Патрик НессПоступь хаоса
Мишель Касс
Если бы мы могли проникать в глубины обычной жизни и постигать то, что там происходит, это было бы так, словно мы обрели способность слышать, как растет трава и как бьется сердце белочки, – мы погибли бы от того невероятного шума, который таится по ту сторону тишины.
Patrick Ness
THE KNIFE OF NEVER LETTING GO
Chaos Walking
Book One
Перевод с английского Е. Романовой
«Потрясающе динамичная, душераздирающая, невероятно воодушевляющая книга, которая заставит ваше сердце биться чаще».
«Прекрасно выдержанный стиль и жесткий язык швыряют читателя в самую гущу этого выдуманного мира. Эта великолепная книга задает новый старт всей молодежной литературе».
«Эта книга – самый оригинальный вклад в лучшие мировые антиутопии».
«У Патрика Несса получилась жесткая и одновременно трогательная книга, которая обязательно завоюет сердца миллионов читателей и получит самые лучшие отзывы профессионалов».
«После первых же строк этой книги становится ясно: она фантастически многообещающая, просто до дрожи в коленках… Она оправдывает эти обещания».
Часть первая
1Дыра в Шуме
Когда твоя собака учится говорить, первым делом ты понимаешь, что сказать собакам особенно нечего. То есть совсем нечего.
– Хочу ка-ка, Тодд.
– Заткнись, Манчи.
– Ка-ка. Ка-ка, Тодд!
– Заткнись, говорю!
Мы бредем по лесу на юго-востоке от города – он спускается к реке, а потом переходит в болото. Бен велел мне насобирать болотных яблок и заставил взять с собой Манчи. Вообще-то Киллиан купил его, чтобы подмазаться к мэру Прентиссу, и вот мне подарили на день рождения щенка, хотя я и не просил щенка, а просил починить мой ядерный мопед, чтобы не таскаться пешком по всему городу как дурак, но нет, с днем рождения, Тодд, вот тебе новенький щенок, Тодд, и пусть ты его не просил, Тодд, угадай, кто теперь будет кормить его, дрессировать, купать, выгуливать и слушать его идиотский треп, потому что он уже вырос и успел заразиться говорильным микробом! Угадай!
– Ка-ка, – тихо тявкает Манчи себе под нос. – Ка-ка, ка-ка.
– Давай уже делай свои дела, и хорош тявкать!
Я вырываю придорожный сорняк и замахиваюсь им на Манчи, но он припускает вперед, и я не попадаю. Вообще-то я и не думал попадать, дурачился просто, но этот гад все равно смеется. Я иду дальше, помахивая сорняком из стороны в сторону, щурясь от солнца и пытаясь ни о чем не думать.
По правде говоря, болотные яблоки нам даром не сдались. Если очень захочется, Бен может купить их в лавке мистера Фелпса. И вторая правда: поход на болото за яблоками – не мужское дело, у мужчин всегда есть работа поважней. Но официально я пока не мужчина – стану им только через тридцать дней. Я прожил двенадцать долгих лет по тринадцать месяцев каждый, а потом еще двенадцать месяцев, то есть до самого важного дня рождения мне остался ровно один месяц. Все уже строят планы и готовятся к празднику, наверное, будет вечеринка, хотя у меня в голове на этот счет мелькают какие-то странные картинки, очень темные и яркие одновременно, но в любом случае я скоро стану взрослым, а собирать яблоки на болоте – не дело для мужчины и даже для почти мужчины.
А все-таки Бен знает, что может послать меня за яблоками и я пойду как миленький, потому что болото – единственное место в окрестностях Прентисстауна, где можно чуть-чуть отдохнуть от постоянного Шума, который распространяют вокруг себя мужчины, от бесконечного лязга и дребезга, которые не смолкают даже ночью, когда город спит, от мыслей, которые всегда и у всех на виду. От мужчин и от их Шума. Не понимаю, как это они до сих пор друг друга не переубивали.
Мужчины – очень шумные создания.
– Белка! – вопит Манчи и бросается в поле, хоть я и ору на него как ненормальный.
Ну а я, конечно, лечу за ним по этому клятому полю (на всякий случай оглядываюсь по сторонам: нет ли кого поблизости?), потому что Киллиан сдохнет от злости, если Манчи провалится в какую-нибудь клятую дыру, и я буду во всем виноват, хоть я вообще-то не просил дарить мне никаких клятых собак.
– Манчи! А ну ко мне!!!
– Белка!
Я продираюсь через высокую траву, в ноги впиваются грублеты. Один лопается, когда я пытаюсь его сбросить, и на кроссовках остается яркое зеленое пятно, которое ничем не отмоешь – знаю по опыту.
– Манчи! – в бешенстве ору я.
– Белка! Белка! Белка!
Пес прыгает вокруг дерева и лает как оголтелый, а белка скачет туда-сюда по стволу и дразнится. Ну-ка, собачка, ну-ка, ну-ка, звучит в ее Шуме, поймай меня, поймай! Ну-ка, ну-ка, ну-ка!
– Белка, Тодд! Белка!
Черт подери, какие же они тупые, эти звери.
Я хватаю Манчи за шкирку и больно шлепаю по заду.
– Ой, Тодд? Ой?
Бью еще.
– Ой, Тодд?
– Хорош!!! – Мой Шум такой громкий от ярости, что я едва слышу собственные мысли и очень скоро пожалею об этом, сейчас поймете почему.
Ну-ка, мальчик, ну-ка, мальчик, обращается белка ко мне. Поймай меня, ну-ка, мальчик.
– Катись к чертям! – кричу я ей, только использую совсем другое слово – то, вместо которого полагается говорить «фиг».
И почему я не огляделся по сторонам? Дурачина!
Из высокой травы на меня выпрыгивает Аарон, он отвешивает мне оплеуху, царапая губу перстнем, а потом замахивается кулаком и бьет прямо в скулу. До носа не достает. Я падаю, уворачиваясь от удара, и выпускаю из рук Манчи. Он летит обратно к белке, предатель, и лает как оголтелый, а я падаю на траву и весь измазываюсь в соке грублетов.
И сижу там, на земле, тяжело дыша.
Аарон нависает надо мной, в его Шуме цитаты из Писания и из последней проповеди, и Следи за языком, Тодд, и найти жертву, и святой мученик избрал свой путь, и Господь слышит, и целый вихрь картинок, которые есть в Шуме каждого, а между ними мелькает…
Что? Что это за бред?..
Но Аарон уже блокирует мысль громким отрывком из проповеди, а я смотрю ему в глаза и ничего не хочу знать. Ничего. Я чувствую вкус крови – перстень рассек мне губу – и не хочу ничего знать. Он никогда сюда не приходил, мужчины вообще не ходят на болото, на то есть свои причины, здесь никого не должно было быть, кроме нас с Манчи, но Аарон стоит передо мной, и я не хочу, не хочу, не хочу ничего знать.
Он улыбается мне сквозь бороду, улыбается мне, сидящему в траве.
И кулак у него улыбчивый.
– Следи за языком, Тодд, – говорит он. – Мы все связаны языком, как узники цепью. Неужели церковь ничему тебя не научила, сын мой? – И повторяет свою излюбленную фразу: – Если падет один, падут все.
«Хорошо, Аарон», – думаю я.
– Следи за языком, Тодд.
– Хорошо, Аарон.
– Что это еще за «черти»? Ты что себе позволяешь? Я все слышу, Тодд. Шум тебя выдает. Он всех выдает.
«Не всех», – думаю я, а вслух говорю:
– Прости, Аарон.
Он наклоняется ко мне, близко-близко, так что я чую его дыхание, тяжесть его дыхания, которое цепкими пальцами хватает меня за горло.
– Господь слышит, – шепчет Аарон. – Господь слышит.
Он вновь замахивается, я шарахаюсь в сторону, а он хохочет и уходит, вот так запросто уходит в город по тропе и уносит с собой Шум.
Я весь дрожу, кровь стучит в голове от удара, и от неожиданности, и от злости, и от ненависти ко всем этим людям и к этому городу. Я так дрожу, что даже не сразу могу встать и пойти искать собаку. Что он вообще тут делал, черт возьми? Я пытаюсь думать, но в голове до сих пор стучит от ненависти (и от страха, да, от страха, заткнись!), и я даже не смотрю по сторонам, Аарон ведь еще может слышать мой Шум. Но я не смотрю. Не смотрю.
А потом все-таки оглядываюсь, встаю и нахожу свою собаку.
– Аарон, Тодд? Аарон?
– Никогда не произноси это имя, Манчи.
– Кровь, Тодд? Тодд? Тодд? Тодд? Кровь?
– Знаю. Заткнись.
– Ну-ка, – без всякой задней мысли повторяет он за белкой, и голова у него пуста, как ясное небо.
Я шлепаю его по заду:
– Это тоже не смей говорить!
– Ой, Тодд?
Мы идем дальше, держась подальше от реки слева от нас. Начинается она далеко к северу от фермы, потом проходит несколько узких ущелий в восточной части города, а здесь постепенно сходит на нет и превращается в болото. К заболоченным берегам реки лучше не соваться, потому что здесь живут кроки – огромные кроки, которым ничего не стоит сожрать почти мужчину и его пса. Их спинные плавники выглядят точь-в-точь как кусты, а если подойти к ним слишком близко – БАХ! – они выскочат из воды, щелкая зубами и лязгая когтями, и тогда ты точно не жилец.
Мы обходим заболоченный берег стороной, и я пытаюсь свыкнуться с приближающейся болотной тишью. Смотреть тут особо не на что, да и делать нечего, поэтому мужчины сюда и не ходят. И еще из-за вони. Я не говорю, что здесь ничем не пахнет, но все-таки вонь не такая ужасная, как они воображают. Это вонь их воспоминаний, а не настоящая вонь – они чуют то, что было раньше. Горы трупов. У спэков и людей были разные представления о том, как хоронить покойников. Спэки просто бросали своих в болото, те уходили на дно, и все было нормально – наверное, потому что их тела так устроены. Ну, Бен так говорит. Из воды, грязи и спэкской мертвечины не получалось никаких ядов, они только обогащали болото, как человечья плоть обогащает почву.