Теперь Николай три, а то и четыре раза в неделю приходил домой в десятом часу.
— Ну как, студент, трудно? — спрашивал его иногда Франц Павлович.
— Трудно, батя, — отвечал Николай, — фундамент у меня жидковат.
Наскоро поужинав, он засаживался за учебники и конспекты. Но, уходя к себе, никогда не забывал хоть парой слов переброситься с Ниной и Виктором. Старший в семье, он относился к ним с нежной заботливостью и был в курсе всех их школьных и домашних дел. А если у него выкраивались два часа свободного времени, он мастерил им игрушки. Не даром прошли месяцы учебы в Доме подростков: ладно сделанные и тщательно раскрашенные паровозы, вагоны, автомобили Виктора и кукольная мебель Нины были сделаны руками старшего брата. Много времени Николай уделял клубу и общественной работе на заводе и курсах. Серьезный, вдумчивый, к работе, равно как и к учебе, он относился с исключительной добросовестностью и, начав дело, никогда не бросал его. Эти его качества ценили все и, когда нужно было поручить кому-нибудь общественную работу, первым делом вспоминали про Николая. И неудивительно, что вскоре он с гордостью привинтил на лацкан своего пиджака маленький комсомольский значок.
7
Особых знаний профессия стерженщика не требует, нужны только аккуратность и внимание. Ни того, ни другого Николаю было не занимать. Стержни его всегда отличались точностью, и вскоре мастер стал поручать ему самые сложные работы. К новому году у него даже появилась ученица Аня Мечтакина, худенькая, хорошенькая девушка с застенчивой улыбкой. Забавно морща брови и помогая себе языком, она прилежно трудилась, робко поглядывая на своего учителя. Николай казался ей средоточием всех достоинств. Особым уважением она прониклась к нему после одного случая. Как-то взяла она несколько небольших форм и понесла их к месту заливки. По дороге споткнулась на брошенную кем-то посреди цеха проволоку, и формы попадали на пол. Аня готова была расплакаться, слезы уже навернулись на ее глаза, но Николай вдруг скомандовал:
— А ну, ребята, докажем нашу комсомольскую дружбу: возьмем каждый по одной сломанной форме — и в момент все будет в порядке. А ты, Аня, не плачь, ничего страшного не случилось.
Действительно, через пятнадцать минут все формы были исправлены и стояли на верстаке у Ани.
Вообще Николай быстро заслужил в цехе всеобщее уважение. Комсомольцы выбрали его секретарем своей ячейки, мастер дважды заносил в список на премии. Казалось бы, работай и радуйся, Николай Францевич, а он… загрустил. На курсах проходили механику, сопромат, холодную обработку металлов, а здесь никакой тебе механики, все по старинке: пара рук да древний дедовский инструмент.
Николая с детства привлекали машины. Подростком он любил ходить в мастерские к отцу и подолгу простаивал там около станков, стараясь понять, как они работают. Его и в авиацию привела любовь к машинам.
Завод, на котором работал Николай, был царством машин. От ударов огромного парового молота в кузнечном цехе вздрагивала земля. Великан ресивер, похожий на цистерну, вставшую на дыбы, периодически вздыхал, с шумом стравливая воздух. А в механическом цехе стучала, скрежетала и жужжала добрая сотня работающих станков. Долго вынашивал Николай мысль попроситься туда на работу. Ему казалось, что ремонтники — особые люди, познавшие душу машины.
Над ремонтом станков колдовали его друзья — Петя Брызгалов и Слава Богатырев. Самым же главным кудесником был партизан гражданской войны, бригадир Тимофей Иванович Суворов. Говорили, что к советам его прислушивается сам начальник цеха, а порой и главный инженер. Несмотря на это, Суворов был простым и доступным человеком. Большие мягкие усы придавали лицу его некоторую суровость, но глаза под лохматыми, непослушными бровями светились участием и дружелюбием. К нему-то и решил Николай обратиться с просьбой.
Войдя в цех, Николай ощутил знакомый запах нагретого машинного масла. Сквозь закопченные стекла потолочных фонарей едва процеживался тусклый дневной свет. Огромное помещение было заполнено шелестом разнокалиберных ремней, свисавших с трансмиссий. Над уходившими вдаль рядами станков золотыми точками горели лампочки.
Несколько минут Николай постоял за спиной знакомого ему по курсам немолодого токаря, наблюдая за его работой. Забрызганная маслом лампочка скупо освещала стальную болванку, зажатую в патрон. Патрон вращался, и резец медленно двигался вдоль болванки, вгрызаясь в металл; из-под него, словно змея, свиваясь в кольца и разбрызгивая похожую на молоко эмульсию, выползала голубая от окалины стружка. Быстрыми поворотами ручки токарь отвел суппорт и остановил станок. На глазах Николая свершилось чудо: корявая, изъязвленная ржавчиной болванка превратилась в новенькую, отсвечивающую матовым блеском заготовку.
Суворова Николай нашел в конце пролета. Вдвоем с Петром Брызгаловым они разбирали фрезерный станок. Тяжелый чугунный шкив стоял прислоненный к станине. Петр в тазу, наполненном керосином, промывал снятые со станка детали. Вымытые и тщательно протертые, они поблескивали на расстеленной на полу клеенке.
— Извините, товарищ Суворов, — обратился Николай к Тимофею Ивановичу, — хочу я вас об одном деле попросить. Нельзя ли из стерженщиков в механический перейти, к вам в ученики?
Суворов поднялся, вытер руки и испытующе поглядел на Николая. Взгляд у парня смелый, открытый, смотрит прямо в глаза. Видно, малый самостоятельный.
— Это ты про него, что ли, говорил? — спросил он Брызгалова.
— Про него, Тимофей Иванович.
— А чем тебе в литейке плохо? — обратился он к Николаю. — Заработком недоволен?
— Да нет, на заработок я не обижаюсь. Разве дело в одном заработке? Хочется ведь, чтобы и работа была интересной.
— Работа, она, брат, везде интересная, — наставительно сказал Тимофей Иванович, — была бы охота к ней. А медом и у нас не намазано.
— Я, товарищ Суворов, не за медом охочусь, — горячо возразил Николай. — У вас тут станки, машины… вот что меня к вам тянет.
Суворов и сам с детства любил машины. Любовь к ним и привела его на завод. Ему, как никому другому, понятны были стремления этого парня с пытливыми, чуть насмешливыми глазами.
— Ну что ж, — согласился он, — похлопочу, так и быть, поговорю о тебе с начальством.
Через несколько дней вышел приказ о переводе Николая в механический цех.
ГЛАВА IV
1
С приходом весны у Николая появились новые заботы. На «Казанке», как он выяснил, было много ребят, желающих играть в футбол. Завком охотно пошел навстречу футболистам, и капитан новой команды Николай Гастелло без труда получил все необходимое для оснащения: форму, бутсы и, главное, настоящие мячи, о которых он и не смел мечтать со своими московскими «мушкетерами». В команду записалось человек двадцать, и вскоре большая зеленая поляна за клубом стала ареной упорных тренировок.
К началу лета команда уже на равных играла с муромским «Красным лучом», а затем и с командами Коврова, Выксы, Павлова. Вместе с мастерством росла и популярность футболистов «Казанки». Встал вопрос о строительстве своего стадиона. Дорпрофсож помог ребятам отвоевать подходящий участок земли. Дело остановилось из-за отсутствия строительных материалов — нужны были доски. Но вот однажды заядлые футболисты братья Арсеновы обнаружили на заводских путях два вагона пиломатериалов; снабженцы решили передать их упаковочной артели. Необходимо было принимать срочные меры. Николай Гастелло, в неприемный день, прорвался в кабинет директора завода.
— Товарищ директор, — начал он немного смущенно, — известно ли вам, что у нас на заводе организована футбольная команда?
— Допустим, — улыбнулся в ответ директор.
— А то, что у нас на путях находятся два вагона с пиломатериалами, вам тоже известно?
— И это известно. Мне непонятно только, какая связь между футболом и пиломатериалами?
— Прямая. Где, по-вашему, в футбол играть полагается?
— Где-нибудь под открытым небом, я думаю.
— В футбол играют на стадионе, товарищ директор.
— Эвона, батенька, чего захотел, — протянул тот, — в городе и то стадиона нет.
— У нас пролетарский район, — горячо возразил Николай. — Они за нами должны тянуться, а не мы с них пример брать.
Директор улыбнулся и придвинул к себе телефон.
— Материалы разгрузите и оставьте до моего распоряжения, — сказал он в трубку. — Ну, — обратился он затем к Николаю, — доски мы с вами отвоевали, а кто нам стадион построит?
— Мы, комсомольцы, — заявил Николай. — Объявим субботник, десять субботников, если надо будет.
— Ладно, — закончил разговор директор. — Садись вон за тот столик и пиши докладную. Не забудь приписать, что стадион обязуемся построить собственными силами.
На призыв комсомольской организации откликнулась почти вся молодежь завода, депо, станции, и к намеченному сроку стадион был построен. Уже в июле на нем был разыгран матч между сборными Мурома и Коврова. Но Николай не унимался: на курсах у него были каникулы, и он с удвоенной энергией занимался общественной работой.
— Тарас Иванович! — то и дело теребил он председателя завкома.
— Ну что тебе, неугомонный, — отмахивался тот, — чего тебе еще надо? Стадион построили, тир организовали, парашютную вышку соорудили. Какого тебе еще лешего?
— Тарас Иванович, — не унимался Николай, — что же вы молчали, что у вас на складе разобранный планер хранится!
Действительно, в инвентаре у предзавкома числился планер. Тарас Иванович приобретение это считал ошибкой прежнего руководства и вспоминал о нем, только составляя годовые отчеты.
— Вот-вот, — отвечал он, — шею еще сломаешь, а потом я, что ли, ответ перед твоими родителями держать буду?
Но когда вопрос касался общественных, а тем более летных дел, спорить с Николаем было не так просто.
Вскоре в Муром по вызову из завкома приехал инструктор-планерист из Владимирского ОДВФ. Несколько вечеров позанимались теорией, а в воскресенье, после очередной футбольной баталии, ребята тут же на стадионе собрали большую, обтянутую тугим перкалем птицу. Инструктор проверил к