– Твоя девочка уже шесть лет как мамаша, – саркастично возражала Софья.
– Ну ошиблась, с кем не бывает. Наш долг – спасти ее сейчас от этого француза. И лучше вообще ей сейчас не думать о мужчинах. Она может принести много пользы в нашем деле.
И снова напряженный голос Желябовой:
– Если мы сейчас выгоним его, то толкнем ее ко греху. Нет уж. Их надо срочно обвенчать, причем по нашему обряду, а не по никонову. Я добьюсь этого.
– Соня! – муж повысил голос. – Ну они же свободные люди, в конце концов! Ты их спросила? Что ты такое говоришь?
И снова она, подчеркивая каждый слог, будто читает урок детям:
– Здесь нет никакой свободы. Они скованы обстоятельствами, и кандалы их тяжелее свинца.
К тому же, это не я, а ты только что решал за нее, о чем ей следует думать.
– Соня, отстань от бедной девочки!
– Я защищаю ее. В отличие от… иных людей. Я вижу, какие взгляды ты кидаешь на нее. И она тебе тоже улыбается.
– Соня! Что ты вообразила? Аля чиста, как ангел.
– Искренне надеюсь. Пьер останется пока у нас. И давай больше не будем об этом.
– А городовой?
– Я послала его к господину Достоевскому.
– Ты умна, как всегда… – Андрей Иванович басовито закашлялся.
…Пьер умоляюще посмотрел на Алевтину:
– Я боюсь тюрьма… и рюсски зима….
Девушка робко улыбнулась:
– Софья добра. Я надеюсь, она поможет. И вообрази, ты скоро увидишь… сейчас вспомню, как это по-французски… ton fils. Oui[7]!
– Mon fils?[8] – месье вздрогнул. – mon Dieu…
– Ты увидишь, он прехорошенький и уже читает en framais[9]… – торопливо начала объяснять девушка, но тут появились хозяева. Софья, брезгливо оглядев француза, сказала Алевтине:
– Ваш эээ… друг, может остаться здесь до завтра. Извольте сходить в лавку и купить ему что-нибудь на ужин.
Алевтина бросилась искать портмоне и корзинку, но вдруг остановилась и нерешительно подошла к Пьеру:
– Ты… хочешь все же увидеть ton fils?
Он закивал:
– Да, да. Я хочу mon fils, хочу видьеть…
– Я покажу тебе его, – обрадовалась она, – это недалеко тут, Средняя Подьяческая, и можно…
– Нельзя, – оборвала Желябова. – Во-первых, не хватало ему снова встретиться с городовым. А во-вторых, я не желаю, чтобы матушка думала, будто я с иностранцами дружбу вожу. Даже и не думайте приводить его туда.
Вздохнув, Алевтина поплелась в лавку. Выбрав хороший большой крендель за две копейки, она опасливо приценилась к сыру с огромными дыркам, и тут ее осенило: ведь никто не запрещал ей прийти с Грегуаром в Кузнечный переулок. Можно сделать это прямо сейчас – ведь не терпится же увидеть, как отец и сын встретятся.
Размахивая корзинкой, она поспешила в сторону Подьяческих улиц. На подходе к дому увидела знакомую, сгорбленную от болей в пояснице, фигуру Варвары Степановны.
– Аля! Ну где тебя носит? Гриша пропал!
Девушка чуть корзинку не выронила от неожиданности. По дороге сюда у нее закрадывалась мысль: вдруг вернется с сыном на Кузнечный, а Пьера нет? Но такого внезапного поворота событий она и предположить не могла. И сразу начала укорять себя, что совсем забросила ребенка.
– В полицию сообщить надо. – Варвара Степановна тоже расстроилась не на шутку. – Ты знаешь, у нас здесь опять цыгане детей воруют, мне как раз сегодня булочник говорил! А он черноглазенький у тебя, вылитый цыганенок.
– В полицию? – Алевтина задумалась на секунду. – Может, вы сами им скажете?
– Ты же его мать!
– Они не поверят, что он мой сын. Вообще прогонят. А вас послушают. А я пока сама его с Трезором поищу.
Она подбежала к будке, пес радостно бросился навстречу.
– Трезорка, не подведи!
Хотела отломить ему от кренделя, но отдернула руку, сначала изучила содержимое кошелька. Звякнули копейка и полушка.
– Вот тебе крендельку… а теперь ищи. Где Греуар? Ну-ка искать!
Лохматый друг начал усиленно нюхать утоптанный снег во дворе, потом призывно тявкнул и унесся на улицу. Алевтина – за ним. Она бежала и думала, что цыгане, должно быть, не обидят Грегуара, раз он похож на них.
Начало смеркаться, и повалил снег. Трезор то убегал, то снова возвращался. Улицы пошли совсем незнакомые, и люди попадались все больше подозрительные – в основном, компании греков в ужасных лохмотьях. Днем их почти не было видно. Они шумели на своем языке, хохотали, пытались даже увести девушку с собой. Хорошо, Трезор вовремя зарычал.
Встретилась старуха, везущая санки с кучей хлеба. Нищий мальчишка схватил у нее две булки. Бабка заругалась, а какая-то мещанка, замотанная в платок до бровей, мрачно заметила:
– Он тебя спасает, дура старая. Булки-то поди у хранцузской булошной подобрала? Их есть нельзя, хранцузы да англичане народ русский травят, не слышала? Оттого и громят их теперь по всему Петербургу, да и в Новгороде уже начали, говорят. Что будет-то…
Алевтина остановилась, вслушиваясь, но пес снова помчался куда-то, пришлось догонять.
Лай прозвучал вдали и затих.
– Трезор! Трезор! – кричала девушка. Попыталась свистеть, но получилось плохо. Некоторое время она шагала наобум, с трудом пробираясь через свеженаметенные сугробы. Вдруг ей почудился силуэт сына на перекрестке под тусклым фонарем.
– Грегуар!!! – она бросилась бежать, обломанный крендель выпал из корзинки, утонул в снегу. Мальчик оглянулся и побежал в противоположную сторону. Может, обиделся на горе-мать?
– Верни-иись! – закричала она что есть силы, выбегая на перекресток, но ребенок помчался, виляя между прохожими. Алевтина тоже прибавила скорости. Нагнав, схватила сорванца за кушак, и тут кто-то бесцеремонно взял ее за шиворот:
– Стой, кому говорять!
Это был давешний городовой. Алевтина похолодела от ужаса, но продолжала крепко держать сына за кушак, подумав мимолетом, что шубка его сильно поистерлась. Тут вдруг он захныкал незнакомым голосом:
– Тетенька, отпусти меня. Дядя городовой, зачем она меня поймала? Гналась за мной…
Мальчик был вовсе не Грегуар. Да и летами явно старше. Как она могла обознаться?
Страж порядка строго шевельнул заснеженными усами:
– Вы что же это, барышня? Преступников скрываете, да еще и детей воруете?
Взяв двумя пальцами за рукав шубейки, он повел Алевтину в участок так важно, будто избавил от страшной опасности целый город. Скоро показалась Сенная площадь с пустеющими прилавками рынка. Оказывается, не так далеко она и зашла.
…Околоточный увлеченно рисовал чертиков на полях какой-то бумаги. Он посветил девушке в лицо керосинкой и зевнул:
– Украла чего?
– Нет…
– Ребенка украсть она пыталась, – охотно объяснил городовой, – а еще преступника укрыла.
– Я не знаю никакого преступника, – начала оправдываться Алевтина, – я сына своего ищу.
Зашел еще один полицейский:
– Как раз сегодня парнишку привели. Не ее ли будет?
– Да где ж ее, большой уж мальчонка, – возразил начальник.
– Темненький? – с надеждой спросила Алевтина. – Покажите, будьте добры.
– Не смеши. Сколько тебе годочков-то? Пятнадцать будет ли? А ему семь на вид. В куклы играючи родила его, что ль?
– Покажите, он узнает меня, ну что вам стоит! А мне двадцать уже, я просто такая… небольшая ростом.
– Ну приведи, так и быть, – лениво велел околоточный своему подчиненному, – может, и не врет. Нам-то его кормить тоже мало радости.
– Мама! – закричал Грегуар еще с порога.
– Ну вот и славно. Идите домой… мамаша, – начальник снова принялся за чертиков. В этот момент снаружи послышались громкий лай и возня.
Дверь распахнулась. Вместе со снежным облаком влетел высокий рыжий господин в бобровой шубе, а за ним – рычащий Трезор.
– Ньет, ньет, mad dog[10]!!! – пришелец яростно топал и пинался, пытаясь не пустить пса в помещение, но тот проскочил, стрелой примчался к Алевтине и Грегуару и затих, виляя хвостом.
– Вечер встреч у нас в участке нынче, – резюмировал околоточный, не переставая рисовать, – с чем пожаловали, мистер Бриндли?
Англичанин, не отрываясь, смотрел на Алевтину.
– Это она! Была приходить каждый день. Стоять у моей лавки. Я говорил.
Полицейский начальник хмыкнул:
– Если бы я замыслил разгромить лавку – то уж точно бы загодя глаза хозяину не мозолил.
– Но воришку-то она укрыла на Кузнечном, – встрял городовой, – я сам свидетель буду!
– Вы должны делать ей тюрма! – не отставал мистер Бриндли. – Она должен сказать своих сотрудников!
Околоточный оглядел Алевтину с жалостью:
– Документ какой у тебя при себе есть?
Та испуганно помотала головой.
– Придется оставить вас тут, пока не разберемся, – вздохнул начальник, – только без собаки, разумеется. Ну, кыш на улицу!
Трезор глухо зарычал.
– Трезорка, миленький, – зашептала девушка в лохматое ухо, – ты не обижайся, а лучше домой иди.
Пес скулил и повиливал хвостом, явно не понимая, почему хозяйка его прогоняет. Но все же позволил вывести себя на улицу. Следом ушел городовой вместе с хозяином разгромленной ювелирной лавки. Второй полицейский собрал бумаги и откланялся.
– Ну тюрьма не тюрьма, а запереть мне вас теперь положено. – Околоточный порылся на столе и протянул своим пленникам по печенью. – Сынок, говоришь… хм… неужели ты его правда родила? И не похож он на тебя.
– Это моя maman! – возмутился Грегуар.
– Может, и твоя, только теперь допросить ее по форме нужно и личность выяснить, а служебное время уже закончилось. Придется вам здесь ночку провести, скажи спасибо, что в камеру к разбойникам и пьяницам не попали.
Он лично сопроводил их в маленькую комнатку позади своего кабинета.
Там стоял потертый кожаный диван и обшарпанный круглый столик на одной ноге, а на нем – графин с водой.