Подошла она к ним, поклонилась и говорит:
— Можно, я у вашего костра посижу, отдохну недолго, а вы мне объясните, правильно ли я иду в город, не заблудилась ли?
Они говорят:
— Садись. Сейчас жаркое поспеет, мы тебя угостим.
Сидят они, смотрят, как коза румянится, жир на угольях шипит.
Один из них и говорит:
— Как тебя зовут и зачем тебе надо в город?
Она отвечает:
— Зовут меня Аниска, а в городе меня подруга ждет.
Он говорит:
— А я Жано, по прозвищу Срежь-кошелёк.
Второй говорит:
— Я Жако — Трах-по-голове.
Третий говорит:
— Я Мельхиор — Нож-в-бок.
Тут она поняла, куда попала, скорей вскочила, хотела убежать, а они её за руки схватили и опять посадили на место.
Она взмолилась:
— Добрые разбойнички, не убивайте меня. Вам от этого никакой пользы не будет, а меня подруга в городе ждёт.
Они смеются и говорят:
— Зачем нам тебя убивать? Мы честные разбойники. Бедных людей не трогаем, а грабим тех, у кого есть что взять.
— Тогда, — говорит она, — отпустите меня.
— Нет, — отвечают, — не отпустим. Живём мы тут без женской заботы. Все обносились, камзолы у нас драные. Сшей нам по новому камзолу — тогда отпустим.
— Из чего ж я вам камзолы сошью? — спрашивает Аниска. — У меня ничего нет.
— Это не твоя забота — у нас найдётся. Вот поужинаем, а там ты с нас мерку снимешь и с утра сядешь за работу.
Поели они и Аниске дали. Затоптали костёр, взяли её за ручки и отвели в пещеру. А там всякого добра целые горы навалены — и фламандские сукна, и византийские дорогие оксамиты. Чего только нет!
Нашлись и ножницы — золотые кольчики, и костяной игольник с золотой иглой, и золотой напёрсток: у домовитой горожанки вместе с поясом отняты были. А ниток нет. Расщипали они шёлковое покрывало на нитки, дали ей, а сами ушли и тяжёлую дверь заперли за собой на замок.
С утра Аниска села за работу. Весь день шила, не разгибая спины, и к вечеру первый камзол кончила. Срежь-кошелёк померил и похвалил. На второй день она сшила второй камзол. Через двенадцать дней все двенадцать готовы.
Она говорит:
— Я всё по уговору выполнила. Теперь отпустите меня. Меня в городе подружка ждёт.
— Дольше ждала, меньше осталось. Не можем мы тебя отпустить. Скоро зима, а у нас нет тёплых плащей Без плащей, в камзолах, мы замёрзнем и заболеем. Ты уж нас пожалей, сшей нам по плащу. Тогда отпустим.
— Из чего же я вам тёплые плащи буду шить? У меня нет ничего.
— А это не твоя забота.
Притащили ей мехов целую гору. Тут и беличьи шкурки, и пышный бобровый мех — проезжего купца ограбили.
Вот Аниска села, сидит, шьёт, спины не разгибает. И через двенадцать дней сшила все двенадцать плащей. Она говорит:
— Теперь я всё по уговору выполнила. Отпустите меня в город, меня подружка заждалась.
— Дольше ждала, меньше осталось. Мы тебя отпустим, кто же нам старые камзолы залатает?
Села она камзолы латать. Не простые заплатки кладёт, а старается покрасивей. Одну заплатку вырезала полумесяцем, другую сердечком, третью цветком ромашкой, четвёртую лучистой звездой. Сама латает, а про себя думу думает:
«Неужто в родной дом не вернусь, неужто не свижусь с отцом да с братиками. И Анка-подружка меня заждалась. Скоро и ждать перестанет. Как мне отсюда выбраться? Добром меня не отпустят. Притворюсь, что мне уходить не хочется».
Разбойники к ней привыкли, обращаются очень хорошо, только из пещеры не выпускают. Срежь-кошелёк приносит ей лесные ягоды. Трах-по-голове выбирает ей за ужином лучшие куски. Нож-в-бок поймал живую белочку, принёс за пазухой, только рыжий хвостик наружу торчит. Подарил Аниске, чтобы ей в пещере не скучно было.
Наложила она заплаты на все двенадцать камзолов. Они на них любуются, насмотреться не могут, говорят:
— Какая же ты мастерица! Нам такой второй вовеки не найти.
Она отвечает:
— Заплаты неплохие, а камзолы-то грязные. Постирать бы надо, а воды нет.
— А это не твоя забота. Мы тебе воды натаскаем.
— Нет, — говорит Аниска. — Эта вода не годится. Надо мне проточную воду, чтобы грязь подальше унесла. Надо мне песок, чтобы пятна оттереть, надо мне крепкий древесный сук, чтобы пыль выколотить.
Они говорят:
— Это надо в лес идти, к ручью.
Отомкнули они тяжёлый замок, распахнули двери, выве её из пещеры. Она щурится от солнечного света. А весь золотой и багряный — осень уже наступила.
Привели разбойники Аниску к ручью, сами сели на бережку, сторожат, а она стирает, старается. Трёт камзо песком, древесным суком, будто вальком колотит. Отстирала первый камзол, показывает:
— Хорошо ли?
— Ох, хорошо, лучше не бывает.
Взяла она второй камзол. В ручей опустила, песком трет, древесным суком колотит. Отстирала.
— Хорошо?
— Ох, хорошо!
Взяла она третий камзол, опустила в воду, зовёт:
— Трах-по-голове, подойди-ка сюда!
Он откликается:
— Чего тебе?
А она:
— Да подойди ты поближе!
Он подошёл, а она как размахнётся и древесным суком его трах по голове.
Сук пополам, голова цела. Разбойники хохочут!
— А ну-ка, ещё разок попробуй!
Трах-по-голове трёт голову рукой и тоже смеется:
— Ещё тот сук не родился, чтобы мою башку расквасить.
А Аниска чуть не плачет, размахивает обломком, кричит:
— Настоящие вы разбойники, совести у вас нет! Я двенадцать плащей смастерила, двенадцать камзолов сшила, двенадцать починила и ещё три отстирала. Остальные сами достираете, небось руки не отвалятся. Не стану я о вас заботиться, раз вы обещались меня отпустить, а сами слово не держите.
Разбойники посмеялись досыта и говорят:
— А девчонка-то права. Нехорошо мы поступили. Впрямь по-разбойничьи. Смастерила она нам двенадцать плащей, двенадцать камзолов сшила, двенадцать починила, три постирала. Уговор дороже денег. Отпустим её.
И отпустили.
— Уходи поскорей, как бы мы не передумали!
Глава пятнадцатаяПОЛЁТ
еожиданно деревья расступились, и Аниска увидела невдалеке городок и прямую дорогу, по которой горожане ездили за дровами. У Аниски от радости сердце подпрыгнуло в груди, и она скорей побежала по дороге.
Она столько раз повторяла разбойникам, что в городе ждёт её Анна Ярославна, что сама этому поверила и теперь очень торопилась поскорей встретиться.
Внезапно подул холодный ветер, набежали тучки и пошёл дождь. И не успела Аниска вскрикнуть, когда первая капля упала ей за шиворот, как уже дождь пролился пеленой, будто там наверху прорвало плотину. И не успела Аниска опомниться, как вся насквозь промокла, а пронзительный ветер бил её по икрам тяжёлым мокрым подолом платья, подгонял её — беги-и-и!
Вот она добежала до первого дома и прижалась к стенке. А надо вам знать, что дома там в городах строили так, что второй этаж выступал далеко над первым, и люди, протянув руки из окон домов, стоящих по обе стороны улицы, могли бы коснуться друг друга кончиками пальцев. И конечно, сухой человек под навесом такого дома не промок бы. Но Аниска была уже насквозь мокрая и, понятно, не стала суше.
Когда она немного отдышалась, то услышала, что не только ветер свистит и дождь плещет, но откуда-то близко носятся людские голоса и звуки песни. Она оглянулась и увидела, что рядом с ней дверь. Тогда она подвинулась поближе, приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Там в большой, низкой комнате вдоль закопчённых стен сидели на скамьях люди, ели и пили, стучали кулаками по столу и горланили песни. Между столов проворно пробиралась бойкая служанка, торопливо подавала и убирала тарелки и кружки, на ходу отвечая шуткой на шутки гостей. На дальнем конце комнаты горел в очаге яркий огонь, и поварёнок вертел над ним длинный железный прут, весь унизанный курами и голубями. Аниска переступила порог.
Служанка тотчас заметила её, подошла, оглядела с ног до головы и остановилась взглядом на Анискином поясе, на котором висели ножницы — золотые кольчики и сумка с игольником и напёрстком. Служанка приветливо улыбнулась и сказала:
— Заходи, заходи, девочка. Садись поближе к огню, посуши своё платьице. Что ты хочешь покушать — куриную ножку или половинку голубя? А может быть, и то и другое. Ты не стесняйся! Если у тебя нет денег, я, так и быть, согласна за ужин и ночлег взять вот эти твои ножницы.
— Нет, — сказала Аниска, — эти ножницы не мои. Я не успела вернуть их тем, кто мне их дал, но обязательно верну при встрече.
— Ах, нет? — сказала служанка. — На нет и ужина нет. Убирайся отсюда, побродяжка!
— Подождите меня гнать, — попросила Аниска. — Сперва скажите мне, где здесь остановилась киевская княжна. Вы только скажите, и я сама уйду.
Служанка упёрлась руками в бока и громко рассмеялась.
— Ты что же, собралась в гости к княжне? — насмешливо спросила она. — Вид у тебя самый подходящий! Только твоя княжна давным-давно здесь проехала и теперь наверно, в Париже. А ты убирайся отсюда! — вдруг закричала она. — Пошла, пошла, ничтожная побирушка, пока я тебя метлой отсюда не вымела.
На её крик хозяин таверны — а его сразу можно было узнать по высокому колпаку и засаленному переднику, — на её крик хозяин встал от стола, за которым пил со своими гостями, и крикнул:
— Эй ты, Кларинда, помолчи-ка! Где это видано, выгонять маленьких девочек в холод и непогоду?
— Что же с ней делать, хозяин? — спросила Кларинда.
— А ты пожалей её, дай ей полную с верхом миску объедков, а потом уложи спать на сеновале. А утром снова дашь ей полную миску и отпустишь с миром. Нас от этого не убудет.
— Слушаюсь, хозяин, — ответила Кларинда. — Вам видней.
Она накормила Аниску, отвела её на сеновал и ушла.
Аниска поглубже зарылась в мягкое сено, повернулась на бочок, поджала ноги, свернулась калачиком, подложила руки под голову и вдруг вся вытянулась как стрела и полетела.
Крыша сеновала раздвинулась и пропустила её, и Аниска полетела по чистому звёздному небу. Она отталкивалась носками, разгребала воздух ладонями, пролетела над городскими крышами, загребла одной рукой, обогнула высокую колокольню — колокола закачались и закивали ей.