те в программу и объясните и мне, и другим? Это будет страшно интересно и, конечно же, полезно. Было бы здорово.
Пятидесяти двух минут, конечно, мало, чтобы я мог задать Дмитрию Анатольевичу Медведеву все те вопросы, которые я хотел задать. Я понимаю, многие спросят меня: «Почему ты этот вопрос ему на задал? А вот этот?» Не хватало времени, и мне надо было выбрать те вопросы, которые мне казались наиболее важными. Я не спросил о коррупции, потому что понимал, что нет на это внятного ответа. Я не спросил о всесилии бюрократии по той же причине. Я не спросил, почему подчас президентские указы не выполняются – например, о том, что вся власть на всех уровнях должна уйти из СМИ. Просто не успел.
А если говорить о том, что я успел спросить, то каждый из вас сам решит, насколько это был важный вопрос или не важный, и насколько искренне, насколько прямо и конкретно отвечал председатель правительства. Конечно, будет хорошо, если вы будете судить об этом, пытаясь игнорировать собственные политические пристрастия. Правда, я на это не очень надеюсь. Зато надеюсь, что сегодняшняя встреча с Дмитрием Медведевым станет сигналом для высокопоставленных государственных и партийных деятелей, которые постоянно отказываются прийти на телевидение, в частности, отвечать на вопросы, которые, по сути дела, задаете вы. Может быть, теперь это изменится.
И еще я надеюсь, что телевизионный эфир на федеральных каналах станет доступным и для тех, кого почему-то называют «несистемными оппозиционерами», и что они смогут наряду с другими высказывать свои мысли и отвечать на вопросы.
Программа «Познер» прощается с вами до следующего телевизионного сезона. Этот год вообще был очень разнообразным, и, конечно, каждый воспринимает его и будет помнить его по-разному. Лично для меня было в нем довольно много негативного и довольно много позитивного.
Для меня негативными, например, были выборы в Государственную думу. А позитивным было то, как люди протестуют против неправильных вещей и не стесняются этого.
Негативным для меня были поправки к закону о митингах. А позитивным – то, что люди не испугались этих поправок и продолжают выходить на улицу, когда они считают нужным.
Пожалуй, негативным были обыски, которые не так давно были проведены, а положительным – то, что люди не боятся это обсуждать в печати, по телевидению и высказывать свое мнение по этому поводу.
В общем, год сложный и год противоречивый. Разные оценки у разных людей. Наверное, вся жизнь вот такая.
И я подвергся немалой критике, и хотел бы сказать всем, вновь повторить то, что я иногда повторяю – слова Линкольна: «Я буду делать все, что я могу, пока могу. И если в конце окажется, что я был прав, все слова моих критиков и недругов не будут значить ничего. Если же итог будет иным, то хор ангелов, поющий мне славу, тоже ничего не изменит».
V2012–2013
Я хотел поговорить с вами о трех вещах. Во-первых, о резком ужесточении наказания за езду в пьяном виде за рулем. Во-вторых, о предложении совсем запретить курение во всех общественных местах. И в‐третьих, насчет запрета на ношение хиджаба. Времени нет на все три эти темы, поэтому я решил пока что ограничиться запретом на ношение хиджаба.
У меня первый вопрос вот какой: вообще Россия – это светское государство? Насколько я понимаю, ответ на это «да». В России есть государственная религия? Насколько я понимаю, ответ «нет». Но если кто-то сомневается, то, пожалуйста, посмотрите: в Конституции РФ об этом написано. А коль скоро так, то тогда церковь отделена от государства и школа отделена от церкви… Вообще во всех странах, где это существует, никакого присутствия какой-либо религиозной символики в государственных школах быть не может – ни хиджабов, ни крестов, ни звезды Давида, ничего. Это так положено. Там, где есть религиозные школы и где они содержатся не за счет бюджета, то есть моих налогов, там – пожалуйста, делайте что хотите. А в государственных это запрещено. И это вроде бы очевидно.
Но оказывается, что это не совсем очевидно. Оказывается, в России есть немало людей, которые говорят: «А ничего страшного, пускай носят». Я не очень это понимаю и вообще хотел бы на эту тему поговорить с кем-нибудь, кто мог бы толком объяснить мне, как все-таки должно быть в светском государстве. Вообще, конечно, было бы очень интересно поговорить об этом с патриархом Кириллом. Я его не раз приглашал. К сожалению, получал пока что отказы. Но, может, он передумает? Может, было бы очень полезно и очень интересно для очень многих зрителей услышать его мнение на сей счет?
Был такой антисоветский анекдот. Кагэбэшники поймали Рабиновича, когда он расклеивал какие-то листовки. Повязали его, привезли куда следует и задают ему вопрос: «Слушайте, Абрам Семенович, почему вы расклеиваете листовки, на которых ничего не написано?» А он отвечает: «А чего там писать, когда и так все всё знают?»
Я адресую этот анекдот представителю Следственного комитета Владимиру Маркину, который всем своим видом выражал недоумение по поводу того, что люди явно не верят официальной версии о том, что произошло и происходит с Леонидом Развозжаевым. Я хочу спросить: а как они могут верить, когда уже лет десять минимум им старательно доказывают и показывают, что никакого правосудия в стране нет?
Пример? Пожалуйста. Анне Шавенковой, сбившей в Иркутске двух женщин, одна из которых погибла, а другая стала на всю жизнь инвалидом, дали срок, но отложили его – вдумайтесь в это – на двенадцать лет, потому что у нее есть маленький ребенок. Кроме маленького ребенка у нее есть высокопоставленная мама. А Надежде Толоконниковой и Марии Алехиной – у них тоже есть маленькие дети, но нет высокопоставленных родственников – дали два года и никакой отсрочки не предоставили.
И вообще, неужели вы думаете, что нарицательное выражение «Басманное правосудие» возникло на пустом месте? Когда господин Маркин сказал, что он верит только фактам и что сам Развозжаев собственной рукой написал десять страниц признания, я вообще чуть не упал со стула. Ведь наверняка господин Маркин знает, что таких написанных от руки признаний в архивах КГБ, в частности, сотни тысяч, если не миллионы. И известно, как были получены эти признания. И вообще, как он думает, если бы к нему применяли те методы, которые применялись тогда, он бы не написал сколько надо страниц признаний?
Я совершенно не к тому, что я считаю Развозжаева виновным или невиновным. Я бы хотел, чтобы этим занимался суд, но такой суд, которому я, в частности, могу доверить.
Наша программа не была в эфире ровно две недели. И в течение этих двух недель я был в центре внимания, совершенно неожиданно для себя. Все началось с того, что какой-то депутат Государственной думы (я не помню его фамилию) потребовал, чтобы я либо извинился за свои не очень комплиментарные высказывания по поводу правосудия в России, либо, если я не буду извиняться, чтобы меня уволили. А потом интернет-ресурс, тоже не помню названия, сообщил, что сегодня, 11 ноября, состоится последняя моя программа, после чего я навсегда уеду во Францию. Ну и пошли звонки и так далее.
Так что позвольте внести некоторую ясность. Я не извинился, меня не уволили, сообщение о моем отъезде – полнейший бред. И сегодня, если не будет какого-нибудь несчастья, не последняя моя программа.
Теперь несколько соображений. Я знаю, что нравлюсь я далеко не всем. Некоторым даже не нравится моя одежда, скажем, мои пиджаки, о чем они говорят прямо в прямом эфире. Это, видимо, их сильно занимает, ну или у них нет другой темы. Как говорится, de gustibus non est disputandum. Хотя, может быть, им не нравится латынь тоже.
Некоторых раздражает, что у меня три паспорта. Я их понимаю. Меня это тоже раздражало бы. Впрочем, это можно пережить. А вот то, что я без всякого стеснения высказываю собственные мнения и не желаю, чтобы меня приписывали ни к государственникам, ни к патриотам, ни к оппозиционерам, а говорю то, что я хочу говорить, вот это вот, конечно, выдержать невозможно, и отсюда желание отправить меня куда-нибудь подальше. Ну что вам сказать? Я бы уехал, ведь есть куда. Но не уезжаю. И знаете почему? Потому что я чувствую поддержку и даже любовь такого количества людей, что я никуда не могу уехать. Я работаю для них и буду дальше так же работать, носить те же пиджаки и говорить то, что я думаю.
Позавчера я вернулся из Вашингтона, где участвовал в конференции, цель которой была развивать контакты на гражданском уровне между американцами и россиянами. Понятно, что мне было задано очень много вопросов, в частности, меня спрашивали, могу ли я свободно высказывать свое мнение на телевидении в России. Я ответил, что да, могу. Меня спросили, могу ли я приглашать в свою программу кого хочу. Я ответил, что нет, не могу. И добавил, что в свое время закрыли программу, которую я вел в Америке с Филом Донахью, за то, что мы приглашали не тех гостей, ну с точки зрения руководства канала CNBC. Меня спросили, как следует понимать недавно принятые Государственной думой законы о митингах, о государственной измене, об НКО. Я ответил, что сам не знаю, как понимать. Меня спросили, означает ли освобождение от должности министра обороны то, что в России начинается настоящая борьба с коррупцией. Я сказал, что время покажет, но что пока что в этом многие сомневаются.
Меня попросили сформулировать вопросы, которые россияне могли бы задать американцам. Я сказал, что, конечно, я не могу говорить за всех россиян, но некоторые вопросы могу задать. Например, в семи последних президентских выборах только дважды побеждал тот, за кого проголосовало большинство населения. «Не пора ли, – спросил я, – отменить коллегию выборщиков и отказаться от взгляда, что народ может ошибиться в своем выборе и его надо поправить?» На мой вопрос я не получил внятного ответа. «Почему, – спросил я, – к России, в которой какие-то элементы демократии, несомненно, есть, американские СМИ и политики предъявляют куда более жесткие требования, чем к Китаю, в котором вообще нет даже и намека на демократию?» Ответа я не получил. Тогда я спросил: «А может быть, дело в деньгах?» И мне ответили: «Вероятно».