— Бог мой, ну вы и напридумывали!
— Именно этим я и занимался на протяжении восьми часов.
— Скажите, если я пошлю вас туда, что вы намерены предпринять?
— Пока не окажусь там, не осмотрюсь, точно не знаю. Но у меня есть кой-какие мыслишки. Среди моих оманских знакомых есть очень влиятельные персоны, которых, я надеюсь, миновали беды. Постороннему человеку они не доверятся, другое дело — старый знакомый. Они доверятся мне. Я проводил дни и недели с их семьями. Я видел их жен без паранджи, я знаю их детей.
— Жены без паранджи и дети… — насмешливо повторил Сван.
— Они будут работать со мной, но не с вами. Я знаю многих: и докеров, и уборщиков в офисах, и тех людей, которые зарабатывают не совсем обычным способом. Мне хотелось бы найти след, который идет неизвестно откуда и заканчивается в посольстве.
— Некто, поставляющий продукты и оружие извне? — недоверчиво переспросил Сван, и брови его поднялись шалашиком.
— Именно так. Надо разорвать эту цепочку!
— Вы с ума сошли! — воскликнул Сван. — Эти заложники — наши люди. Мы открыли все закрома, стараемся снабжать их всем, в чем они могут нуждаться.
— Патронами, оружием и запчастями к нему?
— Конечно, нет!
— Из всех отчетов, которые я сумел заполучить, понятно, что каждый вечер в посольстве начинается «фейерверк», длящийся от четырех до пяти часов. Посольство извергает потоки ружейного и автоматного огня.
— Это все их проклятый террор! — взорвался Сван. — Можете представить, каково им внутри! Ты в ужасе вжимаешься в стену, а тьма вокруг вспарывается очередями. И каждую минуту их может настичь гибель. Если мы сумеем освободить несчастных, то им понадобятся годы, чтобы забыть об этом кошмаре.
Кендрик помолчал, давая угаснуть вспышке эмоций.
— Эти чертовы безумцы, мистер Сван, не могут иметь у себя арсеналы, чтобы ежедневно устраивать пальбу. Их постоянно снабжают. Кто — неизвестно. А кто работает на ксероксах, кто умеет использовать текстовый редактор и пользоваться телекамерой? Поверьте, один из двадцати этих молодчиков имеет зачатки интеллекта, но все же недостаточно умен, чтобы понять идеологию движения. Этими отбросами умело манипулируют. Вероятно, в этом есть и наша вина. Не знаю… Но я знаю, что их запрограммировали. А за этими марионетками где-то прячется человек, дергающий за ниточку, человек, который хочет прибрать к рукам всю Юго-Западную Азию.
— Вы говорите о Махди?
— Да.
— Вы полагаете, что сможете разыскать его?
— Мне нужна помощь. Нужно помочь вылететь по назначению. Арабская одежда. Тут я подготовил список.
Заместитель директора снова откинулся на спинку стула и энергично потер подбородок.
— Но почему, почему, конгрессмен, вы решились на это? Почему мультимиллионер Эван Кендрик так жаждет испытать судьбу? Это же в материальном плане вам ничего не даст. Скажите, почему?
— Полагаю, благороднее было бы ответить, что я желаю помочь несчастным. Но, как вы уже сказали, я немало вложил в этот регион. Попытаюсь спасти хотя бы часть затрат собственными руками.
— Ну, если дело касается денег, то я могу быть спокоен, — не без иронии заметил собеседник. — Но если я возьму вас, то вам придется бродить по минному полю, не имея навыков для выживания. Эта мысль не посещала вас, конгрессмен?
— Я не собираюсь брать штурмом посольство, — парировал Эван Кендрик.
— Этого и не понадобится, Стоит лишь вам, простите за прямоту, ляпнуть не то слово не тому человеку, и на это отреагируют быстро и четко.
— Конечно, в Маскате я могу попасть в переделку, такую же, как сегодня на углу Двадцать третьей улицы и Виргинии-авеню.
— Я знаю об этом инциденте.
— В Маскате, мистер Сван, если правильно выбирать маршрут, можно быть в большей безопасности, чем в Вашингтоне.
— Вы когда-нибудь служили в армии?
— Нет.
— Вы находились в призывном возрасте, когда грянул Вьетнам. Почему вы туда не попали?
— Я заканчивал специальное учебное заведение. Это избавило меня от службы.
— Вам приходилось когда-нибудь держать пистолет?
— Опыт мой весьма ограничен.
— Но вы можете отличить спусковой крючок от ствола?
— Ограниченный опыт не означает его отсутствие. В начале работы в Эмиратах мы постоянно держали при себе оружие во время работы. Да и позже приходилось иногда носить пушку.
— И вы стреляли? — продолжал допытываться заместитель директора.
— Разумеется, — отвечал Кендрик, и голос его был по-прежнему абсолютно невозмутим. — Я имел возможность изучить, где спусковой крючок и откуда вылетает пуля.
— Странный вопрос, может быть, но мне хотелось бы знать, приходилось ли вам стрелять в людей?
— Я обязан отвечать?
— Разумеется. Я ведь представляю в данный момент правосудие.
— Тогда я отвечу «да».
— Когда произошел этот случай?
— Не случай, а случаи, — уточнил конгрессмен. — В мою команду входили геолог, специалист по оборудованию, несколько бывших сотрудников Армейского корпуса инженеров. Они у нас выполняли функцию прорабов. Мы часто делали вылазки в те места, чтобы взять пробы грунта и подыскать площадки для нашей машинерии. Несколько раз на нас нападали вооруженные кочевники. Эта проблема существовала несколько лет. Местные шишки принимали кардинальные меры: советовали быть осторожнее тем, кто направляется в глубинку. Вот в те благословенные времена мне и довелось поупражняться с пистолетом.
— Чтобы проучить или чтобы убить, мистер Кендрик?
— В основном чтобы пугнуть, мистер Сван. Однако несколько раз пришлось стрелять не «на испуг». Ведь они хотели убить нас. Мы докладывали об инцидентах руководству.
— Верно, — согласился заместитель директора. — Что вы можете рассказать о своих привычках?
Посетитель не без раздражения покачал головой.
— Порой я курю сигары, а после еды, дорогой доктор, — сигареты. Пью умеренно. Я не сгоняю вес и не бегаю на марафонские дистанции. С другой стороны, мне по душе гребля, а также альпинизм.
— Думаю, мистер Кендрик, с вашими увлечениями придется на некоторое время расстаться. Простите меня за мои вопросы, но с их помощью можно дать всему оценку точно, как в аптеке. Той самой, которая обслуживает наших пациентов в Виргинии.
— Черт бы взял ваших психиатров.
— В вашей неприязни к ним есть что-то личное. Вы не могли бы сказать… — с враждебным смешком проговорил Сван.
— Нет, это вы скажите мне!.. — вспыхнул Кендрик. — Закончите вы, наконец, со мной игру в кошки-мышки? Еду я или нет, а если нет, то почему?
Сван взглянул на него в упор.
— Едете, конгрессмен. И не потому, что ваш вариант идеален, а потому, что у нас нет других вариантов. Я готов воспользоваться услугами любого сукина сына, у которого есть хоть малейший шанс на успех. Не исключено, что у вас он есть.
— Может быть, вы и правы, — усмехнулся Кендрик. — Вы дадите мне какие-нибудь бумаги, документы?
— Вас доставят на базу военно-воздушных сил. Но никаких бумажек. Вы можете оказаться под наблюдением, и тогда бумажки могут сыграть роковую роль.
— Понимаю.
— За вами будут тайно наблюдать наши люди, чтобы в случае чего оказать помощь. Но вы — частное лицо, действующее на свой страх и риск. Короче говоря, если вас захватят, то мы вас знать не знаем. Мы тогда не сможем вам помочь, так как не имеем права рисковать жизнью двухсот тридцати шести заложников. Это понятно?
— Да, конечно. Тем более, что это совпадает с моими собственными намерениями, которые у меня возникли еще тогда, когда я направлялся к вам. У меня даже возникла мысль попросить у вас письменные гарантии о неразглашении моего появления здесь. Я никогда не видел вас и не говорил с вами. А госсекретарю сообщите, что встретились со мной по просьбе моих политических союзников. Вы, разумеется, не хотели этого и всячески сопротивлялись, будучи уверенным, что это не более чем политический трюк. — Кендрик вынул из кармана записную книжку, открыл ее и протянул Свану. — Здесь адрес моего адвоката в Вашингтоне. Я хотел бы, чтобы у вас находилась копия моего письма к нему. Когда он получит его, я уже буду в воздухе.
— Наши цели общие и столь ясны и чисты, что мне остается только поздравить себя, — буркнул Сван. — Но с какой стати я должен ломать голову над тем, почему вы кое-что утаили от меня?
— Вы должны ломать голову и мучиться подозрениями постольку, поскольку это в вашей природе и в природе вашей профессии. Вам не удержаться в кресле без этих качеств.
— Ваше нежелание рассказать обо всем…
— Именно так, — оборвал его Кендрик.
— У меня есть причина для беспокойства. Двести тридцать шесть человек — в смертельной опасности. Мы не простим никому, по чьей вине нажмут спусковой крючок. С другой стороны, вы имеете шансы на успех, если только вас не прикончат. И все же почему вы так стремитесь сохранить инкогнито?
— Причина та же, что и у вас, — сказал конгрессмен. — У меня там много друзей. Я поддерживаю с ними постоянные контакты. Мы переписываемся, часто встречаемся. Это ни для кого не секрет. Если всплывет мое имя, то фанатики могут совершить «jaremat thaar».
— Удар по друзьям, — перевел Сван.
— Обстановка этому способствует, — добавил Кендрик.
— Подобный вариант не исключен, — раздумчиво произнес заместитель директора. — Когда вы хотите отправиться?
— Как можно быстрее. Ничто не мешает мне отправиться прямо отсюда. Только поймаю машину и смотаюсь домой, чтобы переодеться.
— Никаких такси, конгрессмен. С этого момента и до того времени, когда приземлитесь в Маскате, вы находитесь под нашей опекой. Полетите военным транспортом. — Сван поднял телефонную трубку. — Вас проводят к стоянке, там стоит машина без номеров. Она доставит вас домой, а затем отвезет на военный аэродром. В ближайшие двенадцать часов вы являетесь государственной собственностью и должны делать то, что мы вам велим.
Эван Кендрик сидел на заднем сиденьи машины без номеров и смотрел на буйную зелень, растущую по берегам Потомака. Вскоре водитель повернул влево и въехал в зеленую аллею. До стоящего на отшибе дома конгрессмена оставалось не более пяти минут езды. И казался тот дом таким одиноким. Теперь Кендрик ощутил это всеми фибрами души. И дела не меняло то, что там постоянно проживала пара старых друзей или какая-нибудь женщина, делившая с ним постель.