Техникум, его история и истории, которые там были
Во время военного конфликта на КВЖД, когда кому-то показалось, что можно устанавливать новые порядки, в наших учебных планах появились некоторые изменения: отменили новейшую историю, ввели китайский язык, сделали еще что-то не запомнившееся. В классе появился «сянь-шен» – по-китайски учитель. Восприняли мы эту новость по-разному. Самые рьяные призывали бойкотировать уроки сянь-шена, большинство осталось безразличными, а мне было просто интересно. Все новое мне всегда нравилось. Учитель китайского был человеком особенным. Прежде всего, он был не китаец, из Маньчжурии, отличался высоким ростом, светлым лицом, на котором можно было заметить румянец, мощным телосложением. Ничего такого за китайцами мы не знали. Уроки его были интересными. Кроме того, что само введение в новый язык он подал нам здорово, интригующе, свои уроки он часто прерывал рассказами об истории Китая и, в частности, народности маньчжур, к которой принадлежал сам, и древнем государстве Маньчжурии. Оказывается, в XVII веке могущественное племя маньчжур, населявших северо-восток Китая, завоевало Корею, Монголию и сам Китай, установило правление своей династии Цин над всеми территориями, создало могучую по тем временам армию и, может быть, существовало бы до сих пор, если бы не преобладающая численность китайцев, среди которых растворилось племя маньчжур, ассимилировалось настолько, что потеряло свое главенствующее положение. «Теперь, – говорил он, – трудно найти настоящего маньчжура, я – последний из могикан!» В китайском языке четыре тона, каждый тон меняет значение слова настолько, что запоминать нужно все четыре слова и не ошибиться при выборе тона. Он говорил: «Если вы будете знать 600 китайских слов, вы сможете объясниться с любым китайцем. Таким тезаурусом обладает средний китаец-кули, нигде и никогда не учившийся. Если сумеете овладеть запасом в 2000 слов, будете считаться интеллигентом. 5000 слов – это запас монахов-буддистов, пишущих книги. Отдельной строкой идет знание иероглифов – это есть то, что называется „китайской грамотой“». О себе сянь-шен говорил, что владеет не более чем 2500 словами, скромничал, наверное. Насколько он был образован, говорит такой пример. От него мы узнали, что в словаре Пушкина около 24 500 слов, а у Шекспира всего 18 000. И объяснял, что это не потому, что Пушкин в полтора раза грамотнее, а потому, что в русском алфавите 33 буквы, а в английском – только 28, у Пушкина было больше возможностей сочетания перестановок. Мы слушали рассказы сянь-шена с раскрытым ртом. Но конфликт на КВЖД закончился, старая администрация быстро отменила всякие нововведения, восстановила прежние программы, китайский язык из учебных планов исчез. Вместе с ним не стало сянь-шена, а зря. Многие из нас успели к нему привязаться.
Запомнилось, что говорил он на чистом русском языке, без акцента, с петербургским произношением старинных русских слов, которыми многие из нас никогда не пользовались.
Ходил среди нас слух, что наш сянь-шен профессиональный разведчик. Только что ему среди нас было нужно?
В 1932 году японские милитаристы, никогда не оставлявшие надежды на полное овладение Северо-Востоком Китая, начали планомерное продвижение своих интересов в этот район. Главным препятствием японским экспансионистским планам считалась Китайско-Восточная железная дорога, где советское присутствие было очень нежелательным для японцев. Что же делать с детьми советских граждан, заканчивающих средние школы? Их набиралось несколько тысяч. Где-то кто-то задумывался над этим, самые дальнозоркие политики понимали, что на долгое мирное сосуществование с агрессивной Японией рассчитывать не приходится. Организовать вуз по примеру тех, что действовали в СССР, посчитали нецелесообразным: слишком хлопотно. Остановились на предложении открыть техникум с трехлетним циклом обучения. Так в сентябре 1933 года в Харбине возникло новое учебное заведение под названием «Индустриально-транспортный техникум КВЖД для детей граждан СССР». Таково его полное официальное название. Было в нем несколько факультетов: электротехнический, автодорожный, дорожно-строительный и химико-технологический, готовивший химиков-технологов для жиропищевой промышленности. Почему я остановил свой выбор на последнем, до сих пор объяснить не могу. Чем он меня привлек? Не понимаю. Может быть, только тем, что остальные три факультета никак не интересовали. Случайный выбор, о котором я никогда не жалел, во многом определивший мою судьбу в дальнейшем. Решение о Техникуме было принято в конце 1932 года, где-то незаметно для нас шла подготовка к его организации, а летом 1933-го все необходимые строительные дела были завершены. Пришли мы осенью на все готовое и не узнали многих кабинетов и аудиторий. Директором назначили знакомого нам Иннокентия Ильича Башмакова. О помещениях вопрос не стоял: два огромных корпуса бывшей гимназии генерала Хорвата, где до этого размещалась средняя школа для советских детей, легко приняли в свои стены новое оборудование, приборы, образцы техники и машин. Теперь я понимаю, как это непросто, а тогда появление экспериментальной гидрогенизационной установки для превращения жидких растительных масел в твердые жиры посчитал само собой разумеющимся. Да, надо сказать, по богатству и оснащению наши аудитории и особенно лаборатории были под стать научно-исследовательскому институту. Соответственно подобрали преподавателей и технический персонал. Демонстрация опытов проходила так захватывающе интересно, что впечатления и знания остались на всю жизнь. Много в жизни моей было маленьких и больших удач, только годы, проведенные в Техникуме, нельзя сравнить ни с чем, я считаю их самыми счастливыми, полезными и памятными в своей судьбе. Почему я пишу слово «Техникум» с большой буквы? Потому что его роль, его значение в моей жизни можно сравнить только с Отцом и Матерью, давшими мне жизнь. Если говорить правду, то всеми своими знаниями, технической подготовкой, успехами в высшей школе, авторскими свидетельствами и работой над диссертацией я обязан Техникуму и тому коллективу преподавателей, с которыми счастливо связала меня судьба. Вечная память и неизбывная благодарность навсегда остались в моей душе.
Сам процесс обучения изначально был ориентирован на подготовку техников-универсалов. Не было такого теоретического курса, который по ходу не подкреплялся бы лабораторными работами на небольших промышленных установках. Мы давили масло на современных фильтр-прессах, варили мыло хозяйственное и туалетное на вполне современном оборудовании, работали с гидрогенизаторами, умели обращаться с компрессорами, насосами, двигателями внутреннего сгорания и с каждым годом чувствовали себя увереннее. Вспоминая Техникум, не могу не сказать несколько добрых слов в адрес наших преподавателей: Патушинского, Лундстрема, Житова и других, сделавших много для того, чтобы им за нас не было стыдно. Спасибо вам вечное, дорогие наши наставники! Спасибо администрации КВЖД, не жалевшей средств и энергии для организации в Харбине такого образцового, показательного учебного заведения!
При Техникуме была огромная библиотека. Именно там по инициативе Гоши Соснина проводили мы многие часы за просмотром редких книг классиков и философов. Был большой внутренний двор, в котором проходили занятия спортом и внутритехникумовские спортивные соревнования. Поощрялись и отдельные спортивные результаты, и коллективные успехи. О последних стоит рассказать. Нигде и никогда ничего подобного не происходило. Каждый факультет выдвигал свою команду в пятьдесят человек. Выбирали самых спортивных, самых умных, самых находчивых, самых-самых… Составляли программу соревнований специально приглашенные люди, готовилось, как сейчас бы сказали, театрализованное шоу под названием «Спортивная производственно-техническая эстафета». Все команды выходили на стадион в специально сшитой для каждой красивой форме. Множество судей, тоже в форме, занимали свои места на этапах. Под торжественную музыку (гимн играть было запрещено) поднимали флаг соревнования. Выстрел стартового пистолета срывал с места бегунов, им предстояло пробежать четыре этапа по 80 метров, передавая эстафетную палочку. На последнем этапе эстафету принимали автомобилисты, только возле них стоял автомобиль, с мотора которого были сняты какие-то детали. Нужно было поставить детали на место, завести машину и быстро выехать со стадиона, чтобы пройти контрольный этап (20 километров) в городе. Пока автомобилисты возились с машиной и где-то ездили, на стадионе продолжались спортивные игры. Здесь достигнутые результаты пересчитывали в баллы в зачет командам. Вернувшиеся автомобилисты передавали эстафету дорожникам, а те, до этого спокойно сидевшие на куче бревен и досок, начинали лихорадочно строить мост. Когда они его заканчивали и сдавали эксперту, эстафетная палочка вновь передавалась автомобилистам, которым предлагалось переехать через этот мост, чтобы, сделав круг по стадиону, подвезти и передать эстафету группе девчат, вооруженных арифмометрами (самая быстродействующая техника тех времен). Только тогда девчонки могли получить от судьи пакет, в котором им была приготовлена задача, связанная с какими-то сложными расчетами. От них эстафета переходит к электрикам, которые протянут линию и организуют связь, затем секретарям-машинисткам, чтобы они вскрыли пакет и перепечатали рукописный текст, потом в работу вступят химики, которым придется определить химический состав неизвестной смеси, налитой в колбу. Химики передают палочку-эстафету опять бегунам. На этот этап, где одиночка-бегун может поправить дела всей команды, ставят самых лучших спортсменов. Когда тот одолеет свои 400 метров, он передаст эстафету велосипедистам, а те, снова переехав через только что построенный мост, сделают четыре круга по дорожкам стадиона и привезут эстафету главному судье, ожидающему их на финише. На большом демонстрационном экране все время меняются цифровые показатели баллов, набранных командами. Каждое изменение показателей встречается ревом болельщиков. Пока одни состязались в скорости, другие набирали баллы на метании гранаты, толкании ядра, прыжках в высоту и длину, метании копья и диска. Фиксировались первое, второе и третье места, соответственно распределялись баллы. Стадион был переполнен, школьники приходили с родителями, праздник устраивался для всего города, вход был свободным для всех желающих. Не обходилось без приключений: один мост не выдержал проезжавшего по нему автомобиля и медленно, как в кино, завалился. Одна группа девчат что-то напутала в расчетах и сквозь свои слезы и улюлюканье соперников переделывала свою работу, химики умудрились в своих анализах не обнаружить два элемента. Были и другие накладки, но общее удовольствие все получали огромное. Праздник занял чуть более четырех часов, погода не подвела. Чествовали победителей в индивидуальных видах спорта, команды, занявшие первое и второе места, и тех, кто отличился на своем этапе внутри команды. Я, например, выступал за химиков с анализами, сделал их быстрее других и не допустил ни одной ошибки. За это меня премировали набором химической посуды для опытов в домашних условиях.
За время, прошедшее с момента поступления в техникум, я сильно изменился. Стал содержательнее, серьезнее. От круглых форм ничего не осталось, похудел, на носу проявилась горбинка, стали выдаваться скулы. Поступил на первый курс с ростом 157 сантиметров, а уходил с третьего курса с ростом 178 сантиметров. Ну а кличка «Христос» так со мной и осталась.
Запомнились горячие завтраки, которыми под контролем родительского комитета кормили нас в столовой Техникума. Позволить себе дома такую роскошь мы не могли, поэтому я старался напихать в живот, сколько влезет, под видом конкурсов «Кто больше съест?». Например, если пара солидных пирожков с мясом и кружка какао считались нормой и не все с ней справлялись, то я брался съесть десяток. И ничего, только отдувался. В связи с этим вспомнилась такая деталь. Столовая была в углу на первом этаже одного корпуса, а занимались мы в разных местах двух огромных корпусов. В столовой нас кормили в две смены, в перерывах, при переходах в столовую в коридорах двигались такие толпы, что пробиться сквозь них преподавателям было невозможно. Директор издал приказ: «При переходах в столовую и на занятия из одного корпуса в другой группы должны ходить строем по одному». Долго этот приказ не выполнялся, и все попытки заставить нас ходить строем заканчивались ничем. Но однажды всех потрясло, когда ребята с автодорожного факультета, построенные по росту, четко в ногу прошли по всем коридорам. Как это случилось? Кто их надоумил? Осталось тайной. Только с тех пор стали ходить строем все группы, стараясь перещеголять друг друга четкостью шага и строя. Загадочна подростковая психология поведения.
Вход в Техникум был возможен только через два парадных подъезда. Строго соблюдался пропускной режим. Стояли на вахте крепкие дядьки, прошмыгнуть мимо которых не мог никто. К такой системе всех приучили с первого класса средней школы, которая размещалась в этих же корпусах. С собой, естественно, всегда носили удостоверение-пропуск. Любое нарушение дисциплины пресекалось очень просто: преподаватель отбирал у тебя удостоверение, а чтобы вернуть его, нужно было объясниться с директором. Пройти на занятия, преодолеть заслон на входе в Техникум без пропуска не удавалось. Вроде простое дело, а начатое с первого класса, оно сделало нас послушными на все десять лет учебы. Были даже попытки ввести единую форму, но дальше третьего класса они не прошли.
Где-то сохранилась фотография, на которой я и Вовка сняты в новенькой форме перед началом учебного года. Форма красивая, и материя, из которой она сшита, не знавшая износа, называлась «чертова кожа». Особая гордость – фуражка с кокардой, символизирующей что-то имеющее отношение к образованию. Случилось непредвиденное: все эмигрантские пацаны, объединенные в отряды «бойскаутов», договорились ловить, лупить, обливать грязью, валять в пыли одетых в форму советских ребятишек. Полиция, как всегда, только развела руками. Пришлось родительскому комитету бить отбой. Не получилось с формой, но никто из нас не жалел, а «чертова кожа» действительно служила нам в виде рубашек и брюк долгие годы.
Борис и Владимир Христенко
Харбин. 1929
Многому мы научились за годы, проведенные в Техникуме, но и от себя вносили некоторые корректировки в учебный процесс, когда заданный результат какой-нибудь контрольной работы можно было получить без больших трудов. Большим успехом среди ребят пользовался изобретенный мною метод выполнения лабораторных работ по аналитической химии, который мы назвали «На навеску – столько, на 100 – икс».
Все контрольные работы по этому предмету сводились к определению содержания какого-нибудь элемента в массе другого. Например, железа в руде или меди в купоросе и т. п. Все эти задачи решались уныло-однообразно и утомительно долго, а главное – одинаково. Берется навеска какого-то исходного вещества, измельчается, высушивается до постоянного веса, то есть до полной потери влаги, потом с навеской проводят ряд реакций с различными реактивами. Полученные продукты отфильтровывают, отделяют от возможных примесей других элементов, прокаливают или высушивают до постоянного веса то, что осталось от навески, и определяют в процентах (!) содержание этого остатка в первоначальной навеске. Вот и все. Только тот, кто взвешивал на аналитических весах с точностью до четвертого знака, может оценить этот труд, так как взвешивать в таких работах приходится по сто с лишним раз, и каждый раз до четвертого знака. Можно одуреть от такой работы, а можно ничего этого не делать. Не зря мне ребята хотели выдать патент на изобретение. Все очень просто, надо только знать, от какого куска руды отбита эта навеска. Десятками опытов до нас установлено, что в этой руде от 29 до 32 % железа. Берем что-то среднее, например 30,8 %, составляем пропорцию для обратного счета, то есть пишем: на 100 % приходится 30,8 %, а на 1,5436 г навески придется X (икс) прокаленного остатка. Находим X. В данном случае он равен 0,4754 г. Теперь изображаем процедуру прокаливания и сушки до постоянного веса, только обратным ходом, то есть берем 0,4754, прибавляем вес бюкса (стаканчика, в котором якобы взвешивали остаток после прокаливания), тоже пишем цифру до четвертого знака, а все бюксы в лаборатории тысячу раз до нас взвешивали: выбирай любую цифру, приплюсовывай, и так несколько раз, все увеличивая начальный вес, как если бы мы имели дело с влагой и сушкой. И так, двигаясь обратным путем, нужно пройти все операции, связанные с изменением веса, во всех реакциях и превращениях одного вещества в другое, пока выйдем на придуманную нами величину навески. Изобретение понравилось и сразу же пошло в ход. Преподаватель не мог нарадоваться успехам «аналитиков» и, конечно, рассказал об этом в учительской. Нашлась предательница среди наших ребят и «заложила» нас завучу, сразу вычислили «изобретателя» и всадили мне тройку по химии в диплом. Еле-еле потом исправили на «4», хотя по химии у меня всегда было «5».
В 1932 году Япония фактически оккупировала Северо-Восточные провинции Китая. Десятки диверсионных актов парализовали работу КВЖД. Время, прошедшее с 1929 года, было использовано для подготовки широкомасштабной агрессии против СССР на Дальнем Востоке. В первую очередь должна была решиться судьба железной дороги – экономического стержня всей жизни этих территорий. В 1933 году японские солдаты уже захватили все наиболее важные стратегические объекты, поставили своих чиновников на ключевые должности в управлении краем. Появились и всячески поощрялись фашистские организации, росшие как грибы. С подачи японской военной миссии возникло новое государство – Маньчжоу-Го, а 1 марта 1934 года с большим рекламным шумом появился император с коротким, как выстрел, именем Пу И. Провокации со стороны Японии навязывали новую войну Советскому Союзу. Только войны не получилось. СССР отказался от своих прав на КВЖД в пользу нового государства. Всем стало ясно, что советских людей здесь не потерпят, что только один вариант устраивает новую администрацию: ни одного советского человека возле железной дороги быть не должно. Здание Техникума, стены которого столько лет дарили нам тепло и уют, как и все остальное имущество КВЖД, переходило к новым хозяевам. К концу 1934 года стали сворачиваться по ускоренной программе специальные курсы, прошли выпускные экзамены, и к началу весны 1935 года нас подготовили к вручению дипломов об окончании Техникума. Обстановка последних дней напоминала фронтовую, казалось, сам воздух наэлектризован и готов взорваться. Люди ходили тихо и разговаривали полушепотом, не стало слышно смеха. Главным состоянием человека становилось тревожное ожидание очередных неприятностей.
В последние дни перед закрытием Техникума весь технический персонал был занят упаковкой приборов, демонтажом оборудования и ликвидацией лабораторий. Работы много, а штат мал. Пригласили добровольцев из тех, кто в нем учился. Я первым вызвался на такие услуги. Просто всегда любил возиться с техникой. Когда прошлись по остаткам материалов в мыловаренном отделении, я предложил сварить кубик туалетного мыла: зачем добру пропадать? Тем более вся аппаратура была исправна, даже пар в магистралях еще не отключили. Никто не возражал, но при одном условии: помогать не будем! Своих забот полон рот! Свистнул я друга своего Гошу Соснина, и через неделю перед нами красовался ровный кубик шикарного розового душистого туалетного мыла, не хуже по качеству того, что продают в магазинах. Кубиком его называют по форме ящика, в котором оно набирает прочность. Если освободить мыло от формы и пропустить через резальный станок, на руках останется 500 кусочков мыла размером 5 на 5 на 10 сантиметров. Целое богатство. Технический персонал не верил, что у нас что-нибудь получится, потому и не брался нам помогать, а когда получилось, все с удовольствием взяли себе по несколько кусков. Осталось и нам с Гошей. За помощь в упаковке приборов премировали меня набором дорогой химической посуды: колб, мерных цилиндров, бюреток, холодильников, экстракторов, ареометров, бутирометров, даже громоздкий аппарат Кипа всунули. Целая небольшая лаборатория. Настоящую цену этому дефицитному подарку я узнал, оказавшись в Ташкенте.
Борис с другом
Харбин. 20 мая 1935
Паспорт гражданина СССР мне вместе с дипломом выдали в 15 лет. Не положено? Да! Но в советском консульстве так спешили с отправкой бывших сотрудников КВЖД на Родину, что с такой мелочью не посчитались. О том, что мне всего 15 лет, узнали при выписке диплома. В этот момент многое выяснилось из того, что стало привычным, по записям в списках групп, передаваемых из класса в класс. Например, Женька Зуб оказался Зубенко, а Лешка Соловей – Соловьяненко. Так детские клички переходили в фамилии, и кто их первый в таком виде вписал в классный журнал, не знали. Вообще с моими документами все было в порядке: и паспорт, и диплом – на руках.
Улицы города
Харбин, город на С.-В. Китая. Адм. центр пров. Хэйлунцзян. Расположен на прав. берегу р. Сунгари, в месте пересечения её ж.-д. магистралью, связывающей СССР и Китай. Крупный ж.-д. узел, речной порт, аэропорт. Важный индустриальный центр страны. Харбин – центр богатого сельскохозяйственного р-на, развита лесопромышленность. Основан в 1898 в связи с постройкой Россией Кит. – Вост. ж. д. (КВЖД). В марте 1917 были созданы Совет рабочих депутатов и Совет солдатских депутатов (разогнаны в декабре 1917 рус. белогвардейцами с помощью войск китайских милитаристов). После Окт. революции 1917 в России Харбин стал одним из центров рус. белой эмиграции. В 1932–45 был оккупирован япон. милитаристами. 20 августа 1945 был освобожден Сов. армией и возвращен Китаю. (В этот день на аэродроме советскими офицерами был задержан пытавшийся улететь на самолете император Пу И. – Б. Х.) Освобожден от гоминьдановцев Народно-освободительной армией Китая в апреле 1946. В Харбине 50-х гг. воздвигнуты обелиск в память о воинах Сов. армии, погибших при освобождении Сев. – Вост. Китая, монумент в память о погибших героях китайского народа.
По данным 1974 – жителей около 2 млн человек.
Путевая улица
Странно, но первое, что приходит на память, – это улица Путевая. Свое название она получила от проходящего по ней, как говорят, «главного хода», то есть железнодорожного пути, по которому грузы с КВЖД идут в сторону Севера, в СССР. У этой улицы нет второй стороны, фасады всех домов выходят к высокой железнодорожной насыпи. По всей километровой длине улицы сосредоточены злачные места: «опиекурилки», рулетки и, главное, публичные дома. Китайские, корейские, русские, японские. Последние называются «чайные домики». У каждого подъезда традиционный красный фонарь. Если в китайских, корейских и русских домах рады каждому посетителю, то в японский так просто не попадешь. Нужна рекомендация. За подъездами – целый лабиринт улочек, построек, номеров с удобствами и без.
В целом весь квартал – в распоряжении торговцев «живым товаром», обеспечивающих работой не одну тысячу человек. В китайских и корейских подъездах вас встретит представительная дама, предложит чай или кофе и положит перед вами несколько альбомов красоток на выбор. Разница – в цене удовольствия и времени, которое вы собираетесь здесь провести. Если выбранная вами жрица любви в этот момент занята, а никакая замена вас не устраивает, у вас примут заказ на определенное время. Остается внести деньги, и вы свободны. Все обитательницы этих домов худощавы, подтянуты и вежливы. Других не держат.
В русском доме утех – все не так. Выбирай любую, которая свободна, комплекция у всех примерно одинаковая, и цена услуг унифицирована: один рубль за час удовольствия. Женщины неряшливы, в застиранных халатах на голом теле, выходят на улицу и зазывают прохожих, особенно если те под хмельком. Тут же раскрывают халатики и показывают свои прелести. Конкуренция между ними сильная, в средствах не стесняются.
С приходом в город японцев два «чайных домика» превратились в целый городок с раздельным входом для рядовых чинов и офицеров.
Иногда к какому-нибудь (кроме японских) подъезду подкатывал экипаж, и нескольких красоток увозили надолго. Это называлось «их сняли», вернут не скоро.
Днем и особенно ночью Путевая улица жила по своим законам. Здесь собиралось все ворье, сутенеры, наркоманы, весь криминальный мир. Удивительно, но полиция установила тут особый порядок, без разборок и стрельб, не беспокоивший горожан. Что она с этого имела, это уже другой вопрос. Скажите, вам не интересно, откуда мы так подробно и дотошно знаем жизнь Путевой улицы? Секрета нет. Мы проводили целые дни в кустах железнодорожной насыпи, наблюдая эти картины. У некоторых были с собой бинокли. Порнографические открытки нас уже не волновали, хотелось быть ближе к натуре. Старшекурсники выбирали какую-нибудь бабенку и договаривались с ней об «удовольствии» со скидкой, поскольку принимала она их здесь же, на улице за углом, и делиться доходом с хозяйкой было не нужно. Потом как-то сразу повальное увлечение этими наблюдениями пошло на убыль и вскоре иссякло совсем. Мы переключились на другую сторону железнодорожного полотна, где открыли для себя новый мир непознанного: нас ждал Фу-дзя-дян.
Символично, граница между наступающим «прогрессом индустрии разврата» пришлась на железнодорожную насыпь «главного хода». С одной стороны плоды цивилизации, с другой – нетронутая целина древних обычаев Великого Китая.
Улица Китайская
Центром всей торговой, банковской и культурной жизни города была двухкилометровая улица Китайская. Когда-то сам город Харбин, расположенный на полдороге между Уссурийском и Читой, задумывался как центр Управления железной дорогой и, соответственно, с годами развивался. Только все китайское, национальное и традиционное, селилось на Пристани, возле улицы Китайской, а все европейское, деловое и официальное, связанное с Управлением железной дороги, – в Новом Городе, вокруг Большого проспекта.
Китайская улица не очень широка, на четырехрядное движение автомобилей не рассчитана. Вымощена брусчаткой, это граненые гранитные кубики, уложенные на многослойное основание и подогнанные друг к другу с такой тщательностью, что стоять такая мостовая будет сотни лет. С асфальтированием улиц в городе не торопились, а остальные дороги на Пристани были, как говорят, грунтово-улучшенными. Но для рикш и колясок на дутых шинах вполне пригодны.
Пристань с Новым Городом связывал огромный виадук, под которым проходили все железнодорожные пути. Не знаю, как удалось проектировщикам решить эту проблему, но пробок у шлагбаумов в городе я никогда не видел. С виадука открывался прекрасный вид на утопающий в зелени китайский (или буддийский) храм «Ти-ло-сы».
Харбин. Китайская улица
1930-е
Рядом с виадуком, если ехать из Нового Города, начиналась улица Китайская, тянулась через весь город, пока не упиралась в набережную реки Сунгари. По обе стороны улицы располагались ряды магазинов, аптек, меняльных контор, банков, антикварных лавок. Гостиницы, рестораны, кинотеатры. Здания в основном двухэтажные. Магазины, специализированные по видам товаров. Только знаменитая торговая фирма «Чурин и Ко» отличалась трехэтажным пассажем и универсальностью. Здесь можно было купить все: от иголки до автомобиля. Магазины магната-японца «Мацуура» выделялись изобилием товаров, но торговали только тем, что производила Япония. Фирма «Мицубиси» одна из первых установила на крыше своего магазина грандиозную неоновую рекламу с бегающими разноцветными огнями.
Харбин. Здание магазина «Чурин и Ко»
1930-е
Вся Китайская – сплошное море зеркальных витрин, освещенных яркими лампами, огороженных латунными перилами.
Сегодня, говорят, в Харбине проживает около четырех миллионов человек. Наверняка появились новые улицы, более важные и ухоженные, но для меня Китайская навсегда осталась символом капиталистического рая, где с парадным блеском и изобилием соседствуют нищета и убогость прилегающих кварталов.
Запомнилась мне рабочая чайная в полуподвале на улице Биржевой. Так и называлась – «Биржа». Здесь столовались рикши, извозчики, шоферы, грузчики в свободное от работы время.
Каким самостоятельным и сильным казался я себе, когда под вечер, сдав арендованную лодку, шел в эту столовую, чтобы, расположившись среди рабочего люда, заказать себе обед из трех блюд! На третье в «Бирже» подавали стакан чая, сдобренного несколькими каплями вина. Это было фирменное блюдо «Биржи», этим она отличалась от других. Такой обед стоил около тридцати копеек, но позволить себе я его мог не всегда. Только если после обеда у меня оставался 1 рубль, который нужно было принести домой и отдать маме. Если дневная выручка была меньше, я покупал у Гурченко полфунта чайной колбасы (самое большое лакомство Вовки) и гордо шагал до дому. «Гурченко» – это шикарный гастрономический магазин, запах которого начинался за квартал; чтобы пройти мимо него и не глянуть на колбасное изобилие, нужно было собраться с волей. А когда мой рабочий день был совсем неудачным, заходил я в ларек при заводе грека Ипсиланти и выпивал за 5 копеек бутылку «бузы», так назывался греческий национальный напиток, приготовленный по каким-то особым секретам, но очень вкусный.
Харбин. Магазин «Мацуура» на Китайской улице
1930-е
Харбин. Вид улицы
1930-е
И просто пройти по Китайской, поглазеть на витринное убранство, окунуться в море электрического света было интересно. У витрин «Чурин и Ко» можно стоять часами. Кто бывал на Дальнем Востоке – в Благовещенске, Владивостоке, Хабаровске, – тот видел такие магазины. Фирма «Чурин и Ко» строила их по одному типу. На Китайской ни одной вывески, ни одной надписи, кроме как на русском, не было. Исключение составляли китайские аптеки: здесь только иероглифы. Заспиртованные в банках человеческие зародыши с аномалиями в развитии, выставленные в ряд, – это обязательно. Затем змеи, живые и полусонные или засушенные в виде жгутов, а все стены в красивых красных ящичках, отделанных бронзой. В аптеки ходили как в кунсткамеру на экскурсию. При входе в аптеку дверь зацепит мелодичный колокольчик, выйдет хозяин и, будь ты ребенок или взрослый, одинаково вежливо ответит на твои вопросы. В аптеках всегда стоял какой-то пряный запах от массы засушенных трав и снадобий. О мудрости китайской медицины можно было бы узнать гораздо больше, если бы нас это тогда интересовало. Об упущенном остается только жалеть.
Был у отца знакомый аптекарь-фармацевт. Одинокий поляк по фамилии Врублевский. Человек начитанный, грамотный в вопросах китайской медицины, фитотерапии, иглоукалывания (тогда европейцы боялись такого слова) и многих других, именно китайских, экзотических методов лечения. Часто беседовал отец с Врублевским на разные умные темы. Любил отец послушать то, в чем сам не разбирался. Иногда в воскресенье, чтобы дать возможность матери одной побыть дома со своими заботами, брал нас с собой на такие прогулки.
Не знаю, какой доход приносила аптека своему хозяину, но больше одного покупателя я у него никогда не видел. Отделан зал для посетителей был прекрасно. Стены – под красное дерево. От пола до потолка в десятки рядов – маленькие ящички и полки с бутылками одинаковой формы, обклеенными этикетками с латинскими названиями. Запах такой же специфический, как в китайских аптеках. Главное занятие Врублевского – хобби, которое приносило доход и сделало его популярным, – было разведение породистых щенков только чистокровных датских догов, ведущих свою родословную со времен царя Гороха. Обычно взрослые уходили в кабинет и там беседовали часами, а мы с Вовкой с великим удовольствием занимались со щенками. Иногда сквозь приоткрытую дверь можно было расслышать, что разговор идет о «мужской силе». Зная, что отец интересуется спортом, я не понимал другого значения этого слова.
Думаю, что, кроме щенков, аптекарь спасался от разорения тем, что помещение аптеки размещалось в его собственном небольшом домике. Можно было послушать легенды китайской медицины, но облизываться со щенками было интереснее.
Заметив мои успехи в рисовании его щенков и лепке фигурок собачат из пластилина, Врублевский посоветовал отдать меня в ученики его знакомому скульптору-венгру с короткой фамилией Чопп. Любую новую идею отец подхватывал на ходу. Через неделю (шли каникулы) я уже «работал» в учениках у Чоппа. Вся студия скульптора была завалена гипсовыми фигурами людей в натуральную величину. Он выполнял массовые заказы по украшению фонтанов, парковых композиций, подъездов фешенебельных домов. Наверное, он был хорошим скульптором, но еще лучшим он был предпринимателем. В мастерской работали человек десять. Все модели делал сам Чопп, а множить их в десятках экземпляров поручалось подмастерьям. Мне досталось самое интересное: весь день нужно было подносить материалы, воду, глину, песок, гипс и освобождать формы, в которых отливались фигуры, от остатков прилипших кусочков, готовить их к новой заливке. Через неделю я понял, что вся моя деятельность полезна для общего физического развития, но никакой скульптуре здесь меня не научат, и потихоньку смылся. Маленький был, но соображал. Однако кое-какие навыки я приобрел и, главное, узнал названия инструментов и специальные скульпторские слова и долго хвастался ими среди сверстников.
Все это было на Китайской.
С 1932 года улицу заполнили японские коммерсанты и японские солдаты. Как грибы стали расти их магазинчики и магазинища, появились «чайные домики», куда попасть можно было только в сопровождении знакомого японца и только взрослому.
Харбин. Новая аптека на Китайской улице
1930-е
К 1933 году, поощряемые японцами, расплодились фашистские организации, тон в которых задавали бывшие белые офицеры и их повзрослевшие дети.
Китайская улица стала местом погромов и демонстраций. Фашисты-рэкетиры громили тех русских и китайских коммерсантов, которые отказывались вносить дань «на возрождение Великой России и борьбу с мировым коммунизмом». Японских предпринимателей не трогали.
Демонстрации организовывались под лозунгами «Долой коммунизм из Маньчжоу-Го!». Собравшись на Китайской, толпа в несколько сот человек с лозунгами и плакатами, воплями и криками через весь город и виадук направлялась в Новый Город, к советскому консульству. Пройти нужно было около пяти километров. По дороге в толпу вливались новые люди, собиралась не одна тысяча. По пути каждый участник демонстрации мог подойти к специальному столику и «тяпнуть для сугрева» стопку водки (без закуски). Темнело. У других столиков раздавали факелы, которые поджигали на подходах к консульству. Советское консульство располагалось в конце Большого проспекта в тенистом саду за мощными высокими чугунными решетками и крепкими воротами. Цель демонстрации задавалась заранее: с воинственными криками дойти до консульства, окружить его и как можно громче прокричать десяток оскорбительных ругательских фраз вроде «Долой СССР!», «Смерть коммунизму!», «Вон из Маньчжоу-Го!», подкрепив их квалифицированным русским матом. К этому времени все факелы должны быть зажжены, самым активным поручается залезть на решетку и потрясти ее, статисты продолжают орать. Специалисты-метатели должны забросить через решетки десятки «запасных» горящих факелов, авось там что-нибудь загорится. Но и сотрудники консульства, не раз подвергавшиеся таким штурмам, зря времени не теряли, каждый знал свое место и что ему делать. Как правило, к огорчению японских операторов кинохроники, тщательно снимавших «самое интересное», на территории консульства ничего не загоралось. Через полтора-два часа штурм шел на убыль, становилось все тише, и начиналось действительно самое интересное: участники демонстрации подходили к ряду столиков и… обменивали свои факелы на деньги. Не больше одного факела за 1 рубль каждому. Теперь понятно, зачем нужны «запасные» факелы? Специальные контролеры наблюдали, чтобы все было «честно», чтобы никто не подсунул два факела. Факелы были инвентарными, рассчитанными на многоразовое использование. Такие кадры кинохроникеров не интересовали. Мусороуборочные и поливальные машины по-деловому приводили в порядок путь, по которому прошла процессия.
Можно позавидовать четкости организации: в одном месте раздают водку, в другом – факелы, в третьем – лозунги и плакаты и, наконец, в четвертом – рассчитываются. Тысячи бомжей и безработных, русских и китайцев, охотно принимали участие в таких представлениях. Последние, не всё понимая по-русски, уловили, что нужно кричать и шуметь, и «трудились» добросовестно, водку они не пили.
Если бы я не видел все это своими глазами, я не поверил бы в такой рассказ. К сожалению, все это правда.
Запомнилось беспримерное по наглости и трагическим последствиям дело, связанное с похищением пианиста Каспе, сына известного ювелира Каспе, имевшего один из самых знаменитых ювелирных магазинов в Харбине. Его похитили прямо после концерта, который он давал в одном из театров. Потом отец получил от него письмо с просьбой выплатить огромную сумму похитителям. Отец был готов расстаться с деньгами, но вмешалась полиция, устроила засаду, а бандиты за деньгами не пришли. Предупрежденные бандиты перепрятали жертву в другое место, а измученный отец получил по почте отрезанное ухо сына – последнее предупреждение. Когда полиция все же настигла шайку, бандиты успели уйти, оставив труп пианиста в погребе, где его прятали. Шайкой руководил полицейский чин из эмигрантов – отсюда неуловимость.
Фашисты всех мастей и оттенков открыто заявляли, что рэкетом и выкупом похищенных они собирают деньги на содержание своей партии, а конечная цель у них – свержение коммунизма во всем мире, и в первую очередь в России.
Известен случай, когда в номер гостиницы, где остановился прибывший на гастроли Федор Шаляпин, ворвался какой-то авторитетный фашист и потребовал от Шаляпина денег на «возрождение России», для своей партии. Ярость Шаляпина была неподдельной. Он вышвырнул фашиста из гостиницы и долго не мог успокоиться. Фашистские организации в Харбине объединялись под общим названием «Народно-патриотический союз России». Знает ли наш сегодняшний Баркашов о славе своих харбинских предшественников?
Жить с каждым днем становилось все труднее. Стало небезопасно выходить на улицу: легко нарваться на провокацию.
В 1935 году Советский Союз отказался от своих прав на Китайско-Восточную железную дорогу.