из виду, следил за каждым движением его руки. На фоне белого тумана, даже при почти зашедшей луне, красота его машины была поразительной: тупой нос, пузырь кабины, блистер из плексигласа прямо на самом носу, длинные, изящные гондолы двигателей, каждая вмещающая двигатель Мерлин фирмы «Роллс-Ройс» – настоящее чудо инженерного искусства, которые, рыча в ночи, несли самолет к дому. Спустя две минуты он поднял в окне сжатую в кулак левую руку, затем открыл ладонь и приложил все пять расставленных пальцев к стеклу. Это означало – выпустить шасси. Я подал рычаг вниз и почувствовал глухой удар от выхода всех трех стоек, которые, к счастью, приводились в действие гидравликой и не зависели от вышедшей из строя электрической системы.
Пилот самолета-поводыря еще раз показал вниз, приглашая снижаться дальше, и в тот момент, когда он начал маневр, лунный свет упал на нос Москита. На нем большими черными буквами было написано «Джей Кей». Возможно, инициалы, Джульета Кило, например. И мы снова начали снижаться, более плавно на этот раз.
Он выровнял машину на самой границе тумана так, что его лохмотья били по фюзеляжам наших машин, и мы вошли в круговой разворот. Мне удалось скользнуть взглядом по расходомеру топлива: он показывал ноль, слегка мерцая лампочкой. Ради Бога, быстрее, молился я, так как если сейчас у меня кончится топливо, то мне уже не удастся набрать необходимую для того, чтобы покинуть самолет, высоту в 500 футов. На высоте 100 футов реактивный истребитель с неработающим двигателем представляет собой смертельную ловушку без всяких шансов на выживание.
В течение двух или трех минут он, казалось, и не думал выходить из этого медленного кругового разворота, в то время, как у меня вся шея покрылась потом, который стекал по спине ручьями, отчего мой легкий нейлоновый лётный костюм прилип к коже. БЫСТРЕЕ, ДРУЖИЩЕ, БЫСТРЕЕ.
Совершенно неожиданно он выровнял машину, причем сделал это настолько быстро, что я чуть не потерял его из виду, продолжая разворот. Мгновенье спустя он снова был в моем поле зрения, и я увидел, как он левой рукой подал мне сигнал к снижению. И он пошел вниз, навстречу границе тумана; я последовал за ним, и мы окунулись в него. Это был плавный спуск и тем не менее спуск – с высоты всего в сто футов в никуда.
Переход из скудно, но равномерно освещенного неба в облако тумана был подобен погружению в ванну, заполненную серой ватой. Внезапно пропало все, осталось только серое завихрение, которое миллионами лохмотьев пытается схватить и удушить тебя, скользит по кабине и снова возвращается в ничто. Видимость упала до нуля, пропало все – форма, размер, субстанция. Только слева от меня на удалении теперь всего сорока футов виднелось очертание Москита, летевшего с абсолютной уверенностью навстречу чему-то невидимому для меня. И только тогда я вдруг осознал, что он летел без огней. На мгновенье это мое открытие привело меня в ужас и изумление, которые затем сменились восхищением мудростью моего спутника. Огни в тумане – предательская штука, они сродни галлюцинации, обладают гипнотической силой. Они притягивают, а это опасно, когда не знаешь сколько футов до них – то ли сорок, то ли сто. Всегда хочется быть к ним поближе, а для двух самолетов, летящих строем в тумане, такое желание может обернуться катастрофой. Он был прав.
Я почувствовал, что поводырь снижает скорость, и сам тоже подал назад рычаг дроссельной заслонки. На долю секунды мой взгляд скользнул по двум приборам – высотомеру и расходомеру топлива – оба показывали устойчивый ноль. Курсовой указатель скорости показывал 120 узлов, а при скорости 95 узлов этот чертов гроб просто падает на землю.
Без какого-либо предупреждения поводырь показал указательным пальцем сначала на меня, а потом вперед сквозь лобовое стекло. Это означало: «Ну вот и все, вперед и на посадку». Я с напряжением всматривался в проем лобового стекла. Ничего. Затем, да, что-то есть. Какое-то пятно справа, другое слева, потом еще два, по одному с каждой стороны. С каждой стороны от меня были огни, обрамленные дымкой, которые парами проносились мимо. Я напряг глаза, стараясь рассмотреть пространство между ними. Ничего, чернота. Затем полоска краски, бегущая внизу под ногами. Осевая линия. Лихорадочным движением я отключил двигатель и, выдерживая машину в ровном полете, начал молиться, чтобы Вампир удачно приземлился.
Огни были уже почти на уровне моих глаз, но мы пока еще не сели. Бах, касание. Мы коснулись полосы. Бах-бах, еще касание, самолет еще несся в нескольких дюймах над влажной черной посадочной полосой. Мы сели, главные колеса шасси ударились о бетонку и выдержали.
Вампир катился сквозь море серого тумана со скоростью свыше девяноста миль в час. Я коснулся тормозов, и нос самолета опустился к полосе. Тихонько, главное – не давить сильно на тормоза, чтобы избежать юза и заноса, держать машину ровно; а теперь сильнее по тормозам, иначе просто не хватит полосы. Огни по бокам замедляли свой бег, все медленней, медленней, медленней…
Вампир остановился. Я обнаружил, что обеими руками обнимаю колонку штурвала, прижав к ней рычаг тормоза. Трудно сказать теперь, как долго я находился в таком положении, прежде чем поверил, что самолет остановился. Наконец, убедившись в этом полностью, я включил стояночный тормоз и отпустил основной. Затем выключил двигатель – двигаться по рулежной дорожке с его помощью в таком тумане было бесполезно; они отбуксируют истребитель на стоянку Ленд-Ровером. Да собственно и выключать двигатель не было нужды, топливо кончилось уже тогда, когда Вампир катился по посадочной полосе. Отключив остальные системы – топливную, гидравлическую, электрическую и наддув, я начал не спеша освобождаться от кресла и парашюта вместе с упаковкой аварийной шлюпки. В этот момент движение слева привлекло мое внимание. Сквозь туман на удалении не более пятидесяти футов низко над землей с поднятыми шасси, ревя двигателем, мимо пронесся Москит. Я уловил взмах руки пилота в боковом окне, и он исчез в тумане прежде, чем я успел помахать ему в знак благодарности. Впрочем, я уже решил связаться с базой Королевских ВВС в Глочестере и лично поблагодарить его.
Так как система наддува была отключена, остекление кабины быстро запотевало, поэтому я открыл люк и подал его вверх и назад, пока он не встал на замок. Только после этого, встав во весь рост, я понял, насколько силен мороз. Он сразу проник к моему разгоряченному телу сквозь легкий нейлоновый лётный костюм. Тягач от вышки управления полетами должен был прибыть с минуты на минуту, так как при аварийной посадке, даже в канун Рождества, вокруг места посадки должны быть пожарная машина, машина скорой помощи, не считая полдюжины прочих автомобилей, которые всегда собираются поблизости. Ничего подобного. Прошло десять минут, и никого.
Я уже начал основательно замерзать, когда из тумана показались огни фар. Огни остановились в двадцати футах от неподвижного Вампира и казались крошечными рядом с громадой истребителя. Голос позвал:
– Эй, там.
Я вылез из кабины, спрыгнул с крыла на землю и побежал в сторону огней. Они оказались потрепанным старым грузовичком Джовет Джавелин. Нигде на нем не было видно эмблемы ВВС. За рулем машины была опухшая подвыпившая личность с висячими густыми усами. Успокаивало то, что на ней была фуражка офицера ВВС. Он уставился на меня, внезапно появившегося из тумана.
– Это твой? – Он кивнул в сторону расплывчатого очертания Вампира.
– Да, – ответил я. – Мы только что приземлились.
– Невероятно, – Пробормотал он. – Просто невероятно. Давай-ка залезай. Поедем в офицерскую столовую.
Я был благодарен судьбе за тепло кабины даже, наверное, в большей степени, чем тому, что остался жив.
Двигаясь на нижней передаче, он медленно повел грузовичок обратно по рулежной дорожке в сторону контрольной вышки и дальше к столовой-клубу. Когда мы отъехали от Вампира, я увидел, что он остановился всего в двадцати футах от вспаханного поля на самом конце взлётно-посадочной полосы.
– Тебе чертовски повезло, – сказал, а вернее прокричал, он, стараясь перекрыть рев двигателя, работающего на первой передаче, к тому же он так давил на педаль газа. Что, впрочем, не было удивительно, если принять во внимание исходивший от него факел запаха виски.
– Чертовски повезло, – согласился я. – У меня кончилось топливо прямо в момент посадки. А радиостанция и все электрооборудование отказали почти пятьдесят минут назад над Северным морем.
Ему потребовалось несколько минут, чтобы переварить услышанное.
– Невероятно, – произнес он наконец. – Без компаса?
– Без компаса. Летел по луне, на глазок. До побережья, вернее, до того места, где, я думал, было побережье. А потом…
– Без радио?
– Без радио, – ответил я. – Мертвая тишина на всех каналах.
– А как же ты нас нашел? – спросил он.
Я начинал терять терпение. Этот парень был, видимо, одним из тех вечных лейтенантов ВВС, которые не отличаются высоким интеллектом, и, скорее всего, без опыта лётной работы, несмотря на лихие усы. Наземная служба. Да еще пьян. В строевой части в такое время суток – его бы следовало немедленно снять с дежурства.
– Меня привели, – терпеливо объяснил я. Методика поведения в экстренных ситуациях, которая так прекрасно сработала, теперь начинала казаться какой-то заурядной и скучной вещью. Такова юность. – Я летел по небольшим треугольникам, все время поворачивая налево, в соответствии с инструкцией, и они выслали мне самолет-поводырь, который и привел меня на посадку. Никаких проблем.
Он пожал плечами, как бы говоря «будь по твоему» и, помолчав, произнес:
– Все равно, тебе чертовски повезло. Я не пойму, как этот второй парень умудрился отыскать нас.
– Все очень просто, – ответил я, стараясь сохранять терпение. – Это был один из самолетов, которые вылетают на разведку погоды с базы ВВС в Глочестере. Естественно, у него работала радиостанция. Сюда мы с ним вышли строем по приводу с земли. А потом, когда я увидел огни посадочной полосы, я приземлился самостоятельно.