Пусть я в пустоте. Это место покоя.
Сколько в ней боли
«Сколько в ней боли! Подумать-то страшно!» –
Громко шептались за хрупкой спиной.
Вечное оханье стало не важно,
Взгляды, как шпаги, дыру за дырой
В ней пробивали. И всем безразлично
Было молчанье ее, лишь порой
Кто-то смел нежно, и с тем деспотично,
Кожи белесой касаться с тоской.
Холоден мрамор, стоит без движенья
Многие годы, один на один –
Сам себе тень, сам себе отраженье,
Гложет его вид свободных вершин.
Вечным слилась она пленником с телом,
Корни давно в пьедестал свой пустив,
В гордой тиши хочет голубем белым
В небо вспорхнуть, свои путы разбив.
Смерть звезды
Звезда умирала в бескрайнем просторе,
Среди темноты и планет,
Она затухала в чернеющем море,
Теряя по капле свой свет.
Туманность златая ее окружала,
Укутав, как в саван, собой.
А смерть неустанно звезду разъедала,
Маня ее в тихий покой.
В течение лет, бесконечно тягучих,
Старела и гасла звезда,
И сотни таких же светил всемогущих
Простились уж с ней навсегда.
Ей не было страшно уйти в бесконечность
Иль сгинуть в ярчайшем огне,
Ее не пугала голодная вечность –
По нраву была ей вполне.
Взорвавшись на сотни частиц во мгновенье,
И звезды другие затмить
Своим диким пламенем, ясным виденьем
Сумела иных ослепить.
И пусть теперь точкой она стала черной,
Вселенной забыта навек,
Но, вспомни, однажды звездой обреченной
Она ярче вспыхнула всех.
Смысл жизни
– Смысл жизни? – спросил у меня человек.
Я замялся, но все же ответил:
– Прожигать бесполезно отмеренный век,
Ожидая, что бог вас заметил.
– Почему бесполезно? А что же теперь
Дети стали ненужными в мире?
– Дорогой мой, ты прав! Но мне тоже поверь.
Вы плодитесь впустую в эфире.
Легкий мыльный пузырь есть теперь индивид:
Стал внутри удивительно полым,
Хоть снаружи он радугой яркой блестит,
Но в нем пользы, что фантике голом.
И зачем же такое плодить и рожать?
– Что за глупости вы говорите?
Еще скажете, может быть, вредно дышать?
– Нет, ну что вы, любезный, дышите!
– Или пагубно сказки травить и мечтать?
Дурно думать и дурно общаться?
– Очень дурно, поверьте! Но вам запрещать,
Я не в силах, увы!.. Распрощаться.
Вот что нужно вам сделать с мечтами, а то
Они разум облепят, как мухи!..
Сказки злые про умных болтливых котов
К вашим бедам настойчиво глухи.
Как и ваши друзья… Или как их зовут?
Ну… те люди, что рядом все время,
Но при этом лишь вред и проблемы несут.
В общем, дружба – тяжелое бремя.
– Вы все это бормочете лишь потому,
Что один вы остались на свете!
– И за это хвалу возношу я тому,
Кто людей породил на планете!
Слава Богу, Аллаху, Сехмет! Слава Ра!
Всем богиням, наядам и феям!
Благодарен за то, что, проснувшись с утра,
Я до ночи собой сам лелеем!
Одиночество горько для сущих глупцов,
Для меня оно слаще всех медов.
Только голые стены растят мудрецов,
Стены, полные смысла, – уродов.
– Я решительно вас не пойму! Что к чему?
Объясните без лишних суждений:
Что для вас смысл жизни? Он есть? Почему?
И, прошу, без пустых размышлений!
Вот тогда я задумался крепко на миг,
А потом усмехнулся беспечно:
– Смысл жизни людской, ты запомни, старик, –
Смысл жизни искать бесконечно.
Сон реальности
Я чужой здесь, в обители грешной,
Где царят лишь жестокость и ложь.
Люди черствые смотрят с насмешкой,
Как на них я душой не похож!
Меня мыслями били дурными…
Вечно полон я горечи злой,
Вечно Муза устами немыми
Поцелуй дарит мне и покой.
Сколько раз я в молчанье прелестном
Проходил мимо людных домов,
И мне в спину летели скабрезно:
«Белый ворон. Урод. Царь шутов».
Вечный шепот, как злое проклятье,
По следам моим змием ползет,
И въедается в уши заклятьем:
«Прочь отсюда! Беги же вперед!»
И бегу… Я бегу от проспектов,
Прочь от залитых солнцем окон.
И молю венценосного Некто
Подарить мне реальности сон.
Стигматы
Дневник, привет. Там дождь снаружи.
Я исповедуюсь тебе:
Сегодня утром обнаружил
Христовы язвы на себе.
Проснулся рано. Жизнь кипела.
Я посмотрел на потолок,
Где возле лампочки сидела
Большая муха, грея бок.
Вот это жизнь! Ешь, спи и сдохни.
Работы нет, печалей нет,
Гляди в варенье не засохни
Да в суп не попади в обед.
Ладони ныли и чесались,
Я посмотрел на них и сник:
На коже розой распускались
Сквозные раны, мой дневник.
В ладонях и на ступнях – дыры,
Под сердцем – память о копье,
А на челе кровят пунктиры,
Где терна было острие.
«Опять отгул», – подумал мрачно,
Любуясь в зеркале на лоб.
Кровь все текла. «Да, однозначно».
Мой шеф меня загонит в гроб.
Стигматы ныли постоянно,
Я кровью выпачкал весь пол,
Хотя все было очень странно,
Я был не удивлен, а зол.
Зол, что испортил кровью кресло,
Что пролил кофе – зол вдвойне.
Звонил мой шеф, орал. Воскресла
Мысль душу сплавить Сатане.
За что я одарен Всевышним
Стигматами? Я Божий Сын?
Или я проклят добрым ближним,
Чтоб истечь кровью молодым?
А, может, Он признал страдальца,
Во мне святого видит Он?
И хочет бедного скитальца
С собою посадить на трон?
Да, верно, я теперь Им избран!
Сулит Эдем за жизнь мою.
Среди людей я был не признан,
Но буду признанным в Раю.
Врач поддала. Кругом обманы!
Не удивилась ведь совсем!
Бинтом перевязала раны,
Сказала: «Больше нет проблем».
Я сел в трамвай, смотрел на тучи,
И думал, как я одинок.
Теперь, когда народ дремучий
Поймет – меня избрал сам Бог,
Не будет равных мне на свете,
Я возвеличусь над толпой.
Промчится новость по планете:
«В России найден был святой!»
Вдруг чья-то длань меня вернула
В трамвай, к холодному окну.
Кондуктор руку протянула
И я все понял. Почему
Спокойно врач тогда стояла,
И я был вовсе не святой.
Рука кондуктора зияла
Незатянувшейся дырой.
Окинув пассажиров взглядом,
Я видел язвы на телах.
Святых полно. Они все рядом.
Проблема в наших лишь очах.
Мы, эгоисты, закрываем
Глаза на беды остальных,
Но все мы душами страдаем
И видим каждый день святых.
А надо жить, боль сердца пряча,
Давая жалости обет.
Стигматы ничего не значат.
«Мужчина, где же ваш билет?»
Тень пересмешника
Кто я такой? Не раб. Не царь.
Я пересмешником зовусь.
Вослед кричат мне: «Злая тварь!»
Но я для злости не гожусь.
Другие мнят меня лжецом,
А я молчу. Зачем им врать?
Я, может, правды был отцом,
Тогда и научился лгать.
Когда возносят к небесам
Меня фанатики святым,
Я их вникаю голосам
И растворяюсь, как дым.
Меня то бьют, то золотят,
То обнимают, то казнят,
То с дикой радостью бездумной
Мне в спину гадости кричат.
Я лишь молчу, я все терплю,
Мне так положено судьбой,
Но я не сдамся им без боя,
Всех их позором заклеймлю.
Я пересмешник. Тени тьма.
Безвреден, терпелив сполна.
И только песнею безумной
Я всех вокруг сведу с ума.
Теперь стало видно то самое донце
Теперь стало видно то самое донце.
Ты поздно ложишься, встаешь раньше солнца,
И вот недосып превращается в друга,
А жизнь все не сходит с привычного круга.
С утра на работу и ночью обратно,
Свободу утратить сумел безвозвратно.
Знакомые лица сменяются маской,
И жизнь, будто холст, залита серой краской.
Но каждую ночь, взглядом встретившись с небом,
Главу посыпаешь не пеплом, а снегом,
Скорбя о потерянной жизни и счастье,
Ты знаешь, весь мир, как и ты, – лишь запчасти.
Тишина
Я смотрю, но не верю собственным бесконечно пустым глазам,
Едкий дым пополам с раскаяньем угрожают моим небесам.
И спасенье – лишь тень за спинами – в платье сером идет во сне,
Я не знал ее, даже имени незнакомка не молвила мне.
Молчаливая леди в сером приложила палец к губам
И сказала мне, усмехнувшись: «Я тебя никому не отдам».
Эта странная дама в платье цвета пыли с дорог Судьбы,
Распахнув мне свои объятья, увлекла далеко от толпы.
И я, робко в глаза ей глядя, что напомнили стали цвет,
Вопросил ее: «Кто вы, леди?» Но молчание было в ответ.
Обернув меня, будто в кокон, платьем серым своим, она
Еле слышно поет мне ухо: «Я – проклятие. Я – Тишина».
Человечество
Не смотри же им в лица. Они, как вода,
Лишь покажут твое отраженье.
А вот внутренний мир, где ведется война,
Предадут они молча забвенью.
Не протягивай рук и не жди их руки,
Слово «жертвенность» нынче забыто…
Если все же протянут, то тут же беги,
Ведь корысть их поистине скрыта.
Сторонись, уходи, не ищи с ними встреч,
А не то будешь предан, обманут.
Для тебя лучше душу свою поберечь,
Их же души живыми не станут.
Семь поруганных миром страшнейших грехов,
За которые адом грозились,
Обернулись теперь пантеоном богов,
Коим вечно хвалы возносились.