К четырём часа вечера 17 декабря на Мойку подтянулся последний из заговорщиков ликвидации Распутина как диспутанта и вредителя российского общества, неугодного соотечественника и союзника иностранной разведки. Такие, по крайней мере, распускались слухи в некоторых малозначительных кругах светского общества о Распутине. В частности, от тех, кто был недоволен правителем империи, но не был противником собственно монархии.
Владимир Пуришкевич только что освободился от дневного заседания в доме картёжников, где вёлся диспут по поводу тайных организаций, именуемых «красным движением», или скрытых революционеров. О создаваемом тайном обществе, собираемом из крестьян, но где большую процентность имели граждане, работающие на фабриках, заводах, имевшие недовольствующие взгляды по поводу налогообложения, большого трудового дня, в частности, и ряде других прижимов свободы личности. Создаваемых в связи с дороговизной и дефицитом.
– Прошу прощения, господа, – притворно запыхавшись, произнёс черносотенец.
Дверь в небольшую комнатку, расположенную чуть ниже первого этажа, только с маленьким для вентиляции окном, в зимнее время оно было схвачено морозом и трудно открывалось.
– С офицерскими политиками разделялись, я не заметил, как пробежало время, – сказал Пуришкевич.
Он, словно у себя в доме, снял полушубок, кинул его на кресло, поспешив самостоятельно разлить чай в кружку. Самовар был только согрет.
– О! Крендельки, пирожные, булочки с маком? – улыбаясь, спросил он, обращаясь к хозяину подвала дворца.
Юсупов закрыл за ним дверь. Спустился с порога из двух лестниц. Кивнул положительно Пуришкевичу.
– Для Григория?.. – заговорщицки не снимая улыбки, спросил Пуришкевич.
На его вопрос ответил Сухотин. Он, как всегда, скромно прижимал локти к комоду.
– Для него, родимого… – так же заговорщицки сказал поручик.
Пуришкевичу слова сотоварища понравились.
– А чем поить старика будем? – спросил он.
Юсупов достал бутыль вина.
– Пьёт? – спросил монархист.
– Будет. Куда он денется, – ответил князь Юсупов, – не будет – насильно вольём, паскуде!
Откуда взялась ярость к «царскому другу» у наследника Сумарокова-Эльстона, Феликс не знал и сам. Но в действительности в нём играло юношеское стремление показать себя перед старшим сего круга депутатом и показать себя политически настроенным быть полезнейшим государству, что удавалось трудно. Сам Юсупов-младший не был любителем интриг, но его захватывал дух борьбы, где было бы больше лично его сторонников. Не скрывал он для себя, что если бы и не было богатого дворца, да и самого его не было бы общества «пяти» а не было бы Пуришкевича, не было бы поля для открытия своих возможностей.
Пуришкевич и князь Юсупов познакомились на одном из балов, устроенном по поводу торжества в честь Зинаиды Николаевны Сумароковой-Эльстон, урождённой Юсуповой. Шутка за шуткой – рьяные мужчины нашли общий разговор. В пылу разгара праздника среди гостей именин они остались за столом. Мысль Пуришкевича о поддержании монархической деятельности новой группы предприимчивых политиков укрепляла в мыслях юного князя царственную позицию.
– Совершенно с вами согласен, юный друг, – льстил подвыпивший Пуришкевич, ласкал слух юного подпольщика.
– Россия нуждается в укреплении с действующим рядом особо приближённых к нему лиц. Ведь взять, к слову, аналитически настроения коммунистов, забивающие углы всей державы, – шутил он. Потерял вдруг мысль, – …Разворуют! Уничтожат! Что не добила в своё время германская армия, то сделают эти… большевики. Как понимаю, так об их названии. Такие малодумающие организации, из-за которых нам в четырнадцатом пришлось толкать все свои силы, людей. А ещё турки… революционеры… – сказал он, не исключив возможность, в красноречии поддержав юного князя. Князь редко поддерживал охмелевших гостей, но заметил в столь подпитом собеседнике мысль его глубоких идей. Феликс молчаливо согласился.
– А это их предводитель… – гадал Пуришкевич.
– Ульянов, – подсказал Юсупов, он был едва знаком со скрытым движением лидера рабочей партии, слышал о нём лишь где-то в отделах полицейского надзора.
По стенам зала раздавалась музыка. Часть гостей всё больше покидала стол, оставляя недоеденными закуски.
– Кто он?!. – продолжал негодовать монархист. – Негодяй! Протестант. Жизнь ему даёт такой роскошный вариант… А он? В поле!.. С этими… коммунистами!..
Пуришкевич, подумав над своими мыслями, сплюнул в душе. Юсупову понравилась речь знатного дипломата. Его новый знакомый, гость Зинаиды Николаевны, хотел развернуться, продолжить трапезу с недоеденным куском свинины, но обратил взор к графину.
Сам Пуришкевич редко выпивал, но в тот вечер он, забыв о своей морали, только пригубив в начале мероприятия для поддержки поздравления милой хозяйки дома Юсуповых и найдя свободные уши, решил высказаться. К тому же на днях его жена избавилась от болезни и ожидала плод, в себе черносотенец ощущал праздник. Как вдруг он развернулся к юноше. Тот о чём-то размышлял и, уже практически не взирая перед собой ни на кого, в ближайшие минуты собирался покинуть веселие и отправиться к жене. Ирина в этот день искала в себе силы, супруги оба искали сил для зачатия второго ребёнка.
– А Распутин?! Этот лизоблюд! – произнёс, обращаясь, как он считал, к другу тобольского крестьянина. – Кстати, где он?
– Думаю, опять в Зимнем. Там поближе к Её Величеству, – подумав, сказал князь.
– О! Опять у царских покоев! – возмутило Пуришкевича. – Что он там всё трётся, негодяй!
– Посидел бы с нами. Пообщался с простыми людьми, – казалось, Пуришкевич успокоился, но про графин с водкой словно забыл. И снова продолжил: – Так не-ет. Куда ему, простому мужику, нровочитому лакею, быть с его друзьями. Негодяй, лизоблюд! Вся нищета от Распутина!
Он потянулся к графину, чтобы наполнить свой бокал. Налив туда четверть водки, поднёс ко рту, чтобы выпить, но тут алкоголь, что так и не влился в него, попал не туда. Пуришкевич поперхнулся от слов князя.
– Агент германской разведки… я слышал, – предположил, сказав свою точку зрения, юный князь.
Но тут депутат Думы быстро восстановился, затерев салфеткой брызги, попавшие на чиновничий костюм.
– Да ты что?! Князь, – поинтересовался он.
Такое известие было на руку завистнику-дилетанту.
– И надёжна информация такая? – Пуришкевич словно протрезвел.
Юсупов долго не мог молчать, но пытался сдерживаться от государственной тайны. Собственно, государственной тайной это не было, суждения по поводу слухов Петрограда хоть и имели величественную значимость, но, по крайней мере, никогда не имея тому подтверждение.
– Мой друг из коллежского университета нашёл архивное дело о том, как некий Григорий Новых, крестьянин Тобольской губернии, житель Российской империи был связан сношениями со шпионской группой Вильгельма II.
– О как! – удивился его собеседник.
Про то, что кругом было веселье, он словно забыл.
– Ну, есть такое. Но кто?.. Как?.. Почему никто не говорит? Потому что не знает.
Князь достал графин с гранатовым соком, отлил себе в фужер. Пуришкевич покосился на графин с водкой. Проигнорировал её. Всё сказанное князем ему было интересно. В планах организации, куда он входил, «Подпольщики России», давно были переворот и отстранение Николая от престола, которое какими-то принципами или людьми, морально поддерживавшими царя, отсрочивалось. И слухи, опять же не по подтверждённым доводам, сетовали об отношениях между царицей германского происхождения и её другом Распутиным.
– Вы знаете, князь, я полагаю, этому необходимо уделить больше времени, – посоветовал, подумавши, Пуришкевич князю.
Юсупов, подумав, пожал плечами.
– Вы знаете, Владимир, – он оглядел монархиста, решая, можно ли ему доверять, – у нас есть свой своего рода небольшой кружок, – признался князь, Пуришкевич был весь во внимании. – В нём собираются люди, преданные царю, и те, кому небезразлично будущее империи. Пока нас немного. Всего трое, но мы ищем сподвижников. Думаю, Владимир Митрофанович, вы нам подходите, – сказал Юсупов.
– Я весь во внимании! – отозвался депутат-черносотенец.
Юсупову понравилось поведение этого с виду дилетанта. Подзадоренный слегка выпитым алкоголем, князь являл в себе истинное желание принять чиновника в монархический кружок, но главный вопросом являл в себе – не был ли тот масоном. Впрочем, тому ещё следовала проверка принадлежность к иностранным скрытым организациям.
– Тогда я прошу вас прийти в срок к углу нашего дома в четверг ровно к девяти часам вечера. Сможете? – заискивающе спросил его князь.
Пуришкевич, увлечённый желанием приблизиться к дому Юсуповых, спешил согласиться.
Следующая их встреча состоялась на углу дома на набережной Мойки, 94, где ранее была их встреча внутри помещения, где некогда проживала кухарка с двумя её маленькими детьми. И ныне располагалась «штаб-квартира» юного князя и его общества. В одной из следующих встреч в подвале, это был ноябрь 1916 года Пуришкевич, доказал свою верность антимасонству тем, что принёс табак, в котором содержался сбор, являвшийся болеутоляющим для военных и одурманивающим. Английский бренд, бывший для некоторой части человечества наркотиком.
– Ха-ха-ха, – русский поручик, с недавнего времени комендант Ясной Поляны по сепаратному договору о прекращении военных действий между Россией и Швецией, имел время бывать в доходном доме Петрограда возле Невы. Оставляя жену в местах отбывания службы. На то время поручик был уволен со службы, но по директиве, как военнообязанный к службе его величеству, но роль миротворцев между Берлином и Петроградом государь России счёл в бесперспективности подобных усилий, сохранял статус временного коменданта. Затянув скрутку с heroin, он почувствовал весёлость и блаженство. Но продолжал внимать рядом своих друзей.
– Хороша штука. Господа, Володька – наш парень. А масон он или не масон – это всё… дурь, – он вновь рассмеялся.