— Друзья мои, всех вас приглашаю к себе, моя супруга — великая мастерица по шашлыкам, — предложил Сарычев.
На его предложение никто не отозвался. Слегка подкрепившись запасами, прихваченными из дому, отправились в обратный путь.
Цель моей поездки на охоту, можно сказать, оправдалась, хотя ничего примечательного выяснить не удалось. Собственно, я и не рассчитывал на большие успехи. Однако из личных наблюдений я сделал вывод, что Домнин, Сарычев и Щербинин находятся в дружеских отношениях, обращаются друг к другу на «ты», очевидно, встречаются в домашних условиях. Это мы могли как-то учесть в нашей работе.
А вот признание командира авиаэскадрильи о том, что он в Японии имел контакты с американскими офицерами, привлекло мое внимание. Правда, я несколько скептически оценивал свои подозрения. «Будь Сарычев шпионом, он вряд ли стал бы рассказывать о тех встречах, — думал я. — О каких встречах? — тут же я спрашивал себя. Он говорил только о служебных контактах. Не исключено, что были и неделовые встречи, о которых Сарычев умалчивает и хочет отвлечь мое внимание от них рассказами о служебных встречах. Все равно, убеждал я себя, ему выгоднее было вообще не говорить об этом. Он же знает, что я работаю в Особом отделе. Впрочем, как знать, возможны различные варианты.
Запутавшись в своих размышлениях, я на какое-то время забыл о Сарычеве.
Когда же доложил о своих подозрениях Владимиру Васильевичу, тот дал распоряжение проверить Сарычева по Дальнему Востоку.
Я разослал необходимые запросы, просил дальневосточных коллег установить бывших сослуживцев Сарычева и опросить их о его связях с американскими офицерами и о поведении в Японии.
Поинтересовался его делами на объекте. Вышестоящие начальники характеризовали Сарычева как исполнительного командира, требовательного к себе и подчиненным. В подтверждение этого вывода они приводили такой факт: наиболее сложные и ответственные задания Сарычев старался выполнять лично, хотя в авиаэскадрилье есть опытные пилоты.
Подчиненные же Сарычева, напротив, усматривали в этом недоверие к ним и карьеристские замашки со стороны командира авиаэскадрильи.
Однажды я встретился с заместителем Сарычева подполковником Корнеевым Иваном Иннокентьевичем.
Поговорили о том о сем, и я, как бы между прочим, спросил его о Сарычеве.
— Командир он неплохой, — сказал Корнеев, — но его не любят. Как-то один летчик в порыве гнева бросил ему в лицо: «Неужели вы не видите, товарищ подполковник, вас не терпят, не любят». «Я не девушка, чтобы меня любить, — отрезал Сарычев, — пусть лучше выполняют мои задания». Конечно, командир должен быть требовательным, но плохо, когда настойчивость переходит в упрямство. — Корнеев ответил на телефонный звонок, дал какие-то указания и продолжал: — Недели две тому назад был такой случай. Мне сообщили, что в секторе «Н» совершил вынужденную посадку наш самолет, связь с ним потеряна. Я дал соответствующие распоряжения и доложил о происшествии Сарычеву, как только он появился в эскадрилье. «Когда это произошло?» — спросил он. «Последнее сообщение от пилота получено минут двадцать тому назад», — сказал я. «Что вы предприняли?» — «Приказал старшему лейтенанту Куколеву немедленно вылететь туда. Договорился с медчастью, чтобы послали врача». — «Отмените приказ! Вы что, не знаете, полеты над сектором «Н» запрещены? Это надо согласовать со штабом части. Я договорюсь с полковником Щербининым и полечу сам», — сказал Сарычев. «Но все уже задействовано!» — «Отмените приказ!» — потребовал Сарычев тоном, не допускающим возражения. «Есть!» — ответил я. А что мне еще оставалось? Сарычев переоделся в рабочую форму — она у него постоянно висит в кабинете, — поехал в штаб, там все согласовал, прихватил с собою врача.
Корнеев назвал фамилию врача, молодой женщины, недавно прибывший на объект.
— Тревога оказалась напрасной, — продолжал Корнеев. — Заклинило руль, и летчик сделал вынужденную посадку на опаленной суховеем, ровной, как футбольное поле, степи.
— И что вы усматриваете в этом факте? — спросил я, когда Корнеев закончил рассказ.
— Что усматриваю? Такое усматриваю, о чем даже вам сказать боюсь, — смущенно проговорил Корнеев.
— Говорите, не бойтесь.
— Понимаете, какое дело, Максим Андреевич. Получается, что я вроде оговариваю своего начальника, хочу бросить тень на него… Ладно! — тряхнул головой, отбросив со лба нависший чуб. — Сарычев рассказывал мне, что он бывал в Японии, встречался там с американцами. Злые языки говорят, что встречи носили не только служебный характер…
— А кто говорит?
— Мне рассказывал подполковник Чижов, летчик, сейчас служит в Уральском военном округе.
— Ну и что?
— Дальше идет моя фантазия. Я увязываю факты: японские встречи Сарычева и его нынешние действия. Полеты над сектором «Н» запрещены… А что, если Сарычев воспользовался случаем с аварией самолета, чтобы заглянуть в сектор «Н»?
— Ваша фантазия, говорите? Не дай бог, чтобы эта фантазия оказалась реальностью, — сказал я, поблагодарил Корнеева за беседу и предупредил:
— О ваших подозрениях прошу пока никому не говорить.
— Ну что вы, товарищ Лавров, — разве я не понимаю.
«Фантазия» подполковника Корнеева была неожиданной для меня, хотя еще до разговора с ним у меня возникло решение поинтересоваться поведением Сарычева на объекте. Но до встречи с Корнеевым я все же те очень верил своим подозрениям: обращался к Сарычеву по служебным вопросам, ездил с ним на охоту, правда, не без умысла, — и вдруг такой вывод. Может быть, мои личные впечатления, думал я, мешают мне делать беспристрастные выводы о нем? Но преждевременные выводы тоже опасны, возражал я самому себе, они могут заставить подгонять факты под выдвинутую версию. Нужны факты, собрать как можно больше фактов, только тогда делать заключения. По своему многолетнему опыту я также знал, что слишком «убедительные» и «очевидные» факты часто оказываются ложными, а предвзятые мнения обманчивыми, уводящими в сторону от истины.
Неожиданный и, возможно, поспешный вывод заместителя командира авиаэскадрильи удивил и Павлова. Целый вечер мы с майором обсуждали наши дальнейшие действия. Одно не вызывало сомнения: сведения, поступившие на Домнина и Сарычева, заслуживают самого серьезного внимания, и с ними надо глубоко разобраться. Мы почти были уверены в том, что кто-то из них является агентом Джи-ту. Но кто именно? А может быть, оба и действуют спаренно? Такой случай тоже полностью нельзя исключать.
5
Погода резко испортилась. По степи, точно сказочные привидения, скакали столбы черно-желтой пыли. В деревне вихри называют чертовой свадьбой. В такую погоду жизнь в степи замирает: суслик не пробежит, птица не вспорхнет. Привыкшие ко всему, травы низко клонятся к земле, будто боятся, что вихрь вырвет их с корнем и унесет в безвестную даль на погибель.
Даже через плотно закрытые двойные рамы порывистый ветер проникал в помещение; подоконники покрылись толстым слоем пыли.
Не успел я разложить бумаги, позвонил начальник отдела и попросил зайти к нему.
Владимир Васильевич стоял у окна и через тонкие прутья решетки смотрел на «чертову свадьбу».
На нем была полевая военная форма — «хэбэ», как мы ее называли: хлопчатобумажные гимнастерка и бриджи, через плечо — портупейный ремень. Оказывается, он вместе с командиром части уже побывал в каком-то подразделении.
— Садись, Максим, — пригласил Павлов, возвращаясь к письменному столу и раскрывая известную папку. — Вчера получен ответ из Владивостока, — он протянул мне документ.
В письме подтверждалось, что подполковник Сарычев С. И. с апреля сорок шестого до сентября сорок седьмого года служил в авиационном отряде при советской части Союзного Совета для Японии, лично совершил тридцать семь вылетов из Владивостока в Токио. Компрометирующих материалов на Сарычева не было.
Для сведения сообщалось, что полковник Бек, упоминаемый в показаниях бывших сослуживцев Сарычева, являлся начальником русской секции штаба Макартура, эмигрант из России. Полковник Рац был комендантом пятого воздушного флота американской армии.
К письму были приложены протоколы опросов капитана Борисова и капитана Кондырева, служивших в том же авиационном отряде.
Борисов рассказывал, что он в качестве второго пилота вместе с Сарычевым несколько раз летал в Японию. По делам службы Сарычев сталкивался с американскими офицерами — полковником Беком и полковником Рацем. Об их встречах вне служебной обстановки Борисову не было известно.
Капитан Кондырев показал, что Сарычев, возвращаясь из поездки в Токио, привозил вещи американского и японского производства. Тогда это не вызывало никаких подозрений, потому что и другие наши офицеры привозили ценные вещи из Японии. Сейчас, по словам Кондырева, ему кажется, что Сарычев привозил вещей больше, чем их можно было приобрести на имевшиеся у него ограниченные запасы валюты.
— Тут что-то есть! — воскликнул я. — Может быть, и прав Корнеев с его «фантазией». Вы не согласны, Владимир Васильевич? — спросил я, заметив недоверие во взгляде майора.
— Пока одни подозрения. А на основании подозрений можно лишь жену упрекнуть в неверности. И то нехорошо, — Павлов улыбнулся, и я понял, что в душе он все же согласен со мною. — Вот если бы удалось получить сведения о встречах Сарычева с Беком вне службы, это имело бы значение. Но и в таком случае нам нелегко было бы доказать, что Сарычев поддерживал с ним преступную связь.
— Напомню ваши слова, Владимир Васильевич, — сказал я, улыбаясь, — шпион должен добывать, хранить и передавать информацию. На какой-то из этих стадий мы схватим его за руку.
— Мне думается, реальный успех нас может ожидать на третьей стадии: связь — самое уязвимое звено в цепи «агент — разведка»… Одно ясно, Максим, теперь каждый шаг Сарычева и Домнина должен быть у нас на контроле. Подумайте, как это организовать, потом посоветуемся.
— Хорошо, Владимир Васильевич, я с нетерпением жду ответа из Особого отдела военного округа, там должны опросить Чижова. Ведь Корнеев прямо заявил: подполковник Чижов рассказывал ему, что встречи Сарычева с американскими офицерами носили не только служебный характер…