Тристрам наверняка с достоинством терпел его выходки, Холден пресмыкался, как делал это и с директором Ателлы, а Томико и Лорелея, скорее всего, очаровывали его, сами того не замечая… Я же не обладал ни одним из тех качеств, какими могли похвастаться другие чародеи.
Как бы я ни старался и что бы ни стояло на кону, терпеть неуважение было за пределами моих возможностей.
Глава 3
Мне выделили на удивление просторные покои, хоть я и предпочел бы спать на кушетке в лаборатории, спрятанной от солнечных лучей где-нибудь глубоко под землей. Помимо кровати с раздражающе помпезным балдахином – который я, впрочем, беспощадно содрал, – письменного стола со стулом и скромного шкафа, в комнате было лишь окно, выходящее на самую скучную часть Тэлфорда – пустующую и ослепительной зеленью упирающуюся в исполинскую стену.
За весь день, следующий за собранием, я ни разу не понадобился королю, и это было мудро с его стороны. Мое недовольство его поведением ожидаемо не утихло, как только я покинул зал совета. Перед сном я красочно представлял, как руки смыкаются вокруг его шеи и жизнь медленно вытекает из него, сопровождаясь хриплыми вздохами и бессильными содроганиями. Пришлось пообещать себе, что я постараюсь найти иное решение проблемы. Сила богов могла проснуться в любой момент, и прямая угроза жизни – самый очевидный способ ее спровоцировать.
Смахнув пелену фантазий, я написал краткий отчет для Кьяры – интересно, посвятила ли она в свои опасения оставшуюся часть Гептагона? – и, создав крошечный портал, бросил конверт на стол, стоящий по ту сторону. Из ее кабинета в комнату проник аромат безнадежности и застарелых идей, и я поспешил спрятаться под одеяло, сбегая от его отголосков.
Третий день на островах – и по совместительству третий день месяца Миохра – начался с оглушительных криков радости. Шторы, сносно прячущие от утреннего света, не стали преградой для звука, и я, вырванный из спокойного сна без видений, едва сдержался, чтобы не заставить людей на улицах замолчать. Подойдя вместо этого к окну, я обнаружил, что обычно пустующее поле вдруг запестрело красочными лавками и нарядами, а солоноватый воздух наполнился не только криками, но и музыкой, зазывающей людей на ярмарку. Почувствовав, как внутри зажегся крошечный огонек интереса, я заглянул в шкаф – одежда в нем появилась лишь благодаря местным слугам и паре воспоминаний, по которым я воссоздал оставленные в Ателле наряды, – и снял с вешалки самое яркое, что сумел отыскать. Кроваво-красный костюм выглядел весьма подходящим, чтобы вписаться в ураган красок, бушующий на улицах. Дополнив его угольно-черной рубашкой, я взглянул на себя в мутноватое зеркало, висящее на внутренней стороне дверцы шкафа. Чего-то чудовищно не хватало, и я заправил волосы за уши, внимательно вычисляя недостатки образа.
Коснулся шеи кончиками пальцев, чтобы создать несколько тонких цепочек, а затем – ушей, и их обвили рельефные змейки из черненого серебра. Я любил вид золота, но старался избегать его соприкосновения с моим новым лицом – оно ему чрезвычайно не шло.
Оставшись довольным зрелищем в отражении, я звучно захлопнул дверь и покинул покои.
Подумав, что пришла пора рассмотреть хотя бы часть внутреннего убранства замка и его обитателей, я преодолел желание сократить путь и пошел пешком. К моему удивлению, несмотря на творящийся снаружи переполох, дворец был столь пуст, что звук шагов отзывался оглушительным эхом, а холод, исходящий от стен, пробирался под кожу. Мне встретился лишь один человек – худощавый мальчишка, чье лицо было так плотно завязано бинтами, что он едва ли мог разобрать, куда идет.
Как только я покинул обитель солианских правителей, меня обдало волной жара и сухости, вмиг прогнавшей дрожь, вызванную неприветливым замком. Сотни глаз тут же обратились ко мне, но, не узнав в вышедшем человеке короля, мгновенно потеряли интерес. Я отметил, что у местных простолюдинов нет вкуса.
У подножия замка пестрели горы даров – цветы, свежевыкованное оружие, дары земли и морепродукты, готовые вот-вот стухнуть под палящим летним солнцем. Я едва сумел найти свободную дорожку, чтобы спуститься в город. Сосчитав ступени, обнаружил, что их в точности столько же, сколько и в любом храме – семь, – и самомнение семьи Миррин неприятно меня позабавило. Если верить слухам, к божественному роду принадлежал вовсе не отец нынешнего короля, а власть в этих землях всегда переходила по мужской линии. Впрочем, судя по количеству подношений, люди были готовы вознести любого, кто восседал на троне и притом не отправлял их в далекие земли, чтобы погибнуть без веской причины.
Ярмарка встретила меня яркостью мечтаний, теплом дружбы и звоном смеха, окатив эмоциями, как разъяренное море скрывает под пеной камни у берега. Отовсюду лились музыка и запахи, а люди танцевали прямо между торговыми рядами, будто праздновали нечто куда более значительное, чем приезд странствующих торговцев и циркачей, но я, бесконечно оглядываясь, так и не сумел понять, что.
Добравшись до разноцветного купола, в котором держали привезенных на остров животных, я нахмурился. Разделить удовольствие горожан я, как ни пытался, не сумел. Многочисленные львы, тигры и верблюды выглядели замученными, будто их не кормили месяцами, в то же время истязая тренировками, а птицы, хоть и отлично чувствовали себя в тэлфордском климате, ютились в унизительно тесных клетках. Один из попугаев, однако, не разделял участи собратьев – он свободно передвигался под куполом, перепрыгивая с одного восторженного зрителя на другого. Его ярко-голубое оперение мелькало перед глазами так часто, что хотелось зажмуриться, но, потеряв его из виду, я знал, что вскоре почувствую хватку надоедливого животного на себе.
– Кирри, – представился он звонким, дребезжащим голосом, вцепившись в мое правое плечо. – Кирри хороший.
– Кирри получит по пернатой голове, если не перестанет копаться в моих волосах.
– Кирри любит монетки, – продолжил он. – Кирри хороший.
Холодный клюв коснулся моей шеи, и я вздрогнул. Споры с попугаями не входили в мои планы на день, к тому же отвечать ему казалось бесполезным, поэтому я согнал птицу с плеча. Однако вместо того чтобы испуганно взмахнуть крыльями, пернатый вцепился в мою ключицу, как раз туда, где висели цепочки, пройдя насквозь через созданную мной иллюзию.
Если бы чародеи могли создавать драгоценности из воздуха, то давно сидели бы на цепях у самых жадных представителей человечества.
– Кирри! – завопил попугай, запутавшись в моих волосах. – Кирри! Кирри!
Из-за вольера со львом выбежал мужчина в полосатых цирковых штанах. Покрытая толстым слоем волос грудь была испачкана чем-то похожим на рвоту, и я совершенно не удивился, что странствующие артисты успевают напиться до беспамятства еще до наступления полудня. Я схватил птицу, хоть ладони едва хватало, чтобы удержать ее упитанное тельце, и с нескрываемым пренебрежением протянул хозяину.
– Если учите питомцев воровать, – намеренно тихо и равнодушно произнес я, такая манера пугала людей пуще прочих, – то учите и правильно выбирать жертв.
Отсутствие даже проблеска разума в глазах циркача лишило меня всякой охоты отдавать ему попугая, и я, развернувшись на пятках, направился к выходу из шатра. Кирри бесконечно повторял свое имя. Его хозяин пытался следовать за мной, но делал лишь шаг за время, в которое я успевал сделать двадцать. Оказавшись на улице, я нашел ближайшего торговца с горячей едой – несмотря на летний зной, он жарил в чане с маслом какую-то разновидность местной выпечки – и вручил ему птицу.
– Прожарьте посильнее, – посоветовал я, делая голос настолько громким, чтобы слова долетели и до нерадивого хозяина. – Кажется, он еще дергается.
Неразборчивый пьяный стон за спиной и раскрытые в изумлении глаза торговца чуть умерили мой пыл, и я покинул внезапно образовавшийся цирковой квартал.
Прогулка по ярмарке затянулась до самого заката. Хотя жителям Тэлфорда и приезжим артистам нечем было меня удивить, всевозможных уголков с представлениями было так много, что я даже не заметил, как потратил весь день, пытаясь взглянуть на каждое хотя бы краем глаза. Мне не встретилось ни одного знакомого лица – ни короля, ни Вивиан, ни кого-либо из совета, пусть я и едва их запомнил. Вероятно, выходить в люди было не в их обычаях, а я не в том положении, чтобы осуждать их за это. Я и сам гулял по улицам, лишь чтобы узнать побольше о столице Солианских островов и о том, какие эмоции их правитель вызывал у народа. К сожалению, ценных сведений горожане не раздавали. Казалось, будто они действительно всем довольны – что практически невозможно и не встречается ни в одном городе мира – или настолько запуганы, что на самом деле поверили в исполняемые роли счастливых, ни в чем не нуждающихся подданных.
Крадущееся к горизонту солнце скрылось за городскими стенами. Мне вдруг подумалось, что вид за ними сейчас невероятен. Всмотревшись в тех, кто расхаживал по стенам, наблюдая за происходящим в Тэлфорде и за его пределами, я заинтересовался, как они туда добирались. Нескольких секунд оказалось достаточно, чтобы разглядеть на стенах подъемные механизмы – удивительно, что прежде я их не замечал. Но двигались они так медленно и выглядели так ненадежно, что совсем не удовлетворяли моей потребности как можно скорее оказаться на вершине. Решив рискнуть – так, будто не занимался этим ежедневно, ради эксперимента смешивая в лаборатории несовместимые компоненты, – я постарался максимально ясно представить гладкую поверхность стены, вид на ярмарку с высоты птичьего полета и доспехи постовых стражников, а затем открыл портал и, пока уличные зеваки ничего не заметили, быстро шагнул на ту сторону.
Волны, на которых расслабленно качались последние лучи солнца, были слабыми, едва заметными. Воздух там ощущался по-иному, не так, как в низине: был свежим, колким, резким. Чувство безграничной свободы и холода в конечностях оттого, что вокруг были лишь метры пустоты, высоты и океана, сначала показалось эйфорией, но затем горизонт покачнулся, и это же чувство сковало тело тысячью цепей.