манифест. Поскольку в научной литературе этот документ еще не публиковался, а его оценки у различных авторов весьма разнятся, ниже мы приведем его полностью:

«Граждане России!

Наша Родина — Россия, которую ценой невероятных усилий построили наши предки — на краю гибели!

Миллионы российских сынов истреблены в происходящей бойне. Миллионы сирот, вдов и страдающих матерей — вот результат кошмарной бойни.

Красавцы-города, села, памятники культуры и искусства, созданные многовековым трудом и потом российских народов, превращены в пепел. Таких мук и страданий еще не переносил наш народ на протяжении всей своей истории.

Народы России знают, что единственными виновниками этому являются большевики во главе с кровавым Сталиным.

В 1917 году они обманули наш народ, начатую народом революцию использовали для захвата власти. Они пообещали крестьянам землю, фабрики и заводы — рабочим, свободу слова, печати — всему народу. Небывалыми страданиями и жертвами поплатились народы России за свою доверчивость. Крестьяне вместо земли получили колхозное рабство, рабочие — крепостной труд на фабриках и заводах. Вместо обещанных свобод народ получил густую сеть тюрем и концлагерей.

170-миллионный российский народ большевики принесли в жертву своим бредовым интернациональным замыслам, враждебным всему человечеству.

Народы России не переставали вести борьбу со своим злейшим врагом — большевизмом, но безуспешно. Огромнейшее количество палачей НКВД, главным образом из еврейства, подавляло всякие попытки протеста.

Только сейчас, когда большевизм ослаб в войне, когда оружие находится в руках народа, возможно осуществление стремлений российских народов.

История больше не предоставит нам такого удобного случая, и если мы не используем его, Россия погибнет, и наши дети и внуки проклянут нас. Они скажут: за тысячу лет не было поколения хуже вашего, потому что мы допустили гибель России.

Каждый гражданин России должен понять и почувствовать, что он сам отвечает за судьбу своей Родины.

Спасение Родины возможно только в результате объединения всех честных сынов России, способных на жертвенную борьбу, в мощную организацию (партию), которая бы смогла противопоставить себя силе компартии. Сознавая, что только организованная сила сможет свергнуть кровавый большевизм и спасти Родину от гибели, мы объединяемся в Национал-Социалистическую Трудовую Партию России под руководством испытанного борца за счастье России Б.В. Каминского — руководителя Новой Власти.

НСТПР ставит своей целью:

1. Свержение кровавого сталинского строя в России.

2. Создание суверенного государства, объединяющего народы России.

3. Признание за отдельными национальностями России, созревшими к самостоятельному государственному существованию, права на самоопределение.

4. Путем создания в Новой России справедливого социального трудового строя ликвидировать искусственно созданную большевиками классово-сословную рознь

В основу экономической политики мы кладем трудовую частную собственность и частную инициативу.

1. Земля должна быть передана в частное пользование крестьянам.

2. Рабочий из крепостного пролетария должен быть превращен в свободного труженика, участника создаваемых им прибылей.

3. Творчество интеллигенции должно быть свободно от политических оков.

Полная свободы слова и печати.

4. Все имущественные права бывших помещиков и капиталистов (русских, а также иностранных) считать утерянными.

Еврейским интернациональным идеям мы противопоставляем силу национальных идей — любовь к своей Родине и к своему Народу.

Мы связываем себя торжественной присягой отдать все свои силы и жизнь за осуществление этих целей, за спасение своей Родины.

Мы призываем всех честных сынов России, и кому дорога Родина, кто хочет увидеть свой народ свободным и счастливым, поддержать Новую Русскую власть, крепить мощь и силу Русской Освободительной Национальной Армии — верного стража Новой Власти.

Оргкомитет НСТПР:

Мосин, Бакшанский, Васюков, Вощило, Хомутов»[158].

Мосин — главный автор вышеприведенного документа — вспоминал: «Начали мы с того, что по предложению Хомутова пересмотрели устав и программу партии. Правда, большой корректировке они не подверглись, и в основном содержание осталось прежним»[159].

Действительно, как мы можем видеть, некоторые положения документа прямо восходят еще к манифесту Воскобойника (в частности фраза про «палачей НКВД, главным образом из еврейства»). Пункты о частной собственности и земле также были унаследованы из предыдущих партийных манифестов. Основное видимое изменение заключалось в том, что если ранее речь шла почти исключительно о русском народе, то теперь в орбиту партийных интересов включались все народы России. Кроме того, полностью исчезли славословия в адрес «германских освободителей».

Совершенно ошибочно трактует пропаганду НСТПР белорусский исследователь Е. Гребень, видимо, не удосужившийся ознакомиться с партийными материалами и документами партии, относящимися к этому периоду. Он пишет, к примеру: «Идеологи РОНА пытались реализовать на территории Беларуси идеологические постулаты царской России, вели активную пропаганду в духе великодержавного шовинизма»[160].

Хомутов и его новые соратники продолжали действовать. В декабре 1943 г. из Лепеля в Берлин выехала группа из десяти руководителей партии и офицеров штурмовой бригады СС «РОНА» (подобного рода пропагандистские поездки-экскурсии широко практиковались в качестве поощрения коллаборационистов; они подробно освещались в оккупационной прессе). Группу возглавляли заместитель Каминского по бригаде полковник Г.Д. Белай[161] и начальник политуправления РОНА капитан П.Д. Бакшанский. С ними были начальник мобилизационного отдела РОНА и командующий Лепельским гарнизоном подполковник М.Г. Галкин, командир 5-го полка Б.Н. Турлаков, 3-го полка майор Н.И. Прошин и другие офицеры.

На допросе 8 августа 1944 г. Хомутов вспоминал: «По приезде в Берлин Бакшанский встречался с руководителем РОА Власовым и его заместителем по политчасти Трухиным, а также установил связь с руководителем организации “Национально-трудового союза нового поколения” неким Байдалаковым[162]… Бакшанский… договорился с последним о том, что он вышлет для ознакомления с работой НСТПР своего представителя, а, кроме того, будет регулярно направлять в Лепель антисоветскую литературу, издаваемую “Национально-трудовым союзом нового поколения”.

Действительно, вскоре, после приезда Бакшанского из Берлина, в центральный оргкомитет от Байдалакова прибыл представитель НТСНП… Редлих Роман Николаевич… То, что он является представителем Байдалакова, Редлих, а также и члены оргкомитета от Каминского скрывали. Вскоре после прибытия Редлих вступил в “Национально-социалистическую трудовую партию России” и был начальником оргинструкторского отдела при центральном комитете НСТПР»[163].

Итак, Редлих вновь появился в бригаде Каминского, на этот раз с целью «более глубокого внедрения». Согласно показаниям Мосина, «при Центральном оргкомитете были образованы: Оргинструкторский отдел, возглавлявшийся Редлих Романом Николаевичем, отдел пропаганды — заведовал им Поморцев Михаил Алексеевич [т. е. Башилов-Юркевич. — Прим. авт.]. Оба — белоэмигранты, прибыли из Берлина. Военным отделом руководил Хомутов»[164]. Сам Редлих свидетельствует: второй раз он прибыл к Каминскому «в начале 1944 г. … уже уйдя из министерства [восточных территорий. — Прим. авт.] … Взял на себя руководство идеологической работой, за которую ранее отвечал Хомутов. Жора же стал заниматься политработой в армии»[165].

Постепенно в Лепель, а затем в Дятлово (куда была передислоцирована бригада РОНА в феврале 1944 г.) стали прибывать и другие члены НТС (официально — как представители различных германских органов), которые заняли в политических структурах нового округа весомые посты.

Всех, кто по каким-то причинам не устраивал членов НТС или пытался мешать их работе, оттесняли на нижестоящие должности, дискредитировали перед командованием РОНА и разными способами устраняли. Более того, руководство НТС в какой-то момент планировало уничтожить и самого лидера НСТПР: «Когда стало получать развитие “власовское движение”, а Каминский отказался войти в подчинение командованию РОА, на совете НТС было принято решение о его ликвидации — за действия, компрометирующие русское освободительное движение. Исполнение акции было поручено членам НТС, служившим в РОНА. Однако по ряду причин ликвидацию Каминского осуществить не удалось»[166]. Таким образом, идея «третьей силы» и ее проводники (по крайней мере, некоторые из них) превратились для самого Каминского в реальную угрозу…

«Скрытные представители высшего сословия»

А. Даллин характеризовал партию Каминского как «странный гибрид», который был «средством придания веса своему лидеру, инструментом для продвижения идеологии НТС, а также пропагандистским оружием немцев». «Все три эти задачи она исполняла в значительной степени неэффективно, ее члены в основном были охвачены апатией и сомнениями в ее целесообразности»[167]. Представляется, что подобная оценка может считаться полностью справедливой только к середине лета 1944 г., т. е. к концу оккупации Белоруссии. Однако в конце 1943 г. — начале 1944 г. НСТПР без сомнения находилась на пике своего развития.

Десант солидаристов в Лепель и Дятлово в начале 1944 г. сразу же отразился на пропаганде. Редлих свидетельствует: «В типографии, которая была под моим началом, отпечатали… программу. Это была схема Национально-трудового союза — НТС. Первая страница с названием Национал-социалистической партии России была отрывной, а остальное — все по тексту. Схему мы кончили печатать в июне 1944 г., а 12 июля уже эвакуировались. Началось советское наступление»[168].

В действительности ключевые фрагменты «Схемы НТС» были опубликованы в прессе автономии еще раньше. В № 7 «Голоса народа» от 9 марта 1944 г. под рубрикой «Партийная жизнь» был практически дословно полностью перепечатан шестой раздел «Схемы» (главы 34–36). Это был самый главный, завершающий раздел программы НТС; он был посвящен «установлению нового строя»[169]. Здесь заявлялось, что путем «национальной революции» (которая должна завершить начатую в 1917 г. революционную эпоху) через период «временной национальной диктатуры» будут приняты меры к созданию свободно избранного Национального собрания для формирования новой Конституции и провозглашения «национально-трудового строя». Вплоть до принятия новой конституции «вся полнота государственной власти должна принадлежать Правителю России, обладающему диктаторскими полномочиями, и назначенному им правительству».

Будущий строй предполагал «введение новой экономической политики на основах частной хозяйственной инициативы, трудовой собственности, ответственного хозяйства и свободы внутренней торговли». Как видим, все это не входило в коренное противоречие с тем, что содержалось в более ранних партийных декларациях партии Воскобойника-Каминского. Кроме того, экономические пункты (и предложения по земельному вопросу) были весьма схожи с идеологией и политикой германских национал-социалистов.

Разночтения были следующими. Если в «схеме НТС» в главе 34 второй пункт гласил: «Установление внешнего мира; сотрудничество и дружба со всеми народами — соседями Российского Государства», то в «Голосе народа» этот пункт звучал так: «Заключение почетного мира с Германией и ее союзниками». Кроме того, были вымараны все слова, связанные с «солидаризмом», и в некоторых местах добавлена аббревиатура «НСТПР».

Лидер НТС В.М. Байдалаков вспоминал: «Как-то мы получаем в Берлин экземпляр “Схемы национально-трудового строя”, изданной в “республике Каминского”, но на первом листе было отчетливо отпечатано: “Русская Национал-социалистическая Партия — Национально-Трудовой Союз”. Мы не находили слов выразить наше негодование, огорчение и протест»[170]. Вероятнее всего, Байдалаков неверно описывал свою подлинную реакцию. Хомутов показал на допросе: «“Национально-трудовой союз нового поколения” видел в бригаде СС Каминского базу, из которой можно черпать кадры для переброски на освобожденную территорию Советского Союза с целью создания там банд, оперирующих в тылу Красной армии, и антисоветских организаций по линии НТСНП. В дальнейшем предполагалось объединить антисоветские действия этих двух организаций [т. е. НТС и НСТПР. — Прим. авт.], о чем говорил мне Байдалаков в период моей поездки в Берлин в конце мая 1944 г.».[171]

Башилов-Юркевич (Поморцев) связывает появление в пропаганде НСТПР тезисов НТС напрямую с Хомутовым, который «сумел войти в доверие к Каминскому и уговорил его создать без согласия Гитлера русскую национал-социалистическую партию». Каминский «одобрил план Хомутова», а последний «разработал проект партийной программы (на самом деле это было полное повторение партийной программы НТС)». После этого Каминский пригласил на банкет «работников немецкого связного штаба» и вручил им манифест НСТПР — полную копию программы НТС. «Так была провозглашена, без согласия Гитлера, Национал-социалистическая трудовая партия России»[172].

На самом деле немцы были давно отлично осведомлены о партийной активности Каминского, на что выше мы уже неоднократно указывали. Если говорить о периоде конца 1943 г. — первой половины 1944 г., то, по утверждению А. Даллина, в отношении НСТПР «высшее военное командование (ОКХ) избрало “позицию страуса”, пообещав, что “через несколько месяцев” из министерства Розенберга поступит соответствующая директива. Последнее, в свою очередь, сделало вывод, что нет никакого смысла запрещать партию, даже если ее существование противоречило партийным принципам: политический вакуум, который образовался бы в результате ее запрета, утверждали в министерстве, будет способствовать интересам коммунистов». Однако возникли возражения со стороны непосредственного начальника Каминского (как командира штурмовой бригады СС «РОНА»), высшего фюрера СС и полиции Центральной России Курта фон Готтберга. «Любые попытки заручиться согласием фон Готтберга для разработки совместной директивы означали задержку на неопределенный срок»[173]. Так или иначе в середине лета 1944 г. немецкие военные наблюдатели называли НСТПР «самым сильным образованием среди антибольшевистских организаций в центральной и северной части Восточного фронта»[174].

Стоит заметить, что с начала 1944 г. в пропаганде НСТПР периодически стали появляться весьма крамольные с точки зрения оккупантов мотивы. Разумеется, партийные идеологи неизменно продолжали подчеркивать стратегическую важность союза с Германией: «С открытой душой идет на этот союз русский народ. В этом союзе, на основе которого развивается Русское освободительное движение, он видит залог победы над иудо-большевизмом — врагом всех народов мира и в первую очередь русского народа». Вместе с тем, заявлялось о том, что «некоторые из нас, очевидно, не вполне правильно понимают этот союз»: «Мы не наемники, не кондотьеры, не беспринципные люди. Мы русские националисты, мы борцы за свою идею. Эта идея — свободная национальная Россия». В той же передовице между прочим указывалось: «О многом сейчас не время говорить»[175]. 1 марта состоялся первый выпуск курсантов партийной школы НСТПР. Это мероприятие посетили Каминский и Бакшанский, причем начальник политуправления РОНА сказал буквально следующее: «Наши чаяния выражаются следующими словами: “Мы — русские не хотим ни “своего” большевизма, ни чужого господства»[176].

Последнюю фразу — правда, несколько искажая обстоятельства ее появления — приводит в своих воспоминаниях Башилов-Юркевич. Вообще же, для этого бывшего начальника отдела пропаганды НСТПР (как и для многих других солидаристов и каминцев) характерна довольно специфическая избирательность и забывчивость. О «Голосе народа» он пишет, к примеру: «Это была удивительная газета, не похожая… ни на одну из газет, издававшихся на оккупированной территории немцами… В газете национал-социалистической партии России ни звука не говорилось об идеологии национал-социализма и ни разу не упоминалось имя Гитлера»[177]. Башилов лжет: статьи о гитлеровской Германии, речи фюрера и прочие нацистские пропагандистские материалы занимали в «Голосе народа» отнюдь не меньшую площадь, чем сообщения о деятельности НСТПР[178].

Следует признать не вполне верным утверждение исследователя В. Христофорова о том, что «попытки создать партийные организации за пределами территории, контролируемой бригадой РОНА, успехов практически не имели» (аргументация исследователя в пользу этого вывода довольно наивна: якобы «к тому времени фамилия “Каминский” и слово “палач” стали синонимами, и даже непримиримые враги советской власти постарались дистанцироваться от столь одиозной фигуры»)[179].

Разумеется, количество членов партии было относительно невелико (по оценкам того же Христофорова, вероятно, заниженным — не более 400 человек[180]). Однако многие из них (в частности, Мосин, Хомутов и Редлих), были действительно фанатичными соратниками. Хомутов, например, приложил все усилия для создания при НСТПР в декабре 1943 г. русского аналога «гитлерюгенда» — Союза российской молодежи (СРМ)[181], а в феврале 1944 г. — партийной школы[182]. Кроме того, как показывал на допросе Мосин: «Уже к началу 1944 г. в Полоцке и Минске были созданы областные комитеты, а в ряде других мест — низовые ячейки»[183].

Расширение территории деятельности партии напрямую было связано с ростом влияния членов НТС. Эмиссары Союза находились в тот момент практически во всех более-менее крупных оккупированных городах СССР, в том числе Белоруссии. Поэтому для организации филиала НСТПР было достаточно просто «команды» от руководства НТС.

Глава Полоцкого отдела партии Павел Дмитриевич Пономарев (после войны жил в Западной Германии, а затем в США под фамилией «Ильинский», умер в 1982 г.) вспоминал: «Нам было приказано взять псевдоним НСТПР. План, выработанный на верхах НТС, сводился к следующему. В ближайшее время в нашу фельдкомендатуру вместе с другой периодической прессой из немецкого армейского отдела пропаганды должны поступить газеты с отчетами об организации и работе НСТПР. Нам привезли этих газет тоже целую пачку вместе с формальными полномочиями от партийного центра на открытие филиала в Полоцке»[184].

Пономарев-Ильинский, а также его друг и заместитель по филиалу Василий Иванович Алексеев (1906–2002) были завербованы в НТС в 1943 г. По образованию они были историками, в 1920-е гг. окончили МГУ. Правда, Пономарев вместо полученной специальности искусствоведа занялся стрелковым делом и написал несколько книг на эту тему[185]. Алексеев в 1930 г. был осужден на 5 лет лагерей. Осенью 1941 г. Пономарев и Алексеев оказались под оккупацией в Московской области, откуда эвакуировались в глубокий тыл — Полоцк (по другим данным — Алексеев в 1941 г. был призван в РККА, попал в плен, и лишь затем, по ходатайству Пономарева, был освобожден и поселился в Белоруссии). Здесь они отметились тем, что строчили в СД доносы на тех коллаборационистов, которые их по различным причинам не устраивали[186].

Основными их задачами на поприще руководителей отдела НСТПР стало распространение пропагандистской литературы и вербовка новых членов. Но главной заслугой филиала стало проведение в конце весны 1944 г. — «под трехцветным национальным знаменем» — массового городского митинга (в помещении концертного зала бывшего Дома Красной Армии), о котором подробно сообщалось в оккупационных газетах:

«Первый раз после долгих лет террора и жидовского гнета прозвучали великие слова: “За великую национально-трудовую Россию”… Выступил с докладом об истории партии и ее задачах г. Алексеев… Затем выступает с речью председатель окружного комитета НСТПР г. Пономарев. Он обрисовывает международное положение, а также объясняет основы дружбы двух великих наций — российской и германской — в их борьбе против общего врага. “Эти и только эти две великие нации, — продолжает докладчик, — могут разгромить варварское нашествие жидовского большевизма на Европу… Да здравствует союз национальной России и национальной Германии! Долой Сталина, жидов и компартию!.. Да здравствует Национально-трудовая Россия и ее политический остов — НСТПР!” Мертвящую и преступную идею материализма заменит идея Национально-Трудового Солидаризма»[187].

Подобного рода мероприятия НСТПР проводила и в других белорусских городах, в том числе, в Минске. Партийную организацию здесь, по предложению Хомутова, возглавил Дмитрий Петрович Кончаловский (1878–1952). Некогда он был профессором историко-филологического факультета МГУ, в 1920-е и 1930-е гг. преподавал древнюю историю, латынь и немецкий в различных высших учебных заведениях, выпустил несколько научных трудов. Тем не менее, к советской власти Кончаловский относился с неприязнью, и когда началась война — специально выехал на свою дачу под Можайском, чтобы дождаться оккупантов.

В 1941–1944 гг. он под псевдонимом «Сошальский» работал преподавателем в Смоленске, часто выступал на различных пропагандистских мероприятиях, публиковался в оккупационной прессе, был редактором «педагогического» журнала «Школа и воспитание»[188]. Немецких солдат он именовал «рыцарями света, ведущими священный бой с исчадиями ада», а на открытии одной из смоленских школ обратился к школьникам со следующими словами: «Разрешите пожелать Вам счастья на той дороге, по которой повела нас могучая, сильная Германия. Большевизм принес много зла и детям, и воспитателям. Вперед, дети. Будем работать с жаром! Не посрамим себя и русский народ!»[189].

В самом начале весны 1944 г. Сошальский-Кончаловский вступил в НСТПР. А. Даллин пишет: «С марта по май 1944 г. — Минский филиал партии завербовал в свои ряды несколько десятков человек… За весь период прошло только два открытых заседания, каждое с участием около пятнадцати партийцев. В их числе было несколько бывших военнопленных, несколько дам из высшего общества, два или три журналиста, а также русские сотрудники местных немецких учреждений»[190]. На одном из указанных собраний, которое посетил и Хомутов, Сошальский заявил, среди прочего: «Нами заложен первый камень того большого здания, которое мы должны построить, — на это воля народа нашего. Пусть контуры этого великолепного здания и не совсем отчетливо рисуются некоторым из нас, но план его построения мы знаем… С Богом. К делу!»[191].

После войны Сошальский-Кончаловский — под псевдонимом Д. Степанов — описал деятельность своего филиала в тексте «История Российской Национал-Социалистической Партии в Минске (февраль — май 1944 г.)». Среди прочего он указывал: «Вступлению С[ошаль]ского в партию предшествовала его короткая встреча с Каминским в Минске. Через К[аминск]ого С[ошальск]ий вошел в контакт с местным отделом гестапо, ибо именно от этого учреждения зависело предоставить партии “Дом” и типографские возможности для печатания прокламаций, бюллетеней, программы и проч. … Содействие, оказанное партии, ограничилось предоставлением ей собственного помещения в виде небольшого одноэтажного дома на одной из окраинных улиц Минска… Еще раз гестапо оказало содействие партии разрешением ей устроить благотворительный концерт и воспользоваться для этого зданием Минского городского театра… В остальном отношение гестапо к партии ограничилось надзором и, по-видимому, бдительной слежкой за тем, чтобы деятельность прямо или косвенно не повернулась против немцев»[192].

Весной 1944 г. Сошальский и Хомутов встретились с лидерами белорусских коллаборационистов, в том числе, с Р.К. Островским (1887–1976), однако все надежды на дальнейшее сотрудничество с ними ни к чему не привели[193].

В интервью, которое Сошальский-Кончаловский дал в рамках Гарвардского проекта, он заявил: «Каминский был авантюристом, глупым и самовлюбленным, чванливым, политически безграмотным, форменным бандитом. Ему… особо не было дела до немцев… Многие понимали, что его относительная автономия существует лишь пока он эффективно воюет с партизанами. В свою очередь, немцы позволяли его людям грабить вволю, что настраивало население против него. В среде его офицеров были попытки найти другого лидера, но в тех условиях их планы были несбыточны. Его партия была игрушкой, не более. НТС контактировал с Каминским через Хомутова. В целом солидаристы вели себя как скрытные представители высшего сословия»[194]. Не жаловал бывший «минский гауляйтер» и военнослужащих РОНА: «Офицеры дивизии, в большинстве бывшие красноармейцы, поражали своей некультурностью, некоторые из них… заявили о себе криминальными подвигами. Самый интеллигентный из их состава, кап[итан] Бокшанский, бывший по словам Х[омутов]а самой положительной личностью в Центральном Комитете, страдал запоем»[195].

В самом конце весны 1944 г. в минском филиале НСТПР произошел «переворот»: Сошальский был отправлен в отставку, а областной комитет возглавил редактор оккупационной газеты «Руль» Михаил Бобров. Под этим псевдонимом скрывался бывший советский журналист Михаил Степанович Голубовский (1907–1979)[196]. По образованию он был историк, окончил МГУ. В 1930-е гг. сотрудничал в советской периодике, в том числе, военной. В 1941 г. Голубовский был призван в РККА, осенью попал в плен и стал работать в органах германской пропаганды: выступал со статьями, редактировал ряд газет. Как отмечает А. Даллин, в 1944 г. Бобров «эвакуировался с германскими войсками в Минск, где присоединился к комитету по просьбе Хомутова. Вероятно, по согласованию с НТС, который устал от бездействия и чопорности Сошальского, амбициозный и энергичный Бобров попытался захватить власть в Минске [имеется ввиду, в минском филиале НСТПР. — Прим. авт.]. Посовещавшись с Каминским в Дятлово в конце мая, он договорился с курирующими партию германскими официальными лицами в Минске вытеснить Сошальского с поста председателя комитета»[197].

Сошальский-Кончаловский характеризовал своего визави, как человека «достаточно выраженного авантюристического типа». «Уровень его журналистики… был весьма невысок, однако он быстро и о чем угодно писал по заданиям немецкой пропаганды; он был также в большой степени одарен практическим смыслом и почти все отделы своей газеты заполнял сам под разными псевдонимами»[198].

Бобров-Голубовский смог оказать партии и ее молодежному крылу — Союзу российской молодежи — несколько важных услуг пропагандистского характера. В частности, он широко популяризировал деятельность НСТПР и СРМ в своем «Руле». Еще в марте 1944 г. в этой газете появилась пространная статья «Русское воинство», полностью посвященная бригаде Каминского: «Среди русских людей из уст в уста передаются слухи о героической борьбе этой армии и ее легендарном руководителе Б.В. Каминском». Далее автор материала цитировал самого «легендарного руководителя»: «Мы боремся против еврейской нации, за свободный от колхозного рабства и государственного капитализма труд… Наша трудовая партия и союз молодежи сейчас разворачивают идейную работу по борьбе с большевизмом, за создание свободной трудовой России без большевиков и капиталистов»[199]. В мае и июне в газете появилась целая серия очерков и сообщений о деятельности НСТПР и СРМ[200]. После этого последовала эвакуация и «Руль», также как и сам минский филиал, прекратили свое существование…

Несомненно, чекисты видели в партии Каминского серьезную проблему и предпринимали меры к ее разрешению. 28 марта 1944 г. заместитель наркома госбезопасности Б.З. Кобулов подписал указание «О выявлении и агентурной разработке так называемой “Национал-социалистической трудовой партии России” (НСТПР) и командного состава “Русской народной армии” (РНА)». Документ предписывал: «Принять меры к выявлению родственных и близких связей участников» НСТПР и командного состава «армии» Каминского, «все выявленные связи взять в активную агентурную разработку, провести среди них… необходимые вербовки с задачей перехвата агентуры, возможно направляемой к этим лицам немецкой разведкой», «особое внимание обратить на лиц, ведущих антисоветскую агитацию, в разрезе… установок НСТПР», «пересмотреть имеющиеся в производстве материалы с целью выявления и репрессирования агентуры, забрасываемой в советский тыл НСТПР и РНА, руководимых Каминским»[201].

Одним из выявленных агентов, оставленных на территории, которую покидали оккупанты, был ни кто иной, как Г. Хомутов. Надо сказать, что в партийной мифологии НТС этому эпизоду уделяется важное место. Редлих вспоминал, что Хомутов «при эвакуации из Дятлова… организовал отряд, в который вошли несколько членов нашего Союза… ушел обратно в Локоть и пропал»[202]. Другой солидарист, Н.В. Пузанов (1904–1957, псевдонимы — Тензеров, Ветлугин) утверждал: «Хомутов… в 1944-м… ушел на советскую территорию. Известно, что со своим партизанским соединением он продержался против Советов как минимум до 1948-го, когда был разбит»[203]. По версии члена НТС Ю.Ф. Луценко, «в июне 1944-го старшие опытные бойцы (Фомин, Цыганов) в составе отряда из Локотской республики под командой Георгия Ефимовича Хомутова перешли фронт и двинулись вглубь лесной территории, но попали в засаду СМЕРШ. Хомутов погиб в перестрелке, остальные взяты в плен»[204].

На самом деле, чекисты практически сразу арестовали Хомутова. Как теперь известно, «сдал» его начальник разведки РОНА майор Борис Костенко (настоящая фамилия — Краснощеков, на указанной должности сменил Ф.А. Капкаева), передававший сведения о бригаде Каминского партизанам[205]. Одна из дат допросов Хомутова — 8 августа 1944 г.[206] Вскоре он был осужден. Дальнейшая его судьба нам неизвестна. А. Даллин пишет: «Вопрос о том, хотел ли он продолжать “подрывную” работу, остается открытым. Среди эмигрантов циркулируют слухи, что он был расстрелян чекистами в 1947 г.»[207].

В июле 1944 г. началась эвакуация бригады РОНА и гражданских беженцев на Запад. Фактически на этом всякая деятельность НСТПР окончилась. Вскоре бригада Каминского была развернута в 29-ю дивизию войск СС, один полк которой принял участие в подавлении Варшавского восстания и отметился там небывалыми грабежами и зверствами[208]. Сам Каминский вступил в конфликт с обергруппенфюрером СС Эрихом фон дем Бахом, который командовал силами, ответственными за боевые действия в польской столице. Бах арестовал Каминского, после чего тот был предан военно-полевому суду и расстрелян. Дивизия же была направлена на пополнение власовских вооруженных сил Комитета освобождения народов России. Последнее заседание центрального комитета НСТПР было проведено в сентябре, уже после смерти командира дивизии. По свидетельству А. Колокольцевой-Воскобойник, было принято решение о «ненужности продолжения партийной работы»[209].

После войны фон дем Бах дал Каминскому такую характеристику: «Это был действительно очень странный человек… Он был скорее политиком, чем солдатом. Хотел стать конкурентом Власова… Он был русским националистом. Можно сказать, что его идеология была чем-то вроде русского нацизма»[210].

30–31 декабря 1946 г. в Москве состоялся закрытый процесс Военной коллегии Верховного суда СССР над восьмью каминцами — членами Национал-социалистической трудовой партии России и Союза российской молодежи: С.В. Мосиным, М.Г. Васюковым, И.Д. Фроловым, А.И. Михеевым, Ф.П. Захарцовым, А.И. Шавыкиным, В.С. Холодковой и Н.М. Васюковой.

Всех их судили по 58-й статье Уголовного Кодекса РСФСР за «организационную деятельность, направленную к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений» (ст. 58–11). Кроме того, Мосину, Васюкову и Фролову в вину вменялась «измена Родине со стороны военного персонала» (ст. 58-1 «б»). Остальные были преданы суду по обвинению в преступлениях, предусмотренных статьей 58-1 «а» («измена Родине»)[211].

Председательствующим на суде был генерал-майор юстиции Ф.Ф. Каравайков. Интересно, что за несколько месяцев до этого он был членом Военной коллегии во время процесса по делу генерала Власова и его соратников.

Мосин и Васюков были крупными руководителями и партийными деятелями автономии, а Фролов — старшим офицером РОНА и 29-й дивизии войск СС. С другой стороны, Михеев и Захарцов явно не могли претендовать на какую-либо заметную роль ни в партии Каминского, ни в его бригаде. В Локотском округе Михеев был всего лишь старшим лесничим, а Захарцов дослужился до политического шефа одного из полков РОНА. Что касается Холодковой, Васюковой и Шавыкина, то можно сказать: их участие в процессе не соответствовало степени вины. Очевидно, что Васюкова и Шавыкин (оба — 1926 года рождения) оказались на скамье подсудимых только потому, что были детьми высокопоставленных каминцев (первая была дочерью М.Г. Васюкова, второй — сыном начальника штаба РОНА И.П. Шавыкина, погибшего вместе с Каминским)[212]. В. Холодкова же и вовсе была пианисткой Локотского театра (кроме того, она состояла в НСТПР — отнюдь не на руководящих должностях, а в ВС КОНР была скромной машинисткой запасного батальона).

Следует отметить, что Мосин был единственным из всех восьми подсудимых, кто не стал каяться и в своем последнем слове заявил: «Я поступил на службу к немцам не по принуждению, как это пытаются говорить другие обвиняемые по этому делу, а сознательно выполнял свою работу. Надев панцирную сорочку, я сознательно пошел навстречу всех трудностей и опасностей. Оправдываться я не намерен, как не намерен и просить снисхождения». В ходе суда Мосин также отметил: «Я лично был награжден немецкими властями четырьмя медалями. О всех, рядом сидящих со мной на скамье подсудимых, я могу только сказать, что они были замечательными работниками в самоуправлении… Вот все, что я хотел сказать о своих преступлениях, в которых не раскаиваюсь»[213].

В 21 час 48 минут 31 декабря 1946 г. председательствующий начал оглашение приговора. Мосин, Васюков, Фролов и Захарцов были приговорены к высшей мере наказания, Михеев, Шавыкин и Холодкова — к 10 годам лишения свободы с поражением в политических правах и конфискацией имущества. Васюкова получила 5 лет заключения с поражением в политических правах на 2 года. В 2001 г. она была реабилитирована. Михеев умер в лагере в 1953 г. Шавыкин в том же году был освобожден. Холодкова полностью отбыла наказание[214].

24 января 1947 г. все приговоренные к смерти каминцы были расстреляны[215].

Борис Ковалев