Послезавтра будет шестьдесят лет со дня смерти Сталина. Я прекрасно помню эту дату, я жил в «Метрополе» как раз напротив Колонного зала, где он лежал в гробу. Но, собственно, я не об этом хотел сказать.
Последние полгода я с товарищами снимаю документальный фильм о Германии, называется он «Германская головоломка», и я очень надеюсь, что к осени мы все-таки завершим работу и вы это увидите. Как вы понимаете сами, делать фильм о Германии, при этом не попытавшись понять, как такой великий народ, народ Баха и Бетховена, Шиллера и Гете, Канта и Гегеля, и бесчисленного количества других великих фамилий, как такой народ мог пойти за Гитлером.
Наверное, нет одного ответа. Тут и то, что Гитлер вернул немцам чувство гордости за страну, то, что он выдернул ее из нищеты, из гиперинфляции, то, что в общем все получили работу, то, что были построены лучшие в мире дороги, то, что он сам, между прочим, был прекрасным менеджером и тонким политиком, который раз за разом выигрывал у своих противников именно в области политики.
И знаете, чем больше мы углублялись в эти съемки, тем больше меня поражало сходство между гитлеровской Германией и сталинским Советским Союзом. Я совершенно не говорю, что это одно и то же, но сходство было поразительным. Конечно, эти два человека были смертельными врагами, тут нет вопроса. Но одно другому не мешает. Беспредельная жестокость, полное безразличие к отдельно взятой человеческой жизни, всесильное, неодолимое стремление к абсолютной тотальной власти. Так и хочется спросить, как мог народ Пушкина и Толстого, Чайковского и Мусоргского, Менделеева и Ломоносова пойти за Сталиным? И тоже, наверное, нет одного какого-нибудь общего ответа. Наверное, найдется много схожего.
История вынесла свой вердикт как в отношении Гитлера, так в отношении Сталина. Причем я полагаю, что вердикт окончательный, и в этом смысле продолжающиеся споры и дискуссии малоинтересны, малопродуктивны и не имеют особого значения. Но вот нет ответа на то, почему народы иногда идут за такими монстрами. Вот это вот вопрос кардинальный.
Вчера я посмотрел фильм «Арго». Это фильм, который в Америке в этом году получил «Оскара» как лучший фильм. Я не буду рассуждать о том, справедливо или нет, это дело субъективное. Хотя должен сказать, что снято блестяще и смотрится на одном дыхании, как говорится. Фильм рассказывает о том, как Центральное разведывательное управление спасло жизнь шестерых американских дипломатов в то время, когда все остальные дипломаты были захвачены в заложники. Это период революции в Иране, в Тегеране это происходило.
Я смотрел этот фильм и думал, как же все-таки американцы умеют воспитывать патриотизм, в частности, в кино. Я просто знаю, что когда американец посмотрит этот фильм, то волей-неволей у него возникнет чувство гордости за свою страну. Причем заметьте, там вообще нет слова «патриот». И там вообще нет слова «Америка» даже. Но тем не менее зритель видит, как очень разные люди – кто смельчак, кто трус, неважно – все вместе борются за жизнь каждого американца и, в конце концов, спасают его.
И, конечно, хеппи-энд. Многие у нас особенно ругают за это американский кинематограф: «У них вечно хеппи-энд. Это говорит о том, что они не духовные, что они не тонкие». Да ерунда все. На самом деле, очень даже тонкие. И поразительно они умеют поддерживать этот дух патриотизма в своей стране, даже когда снимают фильмы, в которых показывают президента США как алчного, можно сказать, подлого человека. Все равно общий дух – это Америка, и справедливость все равно, как бы там ни было тяжело, справедливость торжествует.
В этом, надо сказать, сильнее американцев нет. И, наверное, кое-чему, глядя на их кино, можно было бы научиться. Не улыбаясь свысока, считая себя более умными и более духовными, а на самом деле пытаясь понять, как по-настоящему воспитывается патриотизм – не размахивание флагом, а совсем другое. Я об этом как раз и думал.
Стало очень модным спорить о том, может ли журналистика существовать при интернете, не станет ли интернет основным источником информации – Twitter, блоги и так далее. Я всегда говорю: «Нет, конечно же, потому что это не профессиональная журналистика. Это совсем другое». Со мной разные люди не соглашаются. Но недавно я узнал о чрезвычайно интересном опыте, который провели в Америке и который, как мне кажется, подтверждает мою точку зрения.
А сделали так. Опубликовали абсолютно выдуманную историю о том, что группа ученых в одном из американских университетов создала новый препарат, который обладает невероятно сильными антибактериальными свойствами, что, конечно, для медицины большое дело. «Но, – говорится в этом материале, – вместе с тем этот препарат может быть опасным с точки зрения сохранения чистоты питьевой воды». То есть абсолютно короткое журналистское сообщение.
Дальше пошло всякого рода обсуждение в интернете. Одни говорят так: «Надо быть идиотом, чтобы не понимать, какой это потрясающий прорыв – препарат, который используется для борьбы с бактериями». Другая точка зрения: «Надо быть абсолютным идиотом, чтобы не понимать, что угроза для чистой воды – это куда страшнее, она перевешивает то положительное, что есть в этом препарате». Потом стали опрашивать людей, и выяснилось, что отрицательное мнение, оказывается, куда сильнее положительного. В результате этого отрицательного мнения у большинства людей возникло твердое убеждение, что этот препарат никуда не годится.
То есть журналистика здесь ни при чем, главным оказывается личное мнение. А так как люди всегда склонны скорее отрицательно оценивать что-то новое, особенно если есть как будто бы за что, то это мнение побеждает.
Другими словами, журналистика, которая должна быть объективной, честной, показывать обе стороны, если их две, а то и три, и четыре, это совсем не то же самое, что блоги или Twitter, где каждый отдельный человек высказывает только свое мнение и не признает никакого другого. Это все-таки, как ни говори, не журналистика, а нечто из другой области. Я не против, но не обольщайтесь: интернет никогда не заменит журналистику. Это мое твердое убеждение.
Я бы хотел сказать несколько слов в связи с кончиной Бориса Березовского. Я знал Бориса Абрамовича довольно давно, с 1995 года. Но знал не близко. Раза три бывал у него на даче в Архангельском, несколько раз был в доме приемов ЛогоВАЗ здесь, в Москве. И потом, когда он уехал в Англию (я бывал в Лондоне), я несколько раз с ним ужинал и однажды завтракал в том самом особняке под Лондоном, в котором его нашли мертвым. Мы не были друзьям и даже не были приятелями. И более того, однажды он чуть меня не погубил. Я не буду вдаваться в подробности, но так случилось. Тем не менее время от времени мы виделись. Мне вообще Борис Абрамович был интересен – тем, как он мыслит, своей энергетикой, своим острым умом. Ну и, по-видимому, я ему был почему-то интересен, иначе мы бы, конечно, не встречались.
Известие о его смерти меня не шокировало, потому что я слышал от очень близких ему людей, что после того, как он проиграл суд Роману Абрамовичу, он вообще впал в уныние, стал говорить о том, что не видит смысла жизни, даже стал говорить о самоубийстве. Короче говоря, действительно был в глубокой депрессии. Я не утверждаю, что он покончил собой, я вообще об этом не знаю и не собираюсь гадать. Но факт тот, что меня не шокировало известие о его смерти.
Зато, безусловно, шокировало то, как поиздевались над мертвым Березовским некоторые мои коллеги. Да нет, конечно, не коллеги, но некоторые, скажем, ведущие телевизионных шоу и приглашенные ими гости. Я попытался представить себе, как бы они себя вели, если бы Березовский не только был жив, но еще был в силе. Как бы они кланялись, как бы они угождали, как бы они целовали в разные места. Это было нетрудно себе представить.
Вообще требуется невероятная смелость и очень высокая духовность и принципиальность, чтобы топтать мертвого. Я повторяю, Борис Березовский мне был не другом и не приятелем. И я знаю, что он многих погубил. Но я понимаю, хоть я и атеист, что о мертвых либо говорят хорошо, либо вообще не говорят. И как можно примирить словеса о христианской добродетели, которые так часто произносят эти люди, с отсутствием даже намека на сострадание и на сочувствие? И вообще помнят ли они заповедь «Не суди да не судим будешь»? И вы, уважаемые зрители, вы помните это?
Сложилось так, что я очень много езжу по всяким зарубежным странам, в основном по Европе, хотя не только. Но все-таки в основном по Европе. И в результате этих поездок я могу сказать довольно определенно, что там нас не любят. Речь не идет об отдельно взятом русском человеке. При этом я хочу вам сказать, что они не понимают разницы между российским и русским. Для них любой человек, который живет в России, русский. Точно так же, как в свое время у них не было разницы между Россией и Советским Союзом – это все была Россия, русские. Так вот, к отдельно взятому русскому там относятся нормально, так же, как к отдельно взятому аргентинцу или отдельно взятому канадцу. А к России вообще – нет, относятся неважно. Примерно так же, как относились к СССР. Хотя есть разница. Советского Союза боялись. Боялись, потому что видели в нем агрессию, видели страну, которая пытается навязать свою идеологию всему остальному миру. И, кроме того, видели страну, которая преследует своих собственных граждан за инакомыслие. России не боятся. Понимают, что у России вообще нет идеологии и ничего навязывать она другим не стремится. Так за что же не любят?
Ну, как мне показалось, не любят за то, что со свободой слова, со свободой прессы, вообще с демократией в России обстоит не лучшим образом. Что по-прежнему людей преследуют, если они противостоят власти. И при этом их средства массовой информации сообщают и о протестах, и о выступлениях, о демонстрациях, в частности, о той, которая состо