И еще я сказал бы ему, что такое отношение внушают людям некоторые наши политики и некоторые наши журналисты. И что вот эти люди, которые «готовы повторить», – безмозглые, мерзавцы, достойные презрения. Равно как и те, которые грозятся, что мы способны «их» превратить в «радиоактивный пепел», забывая о том, что они то же самое способны сделать с нами.
Я мог бы все это сказать своему французскому приятелю, но не сказал. Потому что стыдно.
Обычно я свою «прощалку», как ее называют, готовлю заранее, пишу ее в день самой программы, за несколько часов до эфира. Так было и в этот раз. Но я увидел в рекламе нечто такое, что заставило меня поменять тему. Я собирался говорить о национализме, может быть, и коснусь этого. Это было связано с предстоящим матчем между сборной России и сборной Германии. Речь идет о проморолике, и там в качестве вступления показывают отрывок из знаменитого фильма Сергея Эйзенштейна «Александр Невский».
Это фильм о битве на Чудском озере в 1242 году против «псов»-рыцарей. Фильм снимали, когда как раз война была на носу, и эти самые «псы»-рыцари изображаются как нацисты, фашисты: они мучили людей, сжигали, прямо ужас… Ну и Александр Невский, который возглавляет Новгородское княжество, является защитником земли русской, ему принадлежат знаменитые слова: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет». Фильм замечательно сделан, кстати, он совершенно выдающийся. И конечно Александр Невский побеждает, как это и было в истории.
Но я подумал: интересно, вот это и есть, так сказать, вступление к матчу по футболу? Это вот так рассматривается этот матч, что там будут эти «псы»-рыцари, что ли? А с нашей стороны – Александр Невский? В этом нет некоторого национализма? Нет чего-то возбуждающего не совсем правильные чувства?
Я не хочу говорить слово «экстремизм», но вообще говоря, я был растерян, как вы видите, и просто хотел обратить ваше внимание, и не только ваше, на подобного рода продвижение предстоящего матча. Ведь спорт – это хоть и соревнование, но дружба. Так ведь? А тут это изображено совсем по-другому.
Читаю сообщение: «Накануне тридцатилетия вывода советских войск из Афганистана (15 февраля 1989 года) Государственная дума планирует признать несостоятельным и утратившим силу постановление Съезда народных депутатов Верховного совета СССР 1989 года “О моральном и политическом осуждении решения о вводе советских войск Афганистан в декабре 1979 года”». Эта резолюция была представлена депутатом-коммунистом Харитоновым, как сообщается, под бурные аплодисменты.
И я задумался: конечно, как сказал в нашей программе Дмитрий Тренин, политики любят делать заявления. Они их делают, оказываются в центре внимания, но не они отвечают потом за то, что было сказано. Не они должны выполнять дипломатические задачи, встречаться и решать дела с другими странами и другими людьми.
Я понимаю, что вообще Афганская война – это сложное явление и нет однозначного черно-белого решения. Но что мы получили в результате этой войны? Что мы получили реально? Мы потеряли примерно пятнадцать тысяч человек, более сорока тысяч раненых. Мы получили мировое осуждение, это факт. Убитых привозили в цинковых гробах, хоронили и не разрешали на памятниках писать, что человек погиб в Афганистане. Все это было так.
А что мы выиграли? На мой взгляд, мы не выиграли вообще ничего. Мы ушли оттуда, ушли и все, без какого-либо выигрыша. Я не хочу сказать, что мы проиграли эту войну. Мы ее проиграли не в большей степени, может быть, чем, скажем, американцы войну во Вьетнаме. Те, которые воевали, говорят: «Мы бы могли выиграть, но нам не дали». Но ведь не в этом вопрос. Разве не было это ошибкой? Ведь если ты делаешь правильную вещь, то тогда и результат должен быть правильным. Я лично никакого результата не вижу.
Я бы с удовольствием поговорил с господином Харитоновым, может быть, он бы мне объяснил, что мы выиграли от этой войны. Почему та формулировка, которая была дана в 1989 году, – неправильная.
Впрочем, подумайте сами.
Первое декабря – это Всемирный день борьбы со СПИДом. Сегодня, правда, третье декабря, но все равно я хотел бы поговорить об этом, потому что я очень давно занимаюсь этой проблемой, и в Советском Союзе, и в России.
Я помню, как меня в первый раз привели в больницу на Соколиной горе, и там держали в одном месте всех: тех, кто ВИЧ-положительный, и тех, кто уже со СПИДом, и даже детей. И я очень хорошо помню, как медсестры даже боялись дотронуться до этих детей, видимо, опасаясь, что от прикосновения они могут заболеть.
Ну, конечно, с тех пор много воды утекло, и кое-какие успехи есть, но я бы не сказал, что есть повод для большой радости в нашей стране.
Восточная Европа, к которой мы относимся, и Азия, к которой мы тоже относимся, – единственный регион в мире, где растет число новых случаев ВИЧ и смертей вследствие СПИДа. В этих странах живет около полутора миллионов ВИЧ-положительных – это официальная цифра. А в России, тоже официальная цифра, – 998 500. Некоторые будут ее оспаривать и говорить, что она чуть меньше. Я абсолютно убежден, что больше. Я думаю, что в России по крайней мере миллион, а может быть и полтора миллиона инфицированных. Вообще у нас об этом особенно не говорят, и как-то эта тема не очень-то освещается.
UNAIDS (ЮНЭЙДС), организация при ООН, ставит цель, которая формулируется так: 90–90–90. Это значит: 90 % всех ВИЧ-положительных знает об этом; 90 % тех, кто знает об этом, получают лечение; у 90 % тех, кто получает лечение, настолько уже слабый этот вирус СПИДа, что даже при половом контакте не передается. Вот это – цель.
В Великобритании уже добились этого. Мы очень и очень далеки до этой, на мой взгляд, замечательной цели. Почему? Да потому что у нас и закон этому мешает, потому что у нас нет необходимых вещей, нет по-настоящему профилактики, совсем нет просвещения – это я говорю абсолютно ответственно, нет заместительной терапии, нет полового воспитания в школах, где слово «презерватив» чуть ли не запрещено.
Пока не будет изменено законодательство, пока не будут изменены установки, Россия останется страной № 1 в Европе по скорости роста ВИЧ и смерти от СПИДа. И пора бы понять это и принять какие-то меры.
В Риме, в крайней правой части площади дель Пополо, есть монастырь. Это реальный монастырь, но туда иногда пускают туристов. В этом монастыре хранится регистрационная книга, очень древняя. И там можно найти, в той части, которая относится к началу XVI века, такую запись: здесь остановился брат Мартин Лютер.
Это был тогда никому не известный, скромный немецкий монах, которому предстояло перевернуть весь христианский мир. Он провел некоторое время в Риме, ему обрыдло все, он увидел невероятную коррупцию: все продается и все покупается, в частности, папские индульгенции. Индульгенция – это такое написанное прощение за грехи, и его можно было купить. Соответственно, богатые люди легко получали избавление от грехов, в отличие от всех прочих. В общем, все это ему не понравилось, прошло какое-то время, он протестовал… И в конечном итоге Лютер написал свои знаменитые 95 тезисов, которые, как гласит легенда, он молотком прибил к дверям церкви в городе Виттенберге. Ну, прибил или нет – неважно, но они там точно были.
Все это, конечно, папе римскому очень не понравилось, тем более что папа и тогда, и сегодня – это наместник бога на земле, как утверждается. В общем, я не буду рассказывать обо всех перипетиях, скажу лишь, что папа потребовал, чтобы Лютер отказался от своих слов и написал ему об этом. Лютер взял и публично, на площади, сжег этот папский эдикт. Произошло это 10 декабря 1520 года, то есть ровно пятьсот лет тому назад.
Конечно, Лютер не представлял себе, что из его учения, из его слов родится новая ветвь христианства, которая получит название «протестантизм». Мало того, он не знал, что те страны, которые примут именно эту ветвь христианства в Европе, будут наиболее демократичными, будут пользоваться самым высоким уровнем жизни и самым высоким качеством жизни. Но это было много-много лет спустя.
Я довольно часто об этом говорю, но сегодня я хочу сказать вот о чем. Лютер был никто, абсолютно никому не известный человек, не очень богатый монах. Один. А римский папа был самым могущественным человеком, можно сказать даже, в мире. Ну, казалось бы, что мог этот несчастный Лютер сделать в борьбе с этим папой? Оказалось, он мог победить.
Я к тому, что иногда любят говорить: «Один в поле не воин». Так вот оказывается, что «один» еще какой может быть воин. И об этом я хотел сегодня вам напомнить.
Если бы Сталин был жив, то в пятницу, 21 декабря, ему исполнилось бы сто сорок лет. Слава богу, его нет, но тем не менее эта дата есть, о ней будут много говорить, и я хотел бы внести свою лепту.
На днях мне написал один из моих зрителей о том, что в каком-то из наших городов (кажется, Екатеринбурге) спросили слушателей радио: «Как вы относитесь к Сталину, хорошо или плохо?» И соответственно, как он мне написал, 74 % ответили, что относятся хорошо. И он спрашивает меня, чем я это могу объяснить.
Прежде всего тем, что отвечавшие на самом деле ничего о Сталине не знают, они же не жили во времена Сталина. Давайте вспомним: умер он шестьдесят пять лет назад. Чтобы хоть как-то понять эпоху, в которой ты живешь, надо хотя бы двадцать лет жить в это время. Шестьдесят пять и двадцать – это восемьдесят пять. Вот если тебе восемьдесят пять лет и больше, ты еще как-то можешь судить и вспоминать о Сталине. Но таких людей, согласитесь, очень мало. Поэтому вот эти 74 % – это в основном люди, которые тогда не жили, и они только повторяют то, что им говорят, в частности СМИ, но не только.
Я хотел бы напомнить, что после XX съезда партии и разоблачения так называемого культа личности Сталина подавляющее большинство людей относились к нему плохо, такова была политика. Потом, когда на смену Хрущеву пришел Брежнев, который был у власти как-никак восемнадцать лет, политика изменилась. Было стремление как-то не очень подчеркивать негативные стороны Сталина, а напротив, как бы немножко вернуть его величие, что вполне удалось. И, конечно, отношение к нему стало другим.