Я бегу обратно в подвал, и дальше прямиком к окну.
– Время уходить! – заявляю я, пропихивая Джека через отверстие и выталкивая арфу за ним.
Она чуть меньше стандартного инструмента, так что он утащит ее без труда.
– Эта фигня покрыта золотом? – спрашивает он.
Арфа задыхается от возмущения:
– Я не «фигня»! И я вовсе не покрыта золотом!
– Покрыта-покрыта! – шиплю я. – Давай, вали!
Джек колеблется, глядит на меня, склонив голову, с неким странным выражением. Так что я думаю – ага, это может быть тот момент в истории, когда парень говорит нечто неуместное, а девушка высмеивает его в ответ, и затем следует неловкое молчание, и они стоят рядом... потом он делает шаг и несмело целует ее. Ну вы знаете, как оно бывает.
Так вот, ничего подобного не происходит.
Во-первых, Джек в четыре раза меньше меня, так что имеются некоторые проблемы с логистикой и телесной механикой, во-вторых, папа уже громыхает по лестнице, ведущей в подвал, и я могу вообразить, как при одном взгляде на Джека он начинает орать «я убью тебя, гаденыш!».
И в отличие от родителей во всех ТВ-историях, папа говорил бы буквально, а лишив жизни моего «дружка», он велел бы приготовить его на обед, в лучшем случае на ужин.
Так что забудем про поцелуй.
Джек возникает из облаков примерно раз в две недели, но я никогда не знаю, когда точно он появится, поскольку он сам этого не может предсказать: все связано с магическими бобами, что действуют по-разному в зависимости от фазы луны. Нужно три боба, чтобы вырастить стебель, а у него остается меньше половины сумки, поскольку он израсходовал несколько горстей прежде, чем разобрался с технологией.
Однажды, например, он вскочил на стебель, едва тот появился, как обычно, но тот вырос только наполовину.
«Представь, я просто болтался на высоте в семь тысяч метров, – рассказывал он. – Понадобилась куча времени, чтобы спуститься, и я не упоминаю о том, сколько раз я едва не свалился! В общем, едва не помер».
У Джека в голове куча историй про «едванепомер».
Он исследовал подводные леса с неисправным аквалангом, и чуть не запутался в качающихся под волнами кронах. Он провел два дня в пустыне Гоби с наполовину заполненной фляжкой, он выбрался из древней гробницы точнехонько в тот момент, когда ее стены обрушились.
Он ел питона в джунглях Бенина, чтобы получить силу огромной змеи, и просидел целую ночь в той роще в Японии, где появляются жуткие призраки, не взяв фонарика, прижавшись спиной к стволу.
Джек просто ничего не боится, его не пугают даже великаны, что обитают в замке на небесах.
Мы сидим неподалеку от облачного «берега», рядом с южным наблюдательным постом, и я разглядываю созвездия, ощущая себя маленькой несмотря на все свои размеры. Там, наверху – бесконечное число галактик, но у меня нет шанса покинуть даже этот жалкий пятимильный кусок облака.
Я всегда знала, что мой мир легко умещается под микроскопом, но с тех пор, как появился Джек, привычная вселенная сжалась еще больше. Какая-то часть меня гадала, не врет ли он, рассказывая о своих подвигах: как он проводил лето там-то и там-то, странствуя вместе с непоседливым, помешанным на антиквариате дядюшкой и его любимой пестрой кошкой. Другой же части было все равно, правда это или нет, потому что Джек не боялся мечтать, не страшился пробовать новое на вкус, и вот это его умение имело куда большее значение.
– Чего бы тебе хотелось такого, чего ты никогда не делала? – спрашивает он.
Я настолько поглощена его историями и собственной неспособностью рассказать в ответ нечто подобное, что могу лишь выпалить:
– Да что угодно!
Джек поворачивает ко мне свое изящное, обманчиво доброе лицо и говорит:
– Ну и супер.
– Супер?
– Именно. Просто надо начать с малого.
О да, насчет «малого» я знаю многое.
Если мы столь же велики, как наши мечты, то Джек – настоящий великан.
– Ты знаешь, что я никогда не заглядывала за край облаков? Ни единого разочка. Даже на наблюдательном посту.
– Разве это не твое королевство? Не опорный пункт твоей собственной империи? – Джек отщипывает прядь от облака и теребит ее между пальцев до тех пор, пока она не исчезает. – Ты можешь делать все, что тебе угодно.
Я качаю головой:
– Я никогда не загляну за край. Это слишком опасно.
– Никогда не говори «никогда», – нравоучительно изрекает он. – Ну а кроме того... Никто не начинает учиться альпинизму на Эвересте.
Ага, на Эвересте.
У нас в окрестностях этой горы есть дальние родственники.
И они ненавидят всяких там скалолазов.
Раньше великаны устраивали себе каникулы, чтобы всласть покататься по снежным склонам, и если кто из людей видел это, то не имел шансов рассказать другим, что с ним приключилось. В двадцать первом веке люди обзавелись смартфонами, интернетом и всем прочим, и их стало слишком много.
Теперь слишком рискованно даже подходить к краю облака.
Я сказала это Джеку, а он в ответ поинтересовался, почему в Гималаях великаны еще иногда являются людям, а вот в небесах над равнинами их давно никто не замечал.
– Это потому, что высоко в горах твои родичи готовы увидеть что-то такое, чего никогда не видели, – отвечаю я. – Они хотят, чтобы там их мозги вскипели, и явилось всякое... Поэтому они думают, что деревни в облаках и огромные существа – это галлюцинации и все такое, и не особенно верят в то, что видят.
В прежние времена у людей не было особого выбора – верить в нас или нет.
Иногда им приходилось видеть великанов, сводить счеты с нами...
Но они размножались куда быстрее, чем мы, да еще и изобрели всякие штуки вроде автоматов, бомб или лазеров, ну а магия не дает такой экспоненциальный рост знаний, как техника... Чародейство – вещь древняя, она всегда здесь была, и всегда будет, и почти не меняется.
И ее не заботит, что пользователю нужно что-то новее защиты от пушечных ядер.
Я смотрю на Джека, и вспоминаю тот момент, когда по незнанию едва не раздавила его в подвале. Желание довести процесс до конца не исчезает, желание проверить себя, узнать наконец собственные пределы.
Хотя зачем это мне, я не знаю.
– Хочешь, я открою тебе секрет? – спрашивает он. – Раньше я боялся вообще всего. До четырнадцати лет не мог перейти улицу без сердечного приступа.
Я не верю.
– Но потом дядя привез меня в джунгли, и мы съели этого питона... И вуаля. Совсем другой человек.
Байка про змею среди прочих его рассказов выглядит наиболее правдоподобной. Но вот в мгновенное перевоплощение верится с трудом.
Джек указывает на свою голову:
– Я думаю, все на самом деле в башке. Это человеческая натура. Так мы устроены.
Ага, но я-то не человек!
И великаны в любом случае не испытывают на прочность личностные границы, ни свои, ни у других, не пускаются в завоевания – по крайней мере последние века.
Когда-то давно мы поняли, что все бесполезно, и смирились.
– Как-то я проводил лето на острове Мартас-Виньярд, – говорит Джек. – И там, ха! Один парень, которого я знал, сделал на груди татуировку в виде жабьей головы!
Я вздрагиваю.
– И это парень, который вообще никогда не думал, чтобы забахать татушку, – продолжает он. – Это был его переломный момент, когда он сумел выйти за пределы себя. Но это не та жуткая татуировка решилась на... – и Джек вновь указывает на свой висок.
Тату в виде жабьей головы!
Даже лучшему художнику не вынести такого издевательства над искусством...
– Может быть, просто неудачный выбор? – спрашиваю я.
Джек качает головой:
– Неа, я видел его не раз, в театре, в ресторанах, у пляжных костров, а потом он исчез, сломался. Он просто ненавидел жить там. Так что это и решило дело, как я думаю.
– Мне нужен такой переломный момент, – шепчу я.
На самом деле он нужен всем великанам, тут, высоко над землей.
Джек вскакивает на ноги и решительно топает в сторону наблюдательной платформы на краю облака.
– Давай! Вперед! – подбадривает он меня.
Одна мысль о том, чтобы подойти к наблюдательному пункту, добавляет тонны веса к моему телу, но я ухитряюсь встать и медленно двигаюсь следом за Джеком. Добравшись до той крайней точки, куда я вставала лишь однажды, в тот день, когда швырнула вниз сумки с бобами, я останавливаюсь.
Джек нетерпеливо запрыгивает на платформу.
– Ты почти на месте! – зовет он меня. – Если я могу это сделать, то и...
Я хочу, но... Не могу.
Я представляю, как встану на облачном «берегу», и гляну вниз, на лежащую там обширную неизвестность. Но при этом испытываю физическую неспособность двигаться.
Джек бежит ко мне, глаза его блестят решительно, как у генерала из ТВ.
– Твои ноги дрожат! – заявляет он. – Но не позволяй твоему разуму помешать тебе! Не дай ему подорвать твою веру в твое тело! Твою веру в тебя! Давай, двинься с места! Даже восхождение на Эверест начинается с одного шага! Ты можешь это сделать!
Да, я могу!
Могу ли?
Я делаю шаг, затем второй, Джек охает и отступает, выглядя точь-в-точь копией нелепого родителя из рекламы подгузников, наблюдающего, как его ребенок начинает ходить.
На платформе ветер ощущается сильнее...
Я делаю шаг, и спотыкаюсь, хотя ноги мои словно вросли в камень.
– Это все в твоей голове, – говорит Джек. – Еще немного ближе.
Я могу это сделать.
Я поднимаю трясущуюся руку и хватаюсь за ограждение.
– Один мимолетный взгляд! – умоляет Джек.
Я наклоняю голову, но до того, как успеваю разглядеть хоть что-то, закрываю глаза. Стискиваю прут ограды так сильно, что клянусь, еще немного, и он сломался бы у меня в руке.
– Посмотри вниз, – говорит Джек.
Но когда я распахиваю глаза, то таращусь перед собой.
Он гигикает, и я, дернув головой, обнаруживаю, что он прыгает по ограждению: руки летают над головой, глаза дикие и жесткие...
Глянув в них, я отшатываюсь и бросаюсь назад, прочь от платформы.