Как могло случиться такое? — спрашивали мы себя. И тут же отвечали: в жизни возможно всякое, где-то секретарь сельсовета, не заглянув в метрические записи, подтвердил дату и место рождения; где-то работник отдела кадров формально отписался. Мало ли как могло быть. И вот теперь после повторной проверки обнаруживались неожиданные факты.
Однажды в разговоре с Павловым я высказал свои соображения на этот счет.
— Люди — не прозрачные стеклышки, — сказал Владимир Васильевич. — Они меняются с годами: скрывают то, что невыгодно, выставляют напоказ то, что характеризует их с лучшей стороны, иные хитрят, мошенничают… Нелегко, ох нелегко понять человека! — заключил он.
Как-то утром, не заходя в отдел, я пошел в авиаэскадрилью. По моим наметкам, мне нужно было поговорить там о летчиках, штурманах, работниках аэродромного обслуживания.
С командиром эскадрильи подполковником Сарычевым я один раз уже встречался в штабе. Тогда на меня произвела впечатление его аккуратность: подворотничок был свеж и накрахмален, китель хорошо пригнан, на брюках выделялись острые складки, сапоги сверкали зеркальным блеском. На этот раз его костюм отличался особенным шиком. Я невольно залюбовался подполковником: выше среднего роста, широкоплечий, статный.
Я попросил Сарычева рассказать мне о людях, работающих в эскадрилье.
— Максим Андреевич, народу у нас много, о всех я не смогу вам рассказать, но смею заверить: люди у нас хорошие, проверенные. Правда, есть один товарищ, которым вам следует поинтересоваться, — уверенно проговорил подполковник, будто этот вопрос был для него давно решен.
— Кто он такой?
— Лейтенант Кузьменко, работает на аэродроме. Однажды он признался, что живет под чужой фамилией.
— Вот как? Когда же и почему он сменил фамилию?
— Знаете, я счел неудобным расспрашивать его об этом.
— Как же так, Степан Ильич? Работаем на таком объекте, — упрекнул я.
— Понимаю, виноват, но вот получилось, не осмелился спросить, — оправдывался подполковник. — Честно говоря, полагал, что вам известно о нем.
— Где он был во время войны? — спросил я.
— Воевал, имеет награды, — Сарычев поправил орденские колодки на своем кителе.
— К слову, Степан Ильич, вы на каком фронте воевали? Не обижайтесь, спрашиваю просто для знакомства, — сказал я, опасаясь, что подполковник расценит мой вопрос как недоверие к нему.
— Чего же обижаться. Я служил в санитарной авиации, два года в Иране, затем на Первом Украинском фронте, был ранен. После выздоровления служил в Забайкалье и на Дальнем Востоке.
При дальнейшей беседе выяснилось, что оба мы родились в Поволжье. Я бывал в тех местах, которые называл Сарычев.
— Правильно говорят, два человека всегда найдут общие интересы, — сказал подполковник. — Заходите, будем друзьями.
Назавтра я посмотрел личное дело Кузьменко Григория Павловича. Наспех написанная справка сельского Совета указывала год и место рождения; не без удивления я прочитал в анкете: Кузьменко имеет звание Героя Советского Союза.
Вечером я доложил начальнику отдела о результатах встречи с Сарычевым и о лейтенанте Кузьменко.
Павлов разрешил мне поговорить с лейтенантом.
По моему вызову Кузьменко явился без опозданий. Увидев на его груди Золотую Звезду Героя Советского Союза, я с недоумением подумал, почему же командир авиаэскадрильи не сказал мне об этом.
— Лейтенант Кузьменко, — представился он, войдя в комнату заместителя командира эскадрильи, где я ожидал его.
— Когда и за что вы получили звание Героя Советского Союза? — спросил я его после нашего знакомства.
— В сорок третьем, за форсирование Днепра.
— Расскажите, пожалуйста, о своей жизни, о службе.
— Понимаю, чем вызван ваш интерес ко мне, — сказал Кузьменко. — Я живу под чужой фамилией. Давно собирался зайти, покаяться, да вот…
— Ну что ж, сделать доброе дело никогда не поздно. Расскажите, как это случилось?
Кузьменко снял фуражку, сел и, получив разрешение, стал не спеша закуривать, должно быть обдумывая, с чего начать рассказ. Красивое, моложавое лицо лейтенанта разрумянилось.
— Токарев я, по-настоящему, Петр Иванович, — начал взволнованно лейтенант. — Перед войной закончил среднюю школу, хотел поступить в авиационный институт. Не прошел по конкурсу. — Он сделал глубокую затяжку и выпустил целое облако дыма. — Вернулся в свою деревню, это в Рязанской области, и, черт меня дернул, принял магазин сельпо. Думал, годик поработаю и опять подамся в институт. При первой же ревизии у меня обнаружилась недостача больше восьми тысяч. До сих пор не знаю, как это случилось. Дело прошлое, клянусь вам честью, не брал ни копейки… Осудили.
— На какой срок?
— На восемь лет. Началась война, я сразу же подал заявление, попросился на фронт. Отказали. Это позднее оттуда стали посылать в штрафные роты. Что делать? Бежал, поймали, прибавили сроку. Второй раз бежал. На этот раз повезло. В Иркутске нашел паспорт на имя Кузьменко, лежал на окне в мужском туалете. Довольно искусно заменил фотокарточку и подался в райвоенкомат… Воевал без дураков. После войны остался в армии и дослужился до лейтенанта. А Петр Иванович Токарев, видимо, и сейчас находится в розыске, — с грустной усмешкой закончил лейтенант свое повествование.
При проверке эти сведения полностью подтвердились. Примерно через полгода Президиум Верховного Совета СССР принял указ, которым все судимости с Токарева были сняты, а звание Героя Советского Союза переведено на его подлинную фамилию. И тогда он без боязни сообщил о себе родным, считавшим его погибшим на войне.
Я приехал на контрольно-пропускной пункт и попросил показать журналы, в которых регистрируются отлучки военнослужащих и вольнонаемного состава за пределы зоны.
— За какое время хотите посмотреть? — спросил начальник КПП, выслушав мою просьбу и придирчиво осмотрев удостоверение.
— Если можно, за последние шесть месяцев.
— Можно.
По его звонку немолодая женщина в форме старшины принесла два толстенных журнала. В кабинете начальника КПП был свободный стол, и я получил разрешение поработать за этим столом.
Мое внимание привлекли странные отлучки шофера Мамкина Валентина Ивановича. В каждую первую субботу месяца на рейсовом автобусе, а иногда на служебной машине Мамкин, как указывалось в журнале, выезжал в город Краснореченск, находящийся без малого в двухстах километрах от объекта, возвращался вечером в воскресенье. Так повторялось шесть месяцев подряд.
В отделе кадров, куда я обратился за справкой, мне сообщили, что вольнонаемный шофер Мамкин возит руководителя работ академика Каретникова.
Мамкин родился в двадцать четвертом году в городе Ачинске, на войне служил танкистом, награжден двумя орденами Красной Звезды и пятью медалями. В течение двух лет работал шофером при Советском консульстве в США, живет вместе с женой, детей не имеют.
Эти сведения я в тот же день доложил начальнику отдела. Павлов сверил даты выездов с календарем. На самом деле, все они совпадали с первой субботой каждого месяца.
— Странно! — удивился он, еще раз сличая дни отлучки. — Бесспорно, здесь заранее обусловленные встречи. С кем?
Я пожал плечами.
— В этом вся загадка, Владимир Васильевич.
— Да, тут надо разобраться. Я сегодня буду у академика Каретникова, осторожно поговорю о его водителе.
Небольшой штат представителей ведомства занимал двухэтажный особняк недалеко от штаба части.
Павлов, хотя и не первый раз встречался с Каретниковым, снова поймал себя на том, что любуется спортивной выправкой академика. Владимир Васильевич представлял академиков крупными, седобородыми старцами. Каретникову было не больше пятидесяти, его можно было принять за строевого офицера: стройный, подтянутый, с густой, рано поседевшей шевелюрой.
Павлов расспросил академика о наиболее вероятных каналах утечки секретной информации, поделился своими впечатлениями о положении дел на объекте, потом поинтересовался Мамкиным.
— Валентин? Вы его подозреваете в чем-то? Напрасно: он, смею вас заверить, человек порядочный и вполне благонадежный.
Поскольку Каретников так энергично защищал своего водителя, Павлов решил говорить начистоту.
— Тут вот какая история: в течение шести месяцев, а может быть и больше, Мамкин каждую первую субботу месяца покидает жену и возвращается ровно через сутки. Может быть, он выполняет ваши поручения?
— Нет, нет! Я не давал ему таких поручений. Говорите, каждую субботу и именно первую? — спросил академик, удивленно разводя руками. — А вы знаете, куда он ездит?
— Вроде бы в Краснореченск. Не успели проверить.
— М-да… Никаких служебных дел там у него нет. Как мне поступить с ним? — спросил Каретников. Вероятно, информация начальника Особого отдела обеспокоила его.
— Илларион Викторович, пока ничего не надо делать. Разберемся, и, как только прояснится что-нибудь, я вам доложу. Может ли Мамкин догадываться о назначении объекта и характере работ?
— Думаю, что да. Он мог слышать наши разговоры. Честно признаться, я не очень остерегался его, полагая, что у нас работают проверенные люди.
— Илларион Викторович, какого вы мнения о Лиговском? — спросил Павлов в заключение беседы.
— Я считаю, что Лиговский — способный инженер, добросовестный, исполнительный. А он что натворил?
— Лишнего много болтает.
— Такой грех за ним водится: любит прихвастнуть, показать свою осведомленность.
— Я хочу пригласить его и предупредить.
— Не возражаю. Я с ним беседовал на эту тему. Может быть, ваше предупреждение лучше подействует.
Беседа с Каретниковым не внесла ясности, а, напротив, усилила подозрения в отношении Мамкина. Получалось, что он не только использовал машину в личных целях без разрешения академика, но и сами поездки скрывал от него.
Вернувшись в отдел, Павлов вызвал меня и поручил срочно собрать необходимые сведения о Мамкине и организовать его проверку.
Я уже знал, что Мамкины занимают комнату в финском доме. Во второй комнате живет молодая одинокая женщина Зинаида Петровна, работающая машинисткой при штабе части. Мне часто приходилось бывать в штабе, я многих знал там, был знаком и с Зинаидой. Петровной.