– Словно из девятнадцатого века пришёл… – эхом отозвалась Алиса. По спине у неё отчётливо забегали мурашки. Что там говорил этот бандит из Сербского? Ну да, что Ольга спуталась с каким-то офицером из прошлого. Неужели, с этим самым бароном?
Внизу саксофон надрывно и пронзительно выводил мелодию из «Шервудских зонтиков».
– А имя у барона есть?
– Я знаю только фамилию – Корф.
– А что Семёнов и Каретников о нём говорят?
– В том-то и дело, что ничего, оба перестали выходить на связь. Уже с месяц, наверное. Жаль, кстати, Олегыч – мы так Семёнова зовём – в последнее время стал интересные штучки продавать. Я как раз хотел ему заказать настоящие, «родные» строевые шпоры, да вот, не успел…
Еще один нюансик! Алиса встряхнула головой, отгоняя наваждение. Взглянула на Шурика:
– А вот скажи, эти двое – ваши товарищи, верно? И они, как я понимаю, куда-то делись, причём довольно давно. Почему же вы не поинтересуетесь, что у них стряслось? А если беда?
Шурик удивился:
– Ну, мало ли, какие у людей могут быть обстоятельства? Случись что-то серьёзное – наверняка дали бы знать, у нас это принято. Олег Семёнов в реконструкции с самых истоков. Начинал, как ролевик, в девяностых, потом стоял у истоков российской реконструкции на средние века. Так что, если позовет на помощь – много народу откликнется. Может, уехал куда-то? Он на подъём лёгкий, любит по странам и континентам попутешествовать. Взял Ваньку, сына своего, и двинулся в культурный вояж. Я сам зимой в Чехию ездил – по музеям пройтись, архитектуру посмотреть, вдохнуть воздух старой, заповедной Европы. Да и по фестивалям любой из нас немало поездил – например, недавно Лейпциг был, двести лет «Битвы народов»…
Разговор плавно перетёк на другие темы.
Июль 2015-го года
Утро за клавиатурой ведёт к депрессии.
Проснулась Алиса поздно, и сразу после гимнастики и чашки пуэра села писать. Степан Стопкин вышел на Охоту.
Равнодушие большого города.
Москва – настоящий мегаполис. И когда в нем кто-нибудь исчезает, окружающие подчас замечают это далеко не сразу. Вот, например: жили-были брат и сестра. Она училась на медицинском, он только что вернулся из армии и пытался понять, чем заниматься дальше. А потом они исчезли. И представьте себе, никто этим не заинтересовался. Может быть, только почтальон обратил внимание на то, что из ящика уже четвертый месяц не вынимают счета и рекламные листки. Да и то, лишь потому, что не смог впихнуть в ящик очередную порцию макулатуры.
Может быть, забили тревогу преподаватели в университете – куда это пропала студентка, подававшая такие надежды? Да нет, и они ограничились крестиками в ведомости, в графе «посещение занятий». Разве, сокурсницы отметили, что перед исчезновением, студентка куда-то подолгу уезжала. Видимо, бойфренд в другом городе? Ну что ж, дело самое обычное…
А на исчезновение брата-дембеля вообще никто внимания не обратил, ни приятели, ни соседи. Могли бы забить тревогу армейские друзья (а эти связи прочнее иных-прочих) но все они, как назло, обитают в других городах…
Мне скажут: «Ну, так взрослые люди, мало ли что? Вот если бы ребенок пропал…»
Пропал.
Почти отличник, активный, спортивный мальчик – и вдруг начинает пропускать школу, якобы «по болезни». А потом тоже исчезает. Причём в то же самое время, что и брат с сестрой, о которых шла речь выше. А что же, одноклассники, учителя? А ничего – пожимают плечами: «Наверное, он в больнице»…
Кстати, отец мальчика тоже исчез, приблизительно в то же время. Коллеги и друзья не в курсе, где он – причём даже не сочли нужным поинтересоваться, почему это журналист, ценный сотрудник издания, перестал появляться в редакции. Наверное, свои дела. Фрилансер, что с них взять!
А ведь есть в этом деле ещё один персонаж – приятель журналиста, врач, знакомый, кстати, с той самой, исчезнувшей девушкой. Взял отпуск за свой счёт – и не вернулся на место работы. И это сейчас, когда над московскими врачами висит угроза тотального сокращения! Коллеги расстраиваются, переживают, конечно, но в меру. Никто не собирается бить тревогу и вообще, как-то менять привычный ритм жизни. А руководство? Отреагировали, а как же! Назначили временного и.о. – не может же отделение долго оставаться без заведующего? А дальше – пусть бухгалтерия разбирается.
Я иду по их следам, копаю прошлое этих персонажей. Я хочу знать, что случилось с этими, такими разными людьми, совсем недавно, всего несколько месяцев назад. И я не остановлюсь.»
У Стёпы Стопкина много подписчиков – а вдруг кто-то что-то да подкинет?
Алиса долго и старательно искала «барона» Корфа. Безрезультатно; отлучалось, что, если не считать двух эпизодов на фестивалях, то получалось, такого человека вовсе нет на свете! Алиса запускала поиск по фотографии, по фамилии, и всякий раз – неудача.
Точнее, всякий раз поиск приводил её к древнему роду Корфов, жившему в России с пятнадцатого века. Они были предками Набокова, и вот что он писал об их внешности:
«…В живучих старых родах определенные физиономические характеристики повторяются раз за разом, словно некие указатели либо клейма творца. Набоковский нос (нос моего деда, к примеру) отличается мягким, округлым, чуть вздернутым кончиком и лёгкой вогнутостью, если смотреть в профиль; нос Корфов (к примеру, мой) – это добротный немецкий орган с крепким костистым хребтиком и чуть покатым, явственно желобчатым кончиком. Выражая презрение либо изумление, Набоковы приподнимали брови, относительно густые лишь у переносицы и почти пропадающие ближе к вискам; у Корфов брови изящно изогнуты, но также довольно редки.
В остальном же Набоковы, теряясь в тенях картинной галереи времени, скоро сливаются со смутными Рукавишниковыми, из которых я знал только мою мать и её брата Василия – слишком малая выборка для моих нынешних целей.
С другой стороны, женщин из рода Корфов я вижу вполне отчётливо: прекрасные лилейно-розовые девы с высокими, румяными pommettes, бледно-голубыми глазами и той маленькой, похожей на мушку родинкой на щеке, которую моя бабушка, мой отец, трое или четверо его сестер и братьев, некоторые из моих двадцати пяти кузенов и кузин, моя младшая сестра и мой сын Дмитрий наследовали в различных степенях проявленности, будто более или менее чёткие копии одной и той же гравюры…»
От отчаяния Алиса начала выискивать по сети фотографии исторических Корфов, чтобы сравнить их внешность с внешностью таинственного реконструктора. Фотографий оказалось достаточно много. И вдруг…
Вдруг она увидела ТОГО САМОГО барона!
Подпись – Евгений Петрович Корф. Родился в 1844 м году, племянник достаточно известного историка Модеста Корфа, окончил Царскосельский лицей, сестра Анна, служил в лейб-гвардии, вышел в отставку, владелец фехтовального элитного клуба, в 1895 году уехал во Францию, точная дата смерти не известна.
На фотографии он стоял в фехтовальном костюме девятнадцатого века. Правая рука уверенно держит шпагу с замысловатой витой гардой. ещё одна шпага лежит рядом на столе. Этакий Эскамильо! Ольгу Смольскую вполне можно понять – прям, широкоплеч, суров… Есть ли родинка – этого на зернистой фотографии позапрошлого века не видно.
А вот на современных – вполне даже видно.
И ведь никому не расскажешь – не поверят! А вот она, Алиса уже верит в то, что этот уголовник Андрей никакой не псих. Слишком много совпадений, и главное доказательство – вот этот самый, настоящий барон Корф, который смотрелся подлинным среди обряженных в самопальные мундиры реконструкторов. Ещё бы – лейб-гвардеец! Конечно, всё смахивает на грандиозную мистификацию, но кому бы, интересно, понадобилось её устраивать? И зачем? Так можно и в теорию заговора поверить, скатиться в конспирологию и вообще… Только вот Дрон попал в Сербского на самом деле.
Алису отвлек звонок. Глеб. Точно, сегодня же суббота!
– Слушаю.
– Добрый день Алиса, я стою возле твоей двери. Алиса сворачивает браузер.
Глеб в костюме и при галстуке. В руках алая роза.
– Вижу, ты прямо с похорон.
– Совершенно неуместный сарказм, Алиса, я пришёл мириться.
Алиса очень любит розы, и Глеб это знает. Ваза, таблетка аспирина в воду, ножом надрезать черенок… Алиса входит в комнату и обнаруживает Глеба за её компом.
– Ну что за беспардонность, Глеб! Какого чёрта ты туда залез?
– Между нами не должно быть секретов, не так ли? – Глеб встает и торжественно произносит: – Я думаю, что наши отношения уже вполне определены. Поэтому нам пора оформить их надлежащим образом. Официально.
– Вот как? Не «выходи за меня замуж» или «я прошу твоей руки», а «пора оформить надлежащим образом»? То есть, ты уже всё решил, и мое мнение значения не имеет?
Глеб удивился. А Алису понесло: она высказала ему все, вылила на всю накопившуюся обиду. Девушка не могла остановиться – ярость поднималась бурлящей лавиной и сжигала все мосты.
Глеб слушал её молча. Его лицо сделалось непроницаемым и отстраненным. Когда Алиса замолчала, он произнес только одну фразу, в которой не было ни одного непристойного слова, но смысл был столь грязен, что Алиса задохнулась от обиды:
– Уходи немедленно, пока я…
И Глеб ушёл.
А Алиса в сердцах смахнула на пол вазу с розой, упала в кресло и залилась слезами. Все. Рубикон перейден, мосты сожжены.
Весь следующий день Алиса не отвечала на звонки, а занималась уборкой. Генеральная уборка – отличный способ вплеснуть ярость, спустить пар и вообще, успокоиться. «Генеральная» – это от слова «генерал»: в армии, говорят, подобное наведение порядка устраивают перед визитом в полк генерала. Старорежимного такого, в аксельбантах, при шпаге и крестах. Кстати, в роду Корфов тоже были генералы…
К вечеру, когда квартира заблестела, Алиса уселась, наконец, за компьютер. Надо всё же до конца разобраться со всей этой историей!