Тея ЛавПотерянные
Глава 1
Лив
Оружие с громким лязгом ударяется об пол, создавая гулкое эхо в переполненном зале. Энди смотрит на меня, вытаращив глаза и открыв рот.
– Как ты…
– Ты неправильно держишь, – говорю я. – Вот смотри. – Я подхожу к тому месту, куда упала его катана[1]. – Конец рукоятки должен находиться в середине левой ладони, а правая рука сжимает рукоять около гарды.
Я взмахиваю мечом, рассекая воздух.
– Движение рук должно быть синхронным. И никаких силовых затрат. Удары должны наноситься вертикально. В этом твоя ошибка. Это не боккэн[2], Энди.
Энди с благоговением принимает свою катану и повторяет движения вместе со мной.
– Уже лучше, – улыбаюсь я.
– Тебе нужно быть учителем, Лив. – Он хлопает меня по плечу и смотрит туда, где занимаются более опытные ученики. – Если бы Бака увидел, что ты у меня выбила катану, он бы меня больше на порог не пустил.
Теплые ладони обхватывают мою талию, и легкий запах пота ударяет мне в ноздри.
– Ошибаешься. – Крис кладет свой подбородок мне на плечо. – Бака только бы посочувствовал тебе. Лив здесь одна из лучших.
– Да перестань. – Я разворачиваюсь и чмокаю Криса в щеку. – Мне пора на работу. Ужин приготовишь сам.
– Черт.
– Лив твоя девушка? – спрашивает Энди, глядя, как я заправляю катану в саю[3].
– Была, – притворно вздыхает Крис.
– Не делай вид, что тебе жаль, – язвлю я и, подмигнув Энди, иду к Баке.
Бака открыл этот зал пять лет назад. Он не славился популярностью, и цены здесь были намного ниже, чем в любой школе боевых искусств во всем Нью-Йорке. Сравнить со школой этот зал было бы слишком громко, но учитывая возможности и опыт Баки, слишком мало для простой формулировки. Это его дом, и вся его жизнь.
– Мне пора на работу, Бака. Я закончила с Энди. Он уже может заниматься на мечах. Поставь его с Тоби.
Баке около пятидесяти, хотя точную дату своего рождения он никогда не говорил. Японец по происхождению он имеет невысокий рост, желтоватую кожу, черные волосы, узкие темные глаза. Но нельзя недооценивать худощавое телосложение жителей страны Восходящего Солнца. Бака с детства владеет боевыми искусствами самураев. Я всегда считала его лучшим наставником. Даже лучше, чем мой отец.
Бака кивает, и что-то подобие улыбки образовывается на его морщинистом лице.
– Молодец. Передай отцу, что сегодня пятница.
Значение слова «пятница» для Баки и папы означает одно – «Самюэль Адамс». И мне придется таскать им всю ночь пиво, а потом тащить до дома папу, в процессе не разбудив маму.
– О да, – вздыхаю я. – Великая пятница.
Бака махает мне, и его внимание снова сосредотачивается на тренирующихся парнях. Здесь в Бака-рю[4], как прозвали местные подвал, я – единственная девушка. Бака согласился принять меня три года назад исключительно из-за дружбы с моим отцом. Тогда мне было шестнадцать, и я была счастлива заниматься с настоящим учителем. Папа, конечно, занимался со мной с самого детства, но мне было этого мало, да и строгостью он не отличался. А дисциплины мне очень не хватало.
Несмотря на то, что Бака обучает парней, я здесь стала своего рода исключением. Это не оставило равнодушными всех здешних парней и начиная с шестнадцати, вечерами я пропадала на свиданиях.
В раздевалке я снимаю свою потрепанную кендоги[5] и запихиваю в рюкзак. Волосы немного пропотели, но, учитывая то, что ночь я проведу в шумном и прокуренном баре, это не самое страшное.
Снаружи Бруклин встречает меня дождем. Поздняя осень пришла в Нью-Йорк с затянувшимися ливнями и холодом. Оседлав свой серый «Сузуки Бандит» 1989 года, я надеваю шлем и срываюсь с места.
С работой мне здорово повезло. Я работаю в ночном баре «The Bridges» в шикарном квартале Дамбо, что позволяет мне почти каждую ночь любоваться ночными красотами Бруклинского и Манхэттенского мостов.
Непогода застала врасплох пешеходов, поэтому в баре даже сейчас ранним вечером накопилась уйма посетителей. Пятничные и субботние ночи всегда очень напряженные. Толпы художников, писателей и музыкантов тратят свои кровно заработанные за неделю деньги, ну и «вдохновляются», уходя отсюда с какой-нибудь красоткой.
С кожаной куртки вода стекает прямо на пол. Я быстро хлюпаю до кухни и заглядываю внутрь.
– Привет, якудза.
Джуди – единственная моя настоящая подруга, которая осталась после окончания школы. Мы работаем в одном баре и вообще проводим много времени вместе. Моя маленькая светловолосая бестия сходит с ума от спорт-байкеров и уже три года копит себе на байк своей мечты. Джуди еще со школы называет меня якудзой, хотя я бы предпочитаю более благородное прозвище. Типа «самурай».
– Ох, детка. Ты такая мокрая.
– Привет, Айзек. – Я целую в щеку еще одного своего лучшего друга.
Айзек подмигивает мне и скрывается в комнате для персонала. Я следую за ним.
– Лови. – Он бросает мне униформу. Черную юбку-клеш с подтяжками и белую обтягивающую футболку. – С прошлой смены юбка так воняла пивом. Я постирал.
– Что бы я без тебя делала, милый.
– Ходила бы в грязном. – Айзек играючи шлепает меня по заднице и возвращается к бару.
Небольшая дрожь от прикосновения к пятой точке мужской ладони проходит по моему телу. Я никогда не была лишена мужского внимания, но в последнее время образовался какой-то застой.
Вот еще не хватало млеть от шлепка Айзека. Он – лучший друг и к тому же, Айзек гей. Ему бы работать моделью с такой внешностью. Темная кожа выдает в нем принадлежность к афроамериканскому народу с одной из родительских сторон, а его улыбка сводит с ума представительниц прекрасного пола. Не зная о том, что он гей, они вьются вьюном в его смену у бара. Иногда доходит до смешного. Мне угрожали несколько раз, когда видели наши поддразнивания и пощипывания. Но я не из тех, кому можно угрожать.
– Ты сегодня какая-то странная, – говорит Айзек, когда я подхожу к бару.
– Пятница, – отвечаю я, покусывая колечко в губе и, оглядываюсь вокруг.
Бар довольно просторный и с торгового зала вряд ли что можно увидеть, что творится на танцевальной площадке и небольшой сцене для выступлений. Заведение полностью обустроено в древесном цвете. Мягкие и удобные кресла создают удобный контраст с большими дубовыми столами.
– А, – Айзек закатывает глаза. – Ни флирта, ни сигарет.
– Ага. – Я пихаю смеющегося друга и занимаю его место у бара. – Давай я тебя сменю.
– Хорошо. Пойду скажу Джуди, чтобы готовила сырные палочки.
– Отлично.
– О, и кстати, Лив. – Айзек останавливается. – Мне звонил мистер Дуглас. Сказал, что точно скажет к понедельнику.
Я возвожу глаза к потолку.
– Пожалуйста, пусть мне повезет. Спасибо, милый.
– Нет проблем, детка.
Смешивая напитки и принимая заказы, мыслями я уношусь о том, о чем мечтала весь год. Мне до жути хочется жить в этом районе, и я работаю, выбиваясь из сил, чтобы накопить на квартплату. Перестроенные склады в лофты в последнее время стали расти в цене, и каждый раз, когда мне не удавалось договориться с очередным арендодателем, я впадала в уныние.
К счастью за год я скопила приличную сумму на чаевых, а Айзек кажется нашел кое-что для меня, что я смогу потянуть одна. Буду надеяться на лучшее. Эта квартира, насколько я знаю, небольшая, но это не важно. Главное она находится в нескольких милях от «The Bridges» и с нее открыт потрясающий вид на Манхэттен.
Нью-Йорк – город, который не спит. Я – девушка из Бруклина, которая ночью не спит. Мне не удалось в себе воспитать нормальный здоровый сон. Ночью во мне просыпаются все инстинкты, все силы, поэтому работаю я и тусуюсь с друзьями по ночам, занимаюсь кэндзюцу и кэндо[6] по вечерам, йогой в сумерках. Утро и половина дня уходит на сон, во второй половине дня иногда помогаю родителям в их маленьком сувенирном магазинчике в Форт-грин.
Мама не спит, когда мы с папой заявляемся почти утром.
– Либо вы с Бакой выбираете другой бар ближе к дому, либо отменяете свою глупую традицию совсем. – Скрестив руки на груди, мама грозно смотрит на папу.
Отец пытается ее поцеловать, но вместо этого валится к ее ногам и тут же начинает сопеть. Я виновато пожимаю плечами, и из женской солидарности пытаюсь сделать хмурое лицо. Но у меня ничего не выходит, и я прыскаю от смеха.
– Тебе весело, Лив. Потому что отец с Бакой оставляют тебе кучу чаевых, – бурчит мама.
– Ну, не то чтобы кучу. Но вполне прилично.
– Ладно. – Мама толкает папу.
Мы вместе кладем его на кровать, и я прохожу в свою старую комнату. Байк я оставила на парковке и приехала с папой на такси. Поэтому решила немного поспать в доме, в котором выросла.
Я просыпаюсь от знакомого и приятного запаха. Когда я была маленькой, каждое утро перед школой мама готовила мне на завтрак вафли. Она продолжает их готовить каждое утро и по сей день.
На часах еще нет и полудня. Я тру заспанные глаза и плетусь в душ. Наша квартирка состоит из нескольких небольших комнат, тем не менее, у меня всегда была своя ванная. Гостиную и кухню разделяет лишь небольшая арка. Выйдя из комнаты, я сразу же вижу маму, которая стоит над плитой. Мама всегда старается поддерживать дух японской культуры в нашем доме. Повсюду различные занавески и портьеры, декоративные подушки и старые покрывала из настоящего шелка, которые достались маме от бабушки. Но у нас нет ширм, и мы не едим на полу, как думают многие.
Мои родители депортировали из Японии в Штаты двадцать пять лет назад, и открыли здесь свой собственный магазинчик в хорошем районе. Мама не могла иметь детей, в юности пережив тяжелую операцию. Поэтому через несколько лет в этом доме появилась я. Своего происхождения я не знаю, потому что до четырех лет жила в приюте, а затем недолгое время в какой-то другой приемной семье. Но я точно не японка. Хотя мои длинные и прямые черные волосы точно как у мамы. Но на этом наше схо