Я невинно спросил:
– А вы гадали?
– Как все… – смутилась цыганка. – Кушать же надо было…
– А вы сами верили в то, что говорили?
Зара засмеялась:
– Да как сказать…
– А мне скажите что-нибудь.
– Нет, неудобно… – Она снова посмотрела на мужа.
– Это ты брось! – сказал он строго.
– Отчего же, мне очень интересно, – обернулся я к нему.
– Одни говорят – гадалки обманывают, другие – все правда.
– Ерунда это, – махнул рукой Денисов.
Меня распирало любопытство:
– Я прошу, пожалуйста.
Зара снова засмеялась и, чтобы как-то обойти мою настойчивую просьбу, сказала:
– Вы молодой, симпатичный. Все ваши желания исполнятся…
…Когда я возвращался в станицу, когда проезжал по ее полудремотным улочкам, размышляя об отношениях Чавы и Ларисы, ко мне все время возвращался открытый, красивый смех Зары, ее слова: «Все ваши желания исполнятся…» Оказались бы они пророческими. Потому что мои мечты все больше и больше были заняты беленькой стройной девушкой с синими глазами…
4
Случаются в жизни светлые дни. Такой задастся прямо с утра: одаряет приятностями, легкими встречами, делами, которые тебе по душе. Радостный мотив звучит у тебя в голове, и ты бубнишь его до самого вечера.
Но бывает, что ломается весь день, одна дрянь налезает на другую, и так тошно на душе – хоть беги куда глаза глядят.
Все началось с того, что я, идя утром на работу, услышал, как две старухи, завидев меня, захихикали и стали шептаться.
Я разобрал лишь одно слово – «таредор».
И только подходя к сельсовету, понял, что прохаживались они на мой счет. Значит, тореадор… Докатилось-таки в станицу мое бегство от этого проклятого бугая.
В деревне ничего не скроешь. Факт сам по себе пустячный, мелочь жизни, как говорится, но я страшно огорчился.
На заседании исполкома сельсовета я впервые так близко столкнулся с Ларисой. Мы сидели за столом друг против друга. Я смотрел на ее чуть улыбающееся лицо и думал: знает она или нет? «Наверное, знает», – промелькнуло в голове. Зачем ей тогда было бы улыбаться? И румянец на моих щеках то затухал, то разгорался с новой силой…
Заседание задерживалось. Ждали Нассонова, председателя колхоза. Для меня это было пыткой.
Председатель пришел суровый. Сел рядом с Ксенией
Филипповной и стал молча вертеть в руках карандаш.
Крепкий, с мощной загорелой шеей и покатыми плечами, с синевой на тяжелом подбородке…
Когда я выступал с планом мероприятий по профилактике преступности, организации дружины, работе с несовершеннолетними, ведению бесед и установлению постоянного стенда «Не проходите мимо», он только раз с любопытством посмотрел на меня. А в конце спросил:
– И много надо грошей на твои витрины?
– Стенды, – поправил я.
– Сколько? – повторил Нассонов.
– Мы прикинули, – вмешалась Ксения Филипповна, подсовывая ему листок. – Тут все указано. Не обедняешь, Геннадий Петрович.
– А ты в чужой карман не заглядывай, – добродушно огрызнулся тот, читая бумажку. – За свой держись крепче… – И, поставив в углу листка крупную подпись, сказал мне: – Зайди в бухгалтерию. Наряд отнеси Катаеву в мастерские. Заодно поговори с ним. Наш комсомольский атаман. Вы, молодые, легче договоритесь. Мне и без ваших дел – хлебать не расхлебать. Завтра из области приезжают.
– А план согласован чи не? – спросил вдруг с места парторг колхоза Павел Кузьмич.
– Я показывал председателю исполкома сельсовета товарищу Ракитиной, – ответил я.
– Э, казак, так дело не пойдет! – улыбнулся парторг. –
Вот ты хочешь народную дружину организовать. Это хорошо. Да ведь у нас уже организовывали, и не раз. А ничего не вышло. Не тех хлопцев подобрали, вот такая заковыка.
Так что, значит, надо с партийной организацией посоветоваться, с комсомольским активом. И с другими тоже.
Подскажем. Одна голова хорошо, а две лучше. Потом, в сельсовете есть постоянная комиссия по социалистической законности. Ты с ними говорил?
Я растерянно оглянулся. Присутствующие засмеялись.
– Очень резвый, – сказал кто-то. – Думает сам навести порядок.
– Товарищи, – вступилась за меня Ксения Филипповна,
– товарищ Кичатов – у нас работник молодой. Здесь я промашку дала. Но в целом у него интересные предложения. Мы потом в рабочем порядке посоветуемся с кем надо и все вопросы утрясем…
Я боялся встретиться взглядом с Ларисой.
С предложением Ракитиной согласились, и заседание продолжалось. Перешли к другим вопросам. Дали слово
Ларисе.
Говорила она тихо, поминутно оглядывая всех. Ее голос, высокий и мелодичный, журчал, как ручей. А в руках мелко-мелко подрагивал блокнотик с карандашом.
Слушали ее внимательно, потому что она всех заражала своим волнением.
Говорила она о том, что пропадают, исчезают всякие там старинные сабли, уздечки, макитры, кружки, сделанные народными мастерами, о том, что их следует отыскивать по хуторам, собрать и сделать в клубе нечто вроде музея.
И вдруг я подумал о том, что каждый день, утром и вечером, пью молоко из макитры, на которой нарисован огненно-красный петух. И когда сажусь писать письмо
Алешке, перед моими глазами ярким пятном будто светится задиристая, вытянувшая в крике шею птица, словно вот-вот вырвется громкое «ку-ка-реку».
Ларису поддержали. Кто-то вспомнил, что у него дома есть старинные шаровары с лампасами, у того – расписная кружка, у этого – носогрейка, оставшаяся еще от прадеда, боевые регалии с первой империалистической войны, икона с красивым окладом…
– Иконы не надо, – сказал Павел Кузьмич, – музей не церковь.
– Почему бы не собирать и редкие иконы, настоящие произведения искусства? – возразила Лариса. – Вон в
Москве, в Третьяковской галерее, сколько икон работы великих русских художников…
Парторг, подумав, согласился:
– Ну если действительно великих мастеров, то можно.
Только где у нас такие?
– Ясно, – подытожил Нассонов. – Не возражаем. Действуй. Собери ребят, девчат… Шукайте. Авось на Эрмитаж нашукаете.
– А шкафы, стекло? Когда нашу комнату освободите?
– И тебе нужны стенды? – отмахнулся Нассонов. –
Своими силами.
– Петрович… – усовестила его Ксения Филипповна.
– Ладно, сделаю, сделаю что-нибудь…
И заговорил о том, что в воскресенье – троицын день.
Надо организовать всякие мероприятия, чтобы отвлечь людей от попов и пьянства.
…И так получилось, что через час мы с Ларисой шли к колхозным мастерским, напрямик, полем с подсолнухами.
Смешно было ехать к Катаеву на мотоцикле какой-то километр. Над тропкой нависали тяжелые черные лепехи подсолнечника. Их желтые лепестки устилали крепко прибитую землю.
Я отставал на полшага, чтобы видеть ее тоненькую фигурку, перетянутую по талии пояском-цепочкой.
Она обернулась:
– Значит, сопровождаете, Дмитрий Александрович?
– Тогда уж лучше «товарищ Кичатов».
– Хорошо, буду звать вас Димой. Согласны?
– Не возражаю.
Еще бы я возражал! Идем, молчим. А что дальше?
– Нужное мероприятие вы задумали, полезное… (Что за чушь я несу)?
– Вот и помогите нам. У вас мотоцикл. Бываете на хуторах.
– С удовольствием! – (Я был только в Крученом. Интересно, что она имеет в виду)? – Пожалуйста, можем поехать вместе.
– Можем, – просто согласилась она. Я забыл о «таредоре». День цвел вокруг золотыми кокошниками подсолнухов, синел светлым небом…
Я уже не помню, что мы говорили друг другу. Но и ее, как мне показалось, очаровало поле.
Возле мастерских трое оголенных по пояс ребят, перемазанных в масле, с блестевшими от пота спинами, втаскивали по стальным трубам дизельный движок в кузов грузовика.
Грузовик был мне знаком. Вчера недалеко от центральной усадьбы шофер чуть не наехал на ребенка. Я
проверил тормоза. Они барахлили. Водитель Федор Колпаков дал мне слово, что на неисправной машине из гаража не выедет…
Что ж, проверим.
Мы поздоровались. Катаев был среди ребят. Он кивнул нам: подождите, мол, закончим, тогда поговорим.
Установив движок, ребята спрыгнули с кузова, убрали трубы, закрыли борт.
Из мастерских вышел шофер Федя. Он старался не смотреть на меня. По его лицу было видно, что машина в том же состоянии, что и вчера.
– Довезешь? – спросил его комсорг.
Тот что-то буркнул. Я попросил у шофера ключи.
Федя кивнул на кабину:
– Там. – И отошел в сторону, вытирая руки ветошью, всем своим видом стараясь показать, что он здесь ни при чем. Я тронул машину, проехал немного и затормозил. Так и есть! Педаль легко дошла до упора, а грузовик продолжал двигаться. Я остановился на ручном тормозе. Подал назад.
Спрыгнул на землю.
– Не довезет.
Федя молчал.
А один из парней развел руками:
– Не волнуйся, начальник. Здесь и десяти километров не будет… по степи…
– Не повезет, – отрезал я.
– Товарищ начальник… – просил парень. Катаев оборвал его:
– А ты не суйся, Егор. – И, бросив тряпку в кузов, ругнул Федю: – Дурень! Полтора часа втаскивали, пуп надрывали.
Он хотел выругаться похлеще, но, оглянувшись на
Ларису, промолчал.
– Что же делать? – спросил шофер.
– Везите на другой машине, – сказал я, отряхивая ладонь о ладонь.
– Нету другой, в разъездах, – мрачно сказал Федя. – А
не отвезем, председатель взгреет по первое число. – Он усмехнулся. – И вам кое-что перепадет.
– Плевать я на него хотел! – Это было, конечно, слишком, но я разозлился. Прибавьте к этому – рядом сидела
Лариса и все слышала.
Федя Колпаков зашел в мастерские и вскоре вернулся насвистывая. Катаев сказал нам с Ларисой:
– Подождите. Умоюсь, поговорим. Но разговор не состоялся.
Председательский «газик», как разъяренный зверь, резко затормозил возле нас, принеся с собой клубы пыли.
Нассонов вылез из-за руля и коротко приказал шоферу:
– Езжай. Под мою ответственность. – И спокойно посмотрел на