Что мы чувствуем во время «великих потрясений»?
Всеобщая история, обработанная «Сатириконом». С.-Петербург, 1910. С. 123.
6. Его Величество Стресс
Мастера современной гравюры и графики. 1928. С. 75.
Мир перевернулся. Самоощущения
Если коротко.
Ощущение ненормальности того, что происходит, что ты попал в зону зла, зону темноты, в черную зону, давление на сердце и на душу, подавленность, чувство того, что прежнюю жизнь нельзя вернуть, чувство опасности – личной и для близких, дрожь, как при любой катастрофе, чувство неизвестности и риска, ощущение тупика, что ловушка захлопнулась, чувство вины, досада на самого себя – не видел, не ушел заранее, хаотический поиск того, как быть, куда деться, что делать.
А если более широко? Думающий человек, его самоощущения?
1) Я – в лавине неуправляемых событий.
2) Все сошли с ума.
3) Чувство бессилия (сделать ничего нельзя).
4) Обычная, «нормальная» жизнь перечеркнута.
5) Перечеркнуты ее смыслы, всё, чем жил всю жизнь.
6) Чувство моральной неправоты (не согласен с обществом, которому принадлежит).
7) Ненависть (к тем, кто виноват), злоба («выше крыши»).
8) Нелюбовь к самому себе (почему заранее не предусмотрел, почему ничего не сделал).
9) Чувство нарастающей опасности.
10) Стал «счетной единицей» (война, революция).
11) Им распоряжаются.
12) Нет свободы (или ее гораздо меньше). Все перечеркнуто ограничениями.
13) Нужно еще выжить – вместе со своей семьей.
14) Он дезориентирован – все врут.
15) Разорение гнезда. Потеря доступа к обычным источникам существования.
16) Они прерываются. Их нужно искать заново.
17) Все реки, доставляющие тепло и пропитание, мелеют.
18) Чувство утраты времени (почему он свое золотое, свое единственное время должен на все это тратить).
19) Люди вокруг – уже другие люди. Это люди эпохи великих потрясений, и от них можно ждать чего угодно.
20) Утрата большой части ближнего и дальнего круга, в котором существовал.
21) Проклятия, которые виснут отовсюду.
22) Судьба зависит от точки зрения властей на человека: ценный, так себе, не нужен, вредоносен.
23) Что должен?
24) Выжить – или утонуть.
25) Понимать, что происходит, или убиться в мифах.
26) Ответить на каждый вызов – или поминай как звали.
27) «Управлять собой», быть «психологически устойчивым», «уметь это делать» – или потерять рассудок.
28) Нужно справиться с темнотой, ощущением тьмы, высвободившейся со всей силой и ставшей частью жизни. Как будто перед пропастью.
29) Чувство того, что ничто не повернешь назад, что то, что было, – невозвратимо, его больше нет.
30) Невозможность отключиться от всего этого.
31) Такова жизнь.
32) Никто не знает, что с ним будет. Как собой ни управляй.
33) Это – пытка неизвестностью.
34) Все вместе – чувство ловушки.
1917. Как это бывает. Голицын
Владимир Голицын, бывший московский губернатор и городской голова, ему 70 лет, больше 100 лет тому назад каждый день вел дневник (все даты по новому стилю)[111].
Он – добропорядочный, его любили.
Когда читаешь дневник, оказываешься внутри потрясенного человека. Он находится под огромным давлением. Вся его жизнь стала вызовом – как быть дальше.
18 октября 1917 г. Отчаянное положение. «Как ни бодрюсь я, как ни стараюсь быть философом и безучастно глядеть на совершающееся, а не могу не сознаться в душе своей, что положение наше отчаянное, и притом со всех сторон».
20 октября 1917 г. Не могу читать газет. «Решительно не могу более читать газет, до того ужасно все сообщаемое ими… Развал наш… всеобщий».
15 ноября 1917 г. Нам не выбраться из этой ямы. «Я как-то ослабел душой, нервы потрясены и обычные занятия не помогают… Что бы там ни было, а нам не выбраться из той ямы, в которую упали, не смыть с себя этого позора».
17 ноября 1917 г. Неизвестность. «Знаем хорошо только то, что стоим мы между ужасом совершившегося и полной неопределенностью будущего».
18 ноября 1917 г. Этих людей невозможно объяснить. «Глядя на наших восторжествовавших анархистов, мы не можем себе объяснить их психику, до того кажется нам она противоречащей простой логике, здравому смыслу, человеческой культуре. Неужели эти люди убежденные, продумавшие, выработавшие идеалы, которые они и пытаются осуществить?»
26 ноября 1917 г. Когда это закончится? «Сказать не могу, до чего я расстроен, до чего терзаюсь в душе… Долго ли это продлится?»
26 декабря 1917 г. «“Так долго длиться не может” – вот общий припев и заключение всех наших разговоров».
Для него это будет длиться до конца жизни. Он уйдет в 1932 г.
20 декабря 1917 г. Что ждет нас? «Как мучит меня будущность всех нас».
19 января 1918 г. «Неизвестность – вот где трагизм… Каждый боится думать о будущем».
И так – день за днем, вызовы, на которые нужно отвечать правильной позицией. Выберешь не ту – утонешь. Выберешь ту, что нужно, – удержишь себя и семью на плаву.
Он смог удержать. Это доподлинно известно.
Июнь, 22, 1943. Пытка неизвестностью[112]
Два года после начала войны, 22 июня 1943 года, ровно 80 лет тому назад.
Что они думали – те, кто жил и дышал в этот день?
Что значит – быть посреди войны, когда неизвестно, что впереди?
В Москве – тишина.
В Москве в парке ЦДКА (Центрального дома Красной Армии) играет джаз-ансамбль и поет Клавдия Шульженко. В цирке на Цветном бульваре гастроли Игоря Кио. В саду «Эрмитаж» сеансы шахматной игры. В МГУ открывается отделение славянских языков. Матчи по легкой атлетике между «Динамо» и «Крыльями Советов» (из газет).
В этот же день, 22 июня 1943 г., в Центральном парке культуры и отдыха в Москве, на трети его площади открыта выставка образцов трофейного вооружения. «Юнкерсы», «Фокке-Вульфы», «Мессершмитты», «Тигры», танки и орудия из Франции, Чехии, Венгрии, трофейные автомобили, вся Европа – «Мерседесы», «Опели», «Шкоды», «Рено», «Фиаты», бомбы, снаряды, все, что готово убивать, тысячи экспонатов.
«Как могли эти низкие существа захватить десять государств, доползти до Египта, добраться до Кавказа? Выставка образцов военных трофеев, взятых Красной Армией за два года тяжелых боев, как бы дает ответ на этот вопрос. Мы видим, сколь тщательно готовилась Германия к разбойной войне. Ее индустрия, техническая сноровка, многолетний опыт, прилежание – все было посвящено одному: предстоящему нападению. Покорив ряд европейских стран, обладавших высокоразвитой промышленностью: Францию, Чехословакию, Бельгию, Германия превратила побежденных в своих оружейников». Это Илья Эренбург, статья «Два года войны» в «Красной Звезде» за 22 июня 1943 г.
На фронте – без перемен. «В течение 22 июня на фронте существенных изменений не произошло» (Совинформбюро). Еще никто не знал, что впереди – Курская битва, великая, на миллионы человек, с крупнейшим танковым сражением в истории. Но именно в этот день, 22 июня 1943 г., были впервые обнародованы данные о потерях за два года войны. Германия и ее союзники (убитые и пленные) – 6,4 млн чел., СССР (убиты и пропали без вести) – 4,2 млн чел. У них – 43 тыс. самолетов, у нас – 23 тыс., у них – 42,4 тыс. танков, у нас – 30 тыс., у них – 56,5 тыс. орудий, у нас – 35 тыс.
Что было незнанием, а что – пропагандой? Нет ответа. Каждая опубликованная цифра говорила о безусловном превосходстве над противником. Во время войны уверенность в таком превосходстве имеет огромное значение.
Сегодня – иной взгляд. Наши безвозвратные потери (погибли, пропали без вести, взяты в плен) за первые два года войны – больше 8 млн военнослужащих (Росстат).
Этот день, 22 июня 1943 г., был полон неизвестности. Как долго еще будет война? Год? Два? Десять? Сколько людей еще погибнет? Какой будет моя судьба? Моей семьи?
Никто не мог этого знать наперед.
Они просто жили, час за часом проживая этот день. О чем думали? Чему радовались? Что больше всего желали, находясь в полной неизвестности?
Ответы есть в дневниках. Вот один из них. Запись от 22 июня 1943 г. Арсений Державин, 27 лет, бывший командир разведки, тяжело ранен в августе 1941 г., комиссован.
«Ровно два года тому назад началась война… Помню утро хорошее и солнечное. Выходной день, а поэтому все дома… Беру книги и иду заниматься в парк. Думаю об экзамене по диамату, ем мороженое, читаю Ленина. Так шло время, и не скажу до какого часа. Вдруг у поворота около летнего кинотеатра – Нина и весть о войне. Оборвалось. Сердце забилось неожиданно сильно и болезненно, как бы предчувствуя большие, большие несчастия, хотя о близкой опасности, которая надвигалась, я не мог и думать. Все, кроме мыслей о мобилизации и об оставлении родного, милого города… Тяжелый день».
Он был призван на следующий день.
«И вот два года спустя. Война в разгаре, а я снова живу “мирной” жизнью. В газетах цифры потерь убитыми и пленными; у немцев свыше 6 млн, у нас 4,2 млн. Жуткие цифры. Сколько же еще людей искалечено и изуродовано, сколько людей понесло огромные несчастья?! Всей душой, всем сердцем испытываю только одно желание: пусть не будет третьей этой проклятой годовщины, пусть снова счастье вернется в наш дом!» (prozhito. org).
Третья годовщина будет, и еще столько людей погибнет.
А четвертая, 22 июня 1945 г. – будет уже с Победой.
Но этого он еще не знает. Неизвестность.
Он не знает, что будет жив, что всю жизнь будет учить в Магнитогорске, не знает о двух своих будущих дочерях и о том, что исполнится его желание – петь в опере, пусть любительской. «Вот мое страстное желание. Пою, пою!»
Между тем по-прежнему вторник, 22 июня 1943 г. Война продолжается. Бомбят Горький. Геннадий Изюмов, 56 лет: «Переживали ужасную ночь. В 12 часов 10 минут утра радио передало тревогу. Обычно предупреждение о тревоге делалось один раз, но на этот раз… последовало второе. Мы сразу же догадались, что дело идет о прорыве большого количества немецких самолетов. И действительно, минут через десять послышались характерные звуки, шум немецких самолетов. Начался настоящий ад. Орудия гремели, и все сливалось в ужасный, сплошной гул. Осколки снарядов, как горох, сыпались на крыши. Опять со стороны Канавина видны были ракеты. Оттуда же появилось зарево огромного пожара. Пишу это 22-го в 1 час дня… Разрушений и человеческих жертв очень много» (prozhito. org).
День как день, 22 июня 1943 г. В Москве тепло, 18–20 градусов. Ей 16 лет, она – Ирина Пескова. «Он мне не нравится… просто это для меня развлечение. Мне забавно еще, что приходится ждать свидания, потом встречаться, потом расставаться – как в романе… Я зазвала его к себе в сад, стащила с террасы скамейку, и мы уселись за сиренью… Мне это ужасно было интересно. Фантазия моя работала вовсю. Так мы и сидели на скамейке, как пара влюбленных. Пришла я домой после двух часов ночи. Бог ты мой! Как мне влетело!» (prozhito. org).
Ее отец пропал без вести. Он никогда не вернется. Она скоро поступит на завод и запишет, что ей страшно, какой жизнью она живет в 17 лет. Но когда ей вдруг достанут крепдешина на платье, будет кричать: «Ура!».
Хочется обнять этих людей. Хочется сказать им: «Спасибо за память. Спасибо, что дали почувствовать, как быть в самой середине войны, между ее краями, в стране, полной неизвестности, когда у каждой жизни есть свой счет, но он – неизвестно какой».
Мы вас помним. Нам тоже сейчас не по себе. Мы тоже ждем, когда это закончится, чтобы наконец-то вздохнуть свободней.
Перед нами тоже – пространство неизвестности.
Что будет с нами и нашими семьями?
Может быть, мы уже в ловушке.
Но мы этого не знаем.
Страх ловушки
Самый липкий страх – ловушки, неважно какой. Вот только что ты был свободен, даже валял дурака или строил из себя подлинного великана, а вот вдруг – створки захлопнулись, и где же ты?
С этой минуты тебя неминуемо, шаг за шагом ведет к тому, что невозможно, не должно быть, не для тебя, ведет настойчиво, как будто в сон.
Как мог ты не думать об этом заранее?
Какое право имел остаться, не уйти?
Этот страх дан детям случайно выживших.
Он есть внутри них всегда.
Он дарит им вечное движение – жить, бесконечно меняясь.
Уйти за годы – от ловушки. Мощь – все изменить.
Юношество – быть в движении всю жизнь.
Пытаться спастись – впрок.
1918–1930. В ловушке. Шапорина, Голицын
Ловушка есть ловушка. Неважно какая. Новый государственный строй, бунт, война, собственные несовершенства, голод – да что угодно, но главное, что в ней нужно как-то существовать.
И лучше всего с достоинством.
Любовь Шапорина, дневник почти за 70 лет. Театрал, кукольница, художница, переводчица[113].
23 октября 1930 г. «Жуткое ощущение щупальцев спрута, от которых не уйти. И мы маленькие, маленькие мыши. Если бы просто мыши, тогда не беда. Но у этих мышей душа, Дух. Грех против Духа Святого. Жизни мышья беготня. И каково это, существовать этой жалкой мыши с человеческой Божественной душой?»[114]
Все равно – существовать.
Владимир Голицын.
17 марта 1918 г. «Плохо согласуются в нас два противоположных чувства: чувство покорности перед неотвратимым, роковым и нашего бессилия этому как-либо противодействовать – и чувство возмущения, досады и негодования при виде совершающегося» (prozhito.org).
24 марта 1918 г. «Паутина их учреждений – бесчисленных советов, комиссариатов, трибуналов, коллегий, комитетов и прочее, и прочее – все гуще и гуще связывает российскую жизнь и становится плотной сетью, в которой мы, буржуи, беспомощно трепещемся, как рыбный лов, и чистосердечно проклинаем то, что год тому назад благословляли» (prozhito. org).
Клетка захлопнулась.
В ней нужно жить.
И желательно – долго и счастливо.
Что еще почитать
Миркин Я. Краткая история российских стрессов. М.: АСТ, 2023.
Гиппиус З. Дневники. 1893–1919 // Собр. соч. Т. 8. М.: Русская книга, 2003.
Гринберг Д. Управление стрессом. Л-д: Питер, 2004.
Жуков Д. А. Стой, кто ведет. Биология поведения человека и других зверей. В 2 т. М.: Альпина-фикшн, 2014.
Кеннон В. Физиология эмоций. Л-д: Прибой, 1927.
Сапольски Р. Психология стресса. СПб.: Питер, 2015.
Селье Г. Стресс без дистресса. М.: Прогресс, 1982.
Селье Г. Стресс жизни. М.: Лейла, 1994.
Тэффи Н. А. Воспоминания. Париж: Возрождение, 1932.
Шапорина Л. В. Дневник. Т. I–II. М.: Новое литературное обозрение, 2011.
Щербатых Ю. Психология стресса и методы коррекции. СПб.: Питер, 2006.