Он поднялся со стула и отнес свою тарелку в раковину.
– Я понимаю, что ты расстроен, – сказал он. – Но я согласен с принцем.
– Почему?
Он обернулся, и наконец я увидел в его взгляде не спокойствие, а что-то другое. Он выглядел грустным. На лице появились морщины, которых раньше не было.
– Все имеет последствия. Мне жаль. Я сегодня работаю до вечера. А ты пока подумай, и, если решишь уехать… – Он осекся. – Буду благодарен, если сообщишь мне об этом заранее. Я отвезу тебя в аэропорт.
С тихим щелчком за ним закрылась дверь, и я остался один в маленькой квартире.
Было тихо. Слишком тихо. До чего же мне стало тошно. От всего – и в первую очередь от самого себя. С кислым ощущением в желудке я встал и вышел из квартиры.
Я ждала.
Но он не пришел.
Я ждала каждый день.
Неделю.
Он не пришел.
Я даже переступила через свою гордость и попросила у Закари его номер.
Но мне отказали.
И Кингсли не пришел.
Единственное, что я знала – он все еще здесь. Закари мне рассказал.
Значит, он был здесь, но меня видеть не хотел.
Меня поразило, как больно кольнула эта мысль. Я подышала на оконное стекло и нарисовала пальцем маленький смайлик, хотя на деле хотелось плакать. Не всем мирам суждено столкнуться – некоторые соприкасаются на одно лишь мгновение и расходятся навеки. Что ж, скажу оконному стеклу то, что уже не могла сказать юноше с золотистыми глазами:
– Пока, Кингсли. Мне было приятно познакомиться с тобой.
Как бы мне хотелось узнать тебя получше.
Хотелось бы… У меня было еще столько желаний.
Но, как оказалось, для нас двоих им не суждено было сбыться.
Я так и не улетел в Нью-Йорк. Остался. Сам не мог понять, почему. Вернее, не так: знал, но стыдился признаться себе, что каждый день после работы в саду или в конюшнях брожу по территоии, как собака, отчаянно надеясь увидеть принцессу.
Бред. Стыдоба.
И все же я был здесь: шел по хрустящей подъездной дорожке, пробрался через парк. Резко свернул и вышел к побережью. Шум воды почти утопал в шуме листвы высокого клена. Того самого, с которого Ева тогда упала на меня.
Я прислонился лбом к шершавой коре и глубоко вздохнул. Может, надо было сразу улететь в Нью-Йорк?
Вибрация в кармане брюк заставила меня вздохнуть. Звонила мама. Мне даже не надо было смотреть на экран – кроме нее, мне никто не звонил. Чендлер и Декс писали мне, но я не отвечал. Решил, что отвечу, когда вернусь. В настоящую жизнь. Когда буду изучать искусство и буду счастлив. Буду тусоваться с Ченом и навещать Декса на каникулах. Таков был план. Наш единственный план.
Я вытащил телефон и прислонился спиной к дереву. Подняв взгляд вверх, я как раз собирался ответить, когда заметил над собой ветку. Она была широкой и плоской и тянулась вплотную к дворцу. Выглядело уютно. Укромно. Подальше от всего этого дерьма.
С тяжелым сердцем я сбросил звонок, убрал телефон в карман и схватился за одну из нижних веток. Пришлось подпрыгнуть. Напрягая мышцы рук и живота, я подтянулся. Зашелестела листва, и с соседней ветки вспорхнула птица. Поймав равновесие, я потянулся к ближайшей ветке, но стоило мне ухватиться за нее, как она прогнулась под моими пальцами. Проклятье. Глубоко вздохнув, я приметил другую ветку – дотянуться до нее было невозможно, поэтому я сгруппировался и подпрыгнул. Допрыгнуть я до нее допрыгнул, но толком зацепиться за нее не смог. Я повис на одной руке, а ноги болтались в воздухе. Стиснув зубы, я ухватился за ветку второй рукой и снова подтянулся. Осторожно перебирая руками, я наконец подобрался поближе к стволу. Раскачался и с размаху взметнулся на развилку двух крепких веток.
Отлично.
Тяжело дыша, я на мгновение замер, чувствуя, как по шее стекает пот, как горят мышцы рук. Я открыл глаза и увидел, что подо мной лежит мир. Далеко внизу. А надо мной, слегка прикрытое кроной дерева, раскинулось море звезд. Я вытер пот со лба, осторожно привалился спиной к стволу клена и поднял голову. Никогда в жизни я не видел столько звезд.
Я бесцельно оглядывался, пока вдруг не заметил какое-то движение. Силуэт на третьем этаже. Я застыл, и внутри у меня все замерло. Это была она. Ева сидела на подоконнике и читала книгу. Под спину она подложила подушку, а ее распущенные темные волосы густым каскадом струились по ее плечам. Я находился достаточно близко, чтобы увидеть, как она поджала пальцы босых ног. Сцена, наверное, была напряженная. Во рту у нее был твизлер. Рассеянно пожевывая его, она перелистнула страницу. Даже руки ее были прекрасны. Такие крохотные по сравнению с моими.
Я чувствовал себя каким-то сталкером, вот так сидя на дереве, разглядывая ее и пытаясь найти изъян… и не находя. Надо отвести взгляд. Слезть. Но я не сделал ни того, ни другого, и что-то в моей груди опасно сжалось. Когда телефон снова загудел, я взял трубку. Почти с облегчением.
– Привет, мам. Извини, что не ответил.
– Сынок.
Больше она ничего не сказала, но по звуку ее голоса я понял, что что-то не так. Я резко выпрямился.
– Что случилось?
– Я только что получила письмо из Колумбийского Университета, – сказала она мягко. Слишком мягко.
– И?
Мой голос эхом отдавался в ночи.
– Мне очень жаль, сыночек.
Больше ей ничего не надо было объяснять.
– Черт, – прошептал я. Она не одернула меня – наверное, и сама отреагировала точно так же. – А другие университеты… – начал я, но она меня прервала.
– Отозвали свои приглашения. Я им всем звонила. По-видимому, директор Джарвис связывался лично и настоятельно рекомендовал тебя не принимать.
Пульс у меня подскочил, щеки вспыхнули, глаза заволокло красным.
– Эта сволочь, – процедил я сквозь зубы.
– Я знаю.
– Иск пришел?
– Еще нет.
Еще.
– Он хочет лишить меня будущего.
Мама глубоко вздохнула.
– Только тут, в Нью-Йорке. Но не сдавайся, в следующем семестре попробуешь поступить в другой город.
– Нет. В Штатах Джарвис до меня везде дотянется своими гадкими щупальцами. Он как гидра, отрубишь одну голову, на ее месте вырастают две новые…
Мама молчала, но из трубки донесся шорох и тихое бормотание на испанском. Я видел ее как на яву. Сидит в нашей маленькой гостиной, все еще в больничной форме, телевизор включен – чтобы не сидеть в тишине. Она ненавидела тишину. Так же, как и я.
– Можешь попробовать поступить куда-то в Канаде, – наконец мягко сказала она.
На заднем плане послышался вой полицейских сирен. В Нью-Йорке так шумно, что это слышно даже по телефону. Такой резкий контраст с царившей здесь тишиной.
– Или… Твой отец сказал, что может устроить тебя учиться на телохранителя.
Я застонал.
– И ты туда же.
Мама невозмутимо продолжала:
– Мне кажется, это правда неплохая идея. Ты умный и можешь выучиться на кого хочешь, в этом я не сомневаюсь. И теперь, вдали от друзей, ты можешь подумать о том, чего действительно хочешь.
– Ты и так знаешь, чего я хочу, – огрызнулся я. – Почему всем вдруг кажется, что они знают ответ на этот вопрос лучше меня?
– А чего же ты хочешь, Кингсли? – спросила она, и в ее голосе проскользнула стальная нотка, которая с самого детства вселяла в меня ужас.
– Я хочу… – начал я и осекся.
Мой взгляд встретился с парой голубых глаз, с интересом смотревших на меня. Принцесса меня заметила. В темноте меня было не разглядеть, и тем не менее она смотрела прямо на меня.
– Я хочу… – пробормотал я и снова замолчал.
Ева склонила голову набок и после непродолжительных колебаний помахала мне рукой. Осторожно, будто раздумывая, не лучше ли ей скрыться. Этого маленького жеста было достаточно, чтобы мое сердце пустилось в галоп.
– Кингсли?
Голос мамы заставил меня моргнуть. Я резко выдохнул.
– Я очень устал. Позвоню тебе завтра, ладно?
Она не стала ни о чем спрашивать, не стала допытываться.
– Хорошо, – просто сказала она.
– Я люблю тебя.
– Te quiero, mi amor [10], – ответила она, и мы одновременно повесили трубку.
Я стал засвовывать телефон обратно в карман, не отрывая взгляда от голубых глаз принцессы. Ее рука так и зависла в воздухе. Потом она медленно взялась за ручку окна и со скрипом открыла его. В эту секунду мне показалось, что до меня долетел цветочный аромат ее духов.
– Ты! – сказала она, и в ее голосе одновременно звучало удивление, облегчение и укор.
Ветер мягко теребил ее волосы.
– Привет, принцесса, – сказал я в ответ так громко, чтобы она меня услышала.
– Что ты тут делаешь?
– На дереве? – уточнил я.
– Нет. В Канаде. Почему ты еще здесь?
– Хороший вопрос. Честно говоря, я и сам не знаю. Как у тебя дела? Как голова? Болит?
Она покраснела и вдруг нахмурилась.
– Я в порядке. Но ты ни разу не пришел меня проведать.
Не веря своим ушам, я уставился на нее.
– Что?
– Я ждала тебя. Каждый день в голубой чайной комнате. А ты не пришел. Я была уверена, что ты улетел в Нью-Йорк. А теперь ты здесь, на дереве? Может, мне стоит взять, да и столкнуть тебя вниз за то, что ты меня целую неделю игнорировал?
– Ты хотела меня видеть? – спросил я.
Ее щеки стали еще краснее.
– Конечно. Разве Закари тебе не сказал?
– Чего не сказал?
– Что я хочу тебя видеть! Все-таки ты меня спас. В такой ситуации хочется поблагодарить человека.
Озадаченно моргнув, я посмотрел на нее.
– Закари ничего мне не говорил. К тому же у меня мораторий на визиты.
– Что?
– Мораторий на визиты. Мне нельзя во дворец.
– Что?
– Извини. Если бы я знал…
– Кто тебе запретил?
– Насколько я знаю, твоя бабушка. Или твой отец? Все вместе? Я не знаю.
Принцесса побледнела, затем снова покраснела, в глазах вспыхнула ярость. Она глубоко вздохнула и поджала губы.