И, отравляя мгновенья последние, людям откроется дар тишины.
Столб одинокий фонарный на улице с жалостью склонится к самой земле,
И на секунду мелькнет мрачно траурный отблеск зари в его мутном стекле.
Только лучи не проникнут в безмолвие старого города, города тьмы,
Где люди-статуи, мраком плененные, слепы, бездушны, глухи и немы.
Вечность предписана месту проклятому, в коем остались лишь тишь и покой,
Дабы сковать город мертвых расплатою, дабы разрушить сей город пустой.
Молчание одиночества
Одиночество в лицо мне скалится.
Чем убрать его ухмылку едкую?
Терпеливостью и злобой славится
Да стрелой своей смертельной меткою.
То вокруг меня он тенью мается,
То в душе моей ознобом мечется,
В темноте ночной мне улыбается,
Как Чешир своей улыбкой светится.
А порой, когда я в страшной горести
Остаюсь совсем одна в безумии,
Все эмоции, как муки совести,
Превращают меня тихо в мумию.
Я не в силах им уже противится,
Окружили меня звери подлые,
Каждый день мне самой уже видится,
Как порушат мой мир твари злобные.
Только как мне прогнать одиночество,
Если с ним лишь проходит бессонница?
Лишь оно называет высочеством?
Только с ним я быть рада затворницей?
Я, пожалуй, поддамся отчаянью:
Распахну свою душу пророчествам,
Чтобы слушать, как ночью отчаянно
И прекрасно молчит одиночество.
На краю пропасти
Разверстая пропасть, манящая мраком,
Скажи, что скрываешь в своей глубине?
Сокрытая миром, усыпана прахом,
С клубящейся тьмой, шелестящей на дне.
Ответь мне, бродяге, не знавшему дома,
Найду ли в объятьях твоих я покой?
На дне приютит золотая солома,
Иль острые камни я встречу спиной?
На самом краю пред тобой без опаски
Я молча стою, равнодушный и злой.
Мне кажется, время пришло для развязки,
Пора уходить наконец-то домой.
Качнувшись над пропастью, вниз устремиться,
Неспешно и плавно, как будто во сне,
За долю секунды на части разбиться,
За целую вечность собраться в себе.
И в дикой надежде, последней и рьяной,
Успеть протянуть свою длань к Нут родной,
Лелея мечту вдруг понять, что упрямо
Схватил тебя за руку друг дорогой.
Но здесь ты один на один с этой бездной,
И, падая вниз, устремив в небо взгляд,
Ты сам осознаешь, какой бесполезной
Была эта жизнь, где пороки царят.
Никто не поможет, ладонь не протянет,
Не крикнет, не вытащит в миг роковой.
Когда время выбора в жизни настанет,
Никто не отдернет от бездны слепой.
И ты будешь падать с кошмаром, застывшим
В глазах, удивленно распахнутых, злых,
И думать о том, что гордец, возомнивший
Себя просвещенным, идет в мир иных.
Но, с ужасом глядя в лицо самой смерти,
Ты ясно узрел белый мертвенный свет,
И понял, чем это на всей земной тверди
Страшней наказания попросту нет.
Пугала не гибель в мученьях и боли,
Не яркость огня, что дрожал на ветру,
А что за минуты, секунды, за доли
До дна осознал я, что все же умру.
Одиночка
Никто вечерами меня не тревожит,
Не ждет, не зовет. Я полна пустоты.
И душу мою одиночество гложет,
И сердце мое лишено теплоты.
Меня обзывали – я молча внимала,
Хвалили – я тихо твердила им «нет».
Когда мое сердце тревога сжимала,
Я долго послушно встречала рассвет.
И муки, которые мне обещали
За гранью реальности, слишком просты.
Меня столько раз бескорыстно прощали
И множество раз мои били мечты.
Сужденья – потрепаны, принципы – смяты!
И разум, как будто, совсем и не мой…
Все чувства, эмоции нагло распяты,
И воронов стая кружится с тоской.
Сама я, как висельник, гордо качаюсь
На самой высокой и острой скале,
И слабо бесцветно совсем улыбаюсь
Навстречу из глаз моих вышедшей мгле.
Боятся давно уже нечего в мире,
Особенно эту послушную тьму,
Навечно плененную в сладком эфире
И верную мне и врагу моему.
Ласкается нежная, сотнями глазок
За мною следит, распустив свой туман.
А я, закрываясь десятками масок,
Рождаю еще один новый обман.
И тьму я свою убаюкаю ночкой,
Засну вместе с ней, обнимаясь во сне.
И буду все той же пустой одиночкой
С безжизненной тьмой, тихо спящей во мне.
Ответ на вопросы
Чего я хочу? Мирового господства?
Иль, может быть, славы, богатства и лоска?
Людского глумления и превосходства?
Иль чести, что тает как капелька воска?
Мне годы отмерены разве на это?
Зачем лицемерно скрывать лицо маской?
Зачем прекословить в искусстве поэту?
Зачем малышей отравлять с детства сказкой?
Скажите, действительно стоит бояться,
Когда вас с обрыва жестоко столкнули?
Скажите, а можно на казне смеяться?
И смело глядеть, как в тебя летит пуля?
А правда, что чудо бывает со всеми?
А правда, что люди бедою любимы?
Что смерть настигает в роскошной постели?
А жалкое ложе хранят херувимы?
Я слышал еще, человечество – горе,
Пустые ненужные миру отбросы…
Уверен, я все осознаю сам вскоре,
Ведь Жизнь – это точный ответ на вопросы.
Песнь Апсу
Я – Хаоса начало, отец богов, богинь,
Навеки проклинаю ту, с кем я был един!
Ты, матерь Ламму, море, бездонный океан,
Отныне будешь долго молить за свой обман.
За то, что не посмела ты Эйа погубить,
Когда он в сон коварный меня смог погрузить!
За то, что лютым детям позволила испить
Ты крови первозданной и трон наш захватить!
За то, что бросив мужа околевать от ран,
Сама, создав тварь-Кингу, с ним предалась мечтам!
За то, что ты забыла за мужа отомстить,
Позволив на останках храм Эйа сотворить!
За то, что так позорно Мардуку поддалась,
Хотя сильней стихии не сыщешь в мире власть!
И, наконец, за горечь, что первый бог зачат
Был именно с тобою, с бездушной Тиамат!
Погружение в сон
Я засыпаю, я чувствую это.
Мир мой лежит на руках,
Медленно вняв уверенью поэта,
Он превращается в прах.
Я засыпаю, я вижу, как тени
Нервно скользят по углам,
И, подчиняясь ликующей лени,
Я ухожу в царство к снам.
Чувствую твердо, нельзя мне сдаваться.
Мир, погруженный в кошмар,
Сам забывает, что нужно бояться,
И пропускает удар.
Только уже ничего не поделать:
Гаснут вдали фонари.
Тихо паря в безызвестных пределах,
Я дожидаюсь зари.
Поезд едет вперед
Поезд едет вперед. За окном – города,
На замерзшем стекле – следы тонкого льда.
Я бездушен и строг, словно умер давно.
Поезд едет вперед. Мне уже все равно.
Сколько долгих ночей проводил я один?
Мне туманом служил серый, с горечью, сплин.
И бежит за окном чьих-то жизней парад.
Поезд едет вперед. Поезд едет в закат.
Между нами стекло, как холодная ткань,
Пусть прозрачно оно – не разбить эту грань.
Здесь не жизнь – только сон, будто вечная ночь,
За окном – пробужденье, что в силах помочь.
Поезд едет вперед. Я сойду в тишине.
В чистом поле, в снегу, на немой глубине,
Лечь на тысячу лет, свою душу храня.
Поезд едет вперед. Только нет в нем меня.
Порок
Порок не даст вам умереть,
Как паразит, сжирая плоть,
Он будет вашу душу греть,
Себя позволив побороть.
Спустя незримый сонм веков
Опять преданием замрет
И, сбросив подлый гнет оков,
Внезапно в теле оживет.
Противным червем ранит грудь,
Шипит и жаждет вашу кровь.
В попытках свой порок спугнуть
Погибнете во мраке вновь.
В глазницах – боль и торжество,
В клыках – победы хладный труп.
Рожденье,
Гибель,
Божество,
Судья,
Палач,
Небесный суд.
Пустая. Бледная и голая. Квартира
Пустая. Бледная и голая. Квартира.
В ней тени вольно кружатся у ламп,
Бесстыдство гордости и одичалость мира
Ничто для ней, а суетность – лишь штамп.
Дрожит печальный отголосок бури
Прошедшего, сплетаясь по углам.
И неба нежного прощальный цвет лазури
Померкнет, словно старый грубый шрам.
Промчатся в комнатах, тоску развеяв, скрипы
Полуумерших, но полуживых,
Отчаявшихся душ немыслимые хрипы,
Рожденных здесь, страдальцев и больных.
Отчуждены они от мира и от бездны,
Повисли в середине золотой,
Где каждый миг для них, томительный, безвестный,
Наполнен только мрачностью одной.
Нет вовсе места здесь ни солнечному свету,
Ни радости, ни счастью – никому.
И я скажу вам по ужасному секрету:
В квартире место мне лишь одному.
Пустота
Звенящая пустота. Она ли меня накрыла?
Она ли дарует мне счастье? Она ли та сила?
В ее ли глазах вижу я мрак кромешный?
Из уст ли ее слышу шепот безгрешный?
Я видел во прахе миров и похуже:
Душой опустевших всех тех, кто был нужен.
Но здесь никому не важна моя сущность.
В глазах обреченность. А, может, искусность?
Разбитые мысли белесым туманом
Кружатся во мраке, рожденным обманом.
Важна ли несбыточность этих желаний?
Не думаю, мысли – младенцы страданий.
А как перестать мне смотреть в эту бездну?..
Родится и сдохнуть, сначала бы, к месту…
Потом разрешится и все остальное,
Пока я сминаю пространство пустое,
Пока я вкушаю богатство хмельное,