В нем дырка была — прямо так и сияла.
Закутавшись в дырку, легли на кровать
И стали, как раки, втроем зимовать.
Но воду почуяв — да сном или духом —
В матросской тельняшке явилась Надюха.
Я с нею давно грешным делом матросил,
Два раза матрасил — да струсил и бросил.
Не так молода, но совсем не старуха,
Разбила паркеты из синего льда.
Зашла навсегда попрощаться Надюха,
Да так и осталась у нас навсегда.
Мы прожили зиму активно и дружно.
И главное дело — нам было не скучно,
И кто чем богат, тому все были рады.
Но все-таки просто визжали они,
Когда рядом с ритмами советской эстрады
Я сам, наконец, взял гитару в клешни.
Не твистом свистел мой овраг на горе.
Я все отдавал из того, что дано.
И мозг головной вырезал на коре:
Надежда плюс Вера плюс Люба
плюс тетя Сережа плюс дядя Наташа —
Короче, не все ли равно.
Я пел это в темном холодном бараке
И он превращался в обычный дворец.
Так вот что весною поделывают раки!
И тут оказалось, что я — рак-отец.
Сижу в своем теле, как будто в вулкане.
Налейте мне свету из дырки окна!
Три грации, словно три грани в стакане,
Три грани в стакане, три разных мамани,
три разных мамани, а дочка одна.
Но следствия нет без особых причин.
Тем более, вроде не дочка, а сын.
А может, не сын, а может быть — брат,
Сестра или мать, или сам я — отец,
А может быть весь первомайский парад!
А может быть город весь наш — Ленинград…
Светает. Гадаю и наоборот.
А может быть — весь наш советский народ.
А может быть, в люльке вся наша страна!
Давайте придумывать ей имена.
Трагикомический роман
Часы остановились в час.
Как скучно нам лежать в постели.
Как жаль, что наше «Ркацители»
Нас не спасает в этот раз.
Скрипит пружинами диван.
В углу опять скребутся мыши.
Давай очнемся и вдвоем напишем
Трагикомический роман.
Давай придумаем сюжет,
В котором нам найдется место,
В котором можно будет интересно
Прожить хотя бы пару лет.
Я буду к зависти толпы
Тебя любить любовью страстной,
Когда исчезнет мой проклятый насморк,
А также скука и клопы.
На океанских берегах
Для нас пристанище найдется,
И нам с тобой больше не придется
Все время думать о деньгах.
Не будем думать о вине,
Не будем печь топить дровами,
А будем там дружить с медведями и львами,
Забыв о будущей войне.
Ведь нет границ у странных стран.
И наши перья мы не сложим.
Тьмы низких истин, как всегда, дороже
Нас возвышающий роман.
Итак, мы пишем наш роман,
Творим немыслимое чудо…
А на немытую посуду
Ползет усатый таракан.
Слет-симпозиум
Куда с добром деваться нам в границах нашей области?
У нас — четыре Франции, семь Бельгий и Тибет.
У нас есть место подвигу. У нас есть место доблести.
Лишь лодырю с бездельником у нас тут места нет.
А так — какие новости? Тем более, сенсации…
С террором и вулканами здесь все наоборот.
Прополка, культивация, мели-мели-орация,
Конечно, демонстрации. Но те — два раза в год.
И все же, доложу я вам без преувеличения,
Как подчеркнул в докладе сам товарищ Пердунов,
Событием высокого культурного значения
Стал пятый слет-симпозиум районных городов.
Президиум украшен был солидными райцентрами —
Сморкаль, Дубинка, Грязовец и Верхний Самосер.
Эх, сумма показателей с высокими процентами!
Уверенные лидеры, опора и пример.
Тянулись Стельки, Чагода. Поселок в ногу с городом —
Угрюм, Бубли, Кургузово, потом — Семипердов.
Чесалась Усть-Тимоница. Залупинск гладил бороду.
Ну, в общем, много было древних, всем известных городов.
Корма — забота общая. Доклад — задача длинная.
Удои с дисциплиною, корма и вновь корма.
Пошла чесать губерния. Эх, мать моя, целинная!
Как вдруг — конвертик с буквами нерусского письма.
Президиум шушукался. Сложилась точка зрения:
— Депеша эта — с Запада. Тут бдительность нужна.
Вот в Тимонице построен институт слюноварения.
Она — товарищ грамотный и в аглицком сильна…
— С поклоном обращается к вам тетушка Ойропа.
И опосля собрания зовет на завтрак к ней.
— Товарищи, спокойнее! Прошу оставить ропот!
Никто из нас не завтракал — у нас дела важней.
Ответим с дипломатией — мол, очень благодарные,
Мол, ценим, и так далее, но, так сказать, зер гут!
Такие в нашей области дела идут ударные,
Что даже в виде исключения не вырвать пять минут.
И вновь пошли нацеливать на новые свершения.
Была повестка муторной, как овсяной кисель.
Вдруг телеграмма: «Бью челом! Примите приглашение
Давайте пообедаем. Для вас накрыт Брюссель.»
Повисло напряженное, гнетущее молчание.
В такой момент — не рыпайся, а лучше — не дыши!
И вдруг оно прорезалось — голодное урчание
В слепой кишке у маленького города Шиши!
Бедняга сам сконфузился. В лопатки дует холодом.
А между тем урчание все громче, все сочней.
— Позор ему — приспешнику предательского голода!
Никто из нас не завтракал — дела для нас важней!
— Товарищи, спокойнее! Ответим с дипломатией.
Но ярость благородная вскипала, как волна.
— Ту вашу дипломатию в упор к отцу и матери! —
Кричала с места станция Октябрьская Весна.
— Ответим по-рабочему. Чего там церемониться?
Мол, на корню видали мы буржуйские харчи! —
Так заявила грамотный товарищ Усть-Тимоница
И хором поддержали ее Малые Прыщи.
Трибуну отодвинули и распалили прения,
Хлебали предложения, как болтанку с пирогом.
Объявлен был упадочным процесс пищеварения,
А сам Шиши — матерым, но подсознательным врагом.
— Пущай он, гад, подавится Иудиными корками!
Чужой жратвы не надобно. Пусть нет — зато своя!
Кто хочет много сахару — тому дорога к Горькому!
А тем, кто с аппетитами — положена статья.
И населенный пункт тридцать седьмого километра
Шептал соседу радостно: — К стене его! К стене!
Он — опытный и искренний поклонник стиля «ретро»,
Давно привыкший истину искать в чужой вине.
И диссидент Шиши горел красивым синим пламенем.
— Ату его, вредителя! Руби его сплеча!
И был он цвета одного с переходящим знаменем,
Когда ему товарищи слепили строгача.
А впрочем, мы одна семья — единая, здоровая.
Эх, удаль конармейская ворочает столы!
Президиум — «Столичную», а первый ряд — «Зубровую»,
А задние — чем бог послал, из репы и свеклы.
Потом по пьяной лавочке пошли по главной улице.
Ругались, пели, плакали и скрылись в черной мгле.
В Мадриде стыли соусы,
В Париже сдохли устрицы
И безнадежно таяло в Брюсселе крем-брюле.
Подвиг разведчика
В рабочий полдень я проснулся стоя —
Опять матрас попутал со стеной.
Я в одиночку вышел из запоя,
Но — вот те на! — сегодня выходной.
И время шло не шатко и не валко.
Горел на кухне ливерный пирог.
Скрипел мирок хрущевки-коммуналки
И шлепанцы мурлыкали у ног.
Сосед Бурштейн стыдливо бил соседку —
Мы с ней ему наставила рога.
Я здесь ни с кем бы не пошел в разведку.
Мне не с кем выйти в логово врага.
Один сварил себе стальные двери.
Другой стишки кропает до утра.
Я — одинок. Я никому не верю.
Да, впрочем, видит бог, не велика потеря
Весь ихний брат и ихняя сестра.
Экран — а в нем с утра звенят коньки.
В хоккей играют настоящие мужчины.
По радио поют, что нет причины для тоски.