– Я попробую еще раз. Если он ничего не предпримет, позвоню Прескоту. Может, он правда может сделать больше, чем мы.
Эта мысль вызывала у меня тошноту. Не из-за Прескота – а просто потому, что только он мог сделать так, чтобы меня стали слушать. Каким бы эксклюзивным заведением ни слыл «Бертон», он, вне всякого сомнения, являлся и самым отсталым: и пока учениц женского пола тут не станет в разы больше, ничего не изменится. Нас было слишком мало, чтобы нас воспринимали всерьез.
Почти год мы бились за то, чтобы отменили женские седла, а сработали в итоге только угрозы некоторых учениц отказаться от щедрых пожертвований, которые шли на дорогостоящее содержание конюшен. В конце концов Бертон согласился, но обиду на нас затаил, и теперь постоянно «забывал» читать наши заявки.
И без Декстера шансов у нас скорее всего вообще будет ноль. Поппи права: как только Декстер передаст должность президента школы Дориану, мы потеряем нашего единственного союзника. Вот почему надо успеть воплотить основные заявки в жизнь до конца этого года. И уже неважно, как. Гордостью в данном случае можно поступиться.
– Я поговорю со Скотти, – пообещала я, и Поппи, с облегчением улыбнувшись, потянулась за куском кровяной колбасы и с энтузиазмом вонзила в нее свою вилку.
– Кстати, еще кое о чем хотела с тобой поговорить… – начала она.
Я навострила уши и как раз успела вовремя наклониться – над нашими головами проплыл бумажный самолетик. Вероятно, пятиклассники снова метились в вырез Поппи. Не глядя, я на лету поймала самолетик и скомкала его. Кто-то раздосадованно взвыл, но я просто взяла и уронила бумажный шарик на пол, демонстрируя при этом средний палец. Поппи придвинулась ко мне.
– Об Анастасии, – шепнула она мне. – Меня вчера наказали, отправили чистить инвентарь в фехтовальном зале.
Я кивнула и перевела взгляд на другой конец зала. Строгий боб Анастасии сиял в косых солнечных лучах. Закинув ногу на ногу, она читала книгу – только вот держала она ее вверх ногами, из чего можно было заключить, что она либо прячет там телефон, либо вчера не выспалась. Когда я легла спать, в постели ее еще не было.
– Я закончила и как раз собралась уходить, но услышала голоса, – продолжила рассказ Поппи и отправила себе в рот добротный кусок кровяной колбасы. Тут же скривилась и отодвинула от себя тарелку. – В общем, смотрю я, а там Анастасия. С профессором Хейлшемом. Она говорила так тихо, я ничего не смогла разобрать.
– И? – спросила я, не улавливая, к чему клонит Поппи.
Анастасия была, ни много ни мало, действующей чемпионкой страны по фехтованию и тренировалась каждую свободную минуту – как раз со своим тренером, профессором Исааком Хейлшемом.
– Нет, ты понимаешь, я их увидела! – многозначительно сказала Поппи, расширяя глаза.
Мой взгляд метнулся к Анастасии. Она все еще делала вид, что читает. Анастасия и профессор Хейлшем? Хм. Правда, пару раз она уже намекала, что у нее появился кто-то новый, и в комнату среди ночи она возвращалась почаще моего, но я все-таки думала, что она просто снова помирилась с Дорианом.
В школе все были уверены, что рано или поздно они снова сойдутся, но правда заключалась в том, что в их непостоянных отношениях уже какое-то время царила некоторая стабильность: они были не вместе. В результате Дориан напропалую флиртовал направо и налево, и Анастасию это, похоже, не волновало. Я восхищалась ее стойкостью, но, возможно, дело тут было не в стойкости, а во влюбленности. Но чтобы она заинтересовалась нашим учителем фехтования?
– Ты уверена? – спросила я, и Поппи энергично закивала.
– Сто процентов. Я быстро вернулась в оружейную и стала там нарочно шуметь. Когда снова вышла, в зале уже никого не было. Но я знаю, что видела. И, если это станет достоянием общественности, скандал будет огромный. Не знаю, стоит ли ее спросить.
Мы переглянулись, и в этот момент в столовую вошли члены школьного совета. Где бы ни появлялась эта семерка, воздух мгновенно становился разреженнее. По крайней мере, создавалось такое ощущение. Все разговоры разом стихли, и их шаги эхом отражались от высоких стен столовой. Думаю, у этих семерых было больше влияния и денег, чем у целого города, и по ним это было заметно. По их походке, осанке, по выражению лиц.
Во главе шел Декстер. Его светлые волосы блестели в лучах солнца, небрежно накинутый на плечи пиджак раскачивался за его за спиной. Рядом с ним шел его заместитель Эзрик: розовые волосы торчат во все стороны, глаза подведены карандашом так, что кажется, подводку нарочно размазали. Но выглядел он при этом довольно стильно. Следом шел Камасаки – пожалуй, самый аккуратный человек, которого я когда-либо встречала. Не в пример разгильдяю Эзрику, Камасаки состоял из одних прямых линий: галстук на шее идеально завязан, на переносице перед парой темных глаз – очки без оправы. Его семья училась в «Бертоне» примерно столько же поколений, сколько и моя. Трое его старших братьев уже выпустились. Двое из них в свое время занимали пост президента школы, и, если верить слухам, от Камасаки, младшего ребенка в семье, настоятельно требовали пойти по их стопам. Как Эзрик мог при этом быть его лучшим другом, для меня всегда было загадкой. Но, возможно, именно такое объяснение у этого и было: загадка.
Уорем и Грансмур, как всегда, шли рядом, хотя эти двое не могли быть более разными. Уорем – двухметровый амбал, который никогда не улыбается, из-за чего он и получил прозвище Каменная Морда, а Грансмур был такой стройный и красивый, что мог затмить большинство девушек. Он напоминал мне фарфоровую куклу. При этом самый отъявленный хулиган в школе: все, что попадало на территорию школы нелегально, проходило через него.
Брэмстон, пожалуй, единственный выбивался из общей картины. Сам он не отличался выдающейся внешностью, а его семья уже давно растеряла былое влияние. Их благородное имя сохранялось разве что на бумаге. О том, как Брэмстону все-таки удалось стать членом совета, в «Бертоне» судачили постоянно.
Последним шел Дориан Уэствинг. В его пальцах блеснула монета, которую он ловко вращал. Его взгляд, как это часто бывало, сразу устремился к Анастасии. Но та лишь задумчиво водила ложкой в своей чашке, не замечая его. Помрачнев, Дориан сел за стол школьного совета.
– Кто еще знает об Анастасии и профессоре Хейлшеме? – спросила я Поппи, возобновляя наш разговор.
– Пока только ты. Я же не дура, и если Уэствинг узнает…
Мы обе содрогнулись.
– Я поговорю с Анастасией сегодня вечером. – Я посмотрела на свои наручные часы и вздохнула. – Через час буду встречать новую ученицу.
– Почему ты? Разве не Декстер с Эзриком должны этим заниматься?
Я посмотрела на нее с грустной улыбкой и встала. Ноги все еще ныли.
– Да, вообще-то должны, – пробормотала я.
Поппи сочувственно вздохнула, и я пошла готовиться к встрече новенькой. Бедняжка не знала, куда попала, и самое меньшее, что я могла сделать, – это сгладить шок первого дня, насколько это было возможно.
Майами, Флорида
– Только посмотри на себя, мой niňo [14]. Как ты возмужал за два года. – Мама вздохнула и погладила душивший меня темный галстук. Заметила пятно на внутренней стороне воротника рубашки и нахмурилась. – Пожалуйста, скажи мне, что это клубничное варенье, а не помада.
Стараясь не скосить до боли глаза, я поправил воротник и спрятал пятно.
– И то и другое, – признался я.
Мама цокнула языком и в шутку шлепнула меня ладонью по затылку, для чего ей пришлось встать на цыпочки.
– Bribon. Soy demasiado bonita para ser abuela [15], – сказала она по-испански.
– Мам, ну какой бабушкой? Всего на пару свиданий сходили, – возразил я, уклоняясь от ее норовивших схватить меня за ухо пальцев.
– Свидания? – Она пристально посмотрела на меня, и черты ее лица снова разгладились. – Значит, ты, наконец, готов? – спросила она и взглянула на меня с тем выражением, с каким стала смотреть с тех пор, как мы сели в самолет обратно в Америку, и я весь полет делал вид, что не плачу.
Я сжал челюсти, стараясь сохранить спокойствие.
– Конечно. – Слово царапнуло мне горло, и я поспешил сосредоточиться на своем отражении.
За последние два года я и правда вырос, и благодаря тренировкам увеличил мышечную массу в два раза. Лицо выглядело каким-то слишком квадратным, но, может, это из-за тугой косы, которую я заплел для церемонии вручения диплома.
– Кингсли!
Нежное прикосновение к моей татуированной руке заставило меня опустить глаза и взглянуть на маму. В ее волосах появились седые прядки, что придавало ей чрезвычайно мудрый вид. Особенно в сочетании с этим выражением лица.
– Ты уже звонил ей? – тихо спросила она.
Я сжал губы.
– Нет. И я прошу тебя больше не поднимать эту тему. То, что произошло тогда между Евой и мной, было глупой ошибкой, которая не повторится.
– Твои слова, да Богу в уши, мой мальчик, – пробормотала она и отступила.
В моей маленькой квартире в Майами едва хватало места для двух человек, но мамино присутствие меня радовало. Я почти не видел ее, пока учился. Привыкнуть к этому было сложно: тебе как будто не хватает чего-то очень важного, и не только потому, что тебе вдруг перестали готовить, никто тебя не ругает и не смотрит с тобой сериалы, нет. Я тосковал по ней как по лучшему другу. Но зато у меня появилась прекрасная возможность разобраться в себе, задуматься о том, кем я являюсь и кем я хочу стать. У меня появилось пространство для экспериментов.
И я узнал много всего интересного. Во-первых, что не стоит оставлять утюг на рубашке, что мне нравится пирог с лаймом, и что серфер из меня просто никакой. А еще я узнал, что такое абсолютное одиночество, и как отгонять от себя воспоминания о Еве и об отце, которые до сих иногда не давали мне спать по ночам. В этом особенно хорошо помогало битье боксерской груши, движения обладали удивительно медитативной силой, как и йога, которой я исправно занимался по средам и субботам.